Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика)

Чувства, возбужденныя во мнѣ воровствомъ, которое такъ счастливо сошло мнѣ съ рукъ, ни мало не побуждали меня къ откровенности; но я надѣюсь, что въ основаніи ихъ лежала своя частичка добра.

Я не запомню, чтобы чувствовалъ угрызенія совѣсти относительно мистрисъ Джо, когда гроза миновала. Но Джо я любилъ, быть можетъ, потому, что въ тѣ юные годы онъ не отталкивалъ моей любви и мнѣ совѣстно было обманывать его. Нѣсколько разъ (особенно когда я увидѣлъ, что Джо ищетъ свой напилокъ) я готовъ былъ сказать ему всю правду. И все же не рѣшался, боясь, чтобъ Джо не получилъ слишкомъ дурное обо мнѣ мнѣніе. Языкъ мой связывало опасеніе лишиться довѣренности Джо, и потомъ проводить длинные скучные вечера у камина, глядя тоскливо на прежняго товарища, теперь отъ меня отшатнувшагося. Я полагалъ, что если раскрою передъ Джо свою тайну, то всякій разъ, когда онъ станетъ задумчиво расправлять свои бакенбарды, мнѣ будетъ казаться, что онъ думаетъ именно о моемъ проступкѣ; всякій разъ, когда у насъ на столѣ появится вчерашнее жаркое или пудингъ, мнѣ будетъ казаться, что Джо, глядя на него, раздумываетъ: былъ ли я сегодня въ кладовой или нѣтъ? и всякій разъ, когда онъ станетъ жаловаться, что пиво его или слишкомъ жидко или слишкомъ густо, мнѣ будетъ казаться, что онъ подозрѣваетъ въ немъ присутствіе дегтя — и я буду невольно краснѣть… словомъ, я былъ слишкомъ-трусливъ, чтобы исполнить долгъ мой теперь, какъ прежде изъ трусости рѣшился на проступокъ. Я не имѣлъ никакихъ сношеній съ свѣтомъ и потому не могъ дѣйствовать изъ подражанія его многочисленнымъ дѣятелямъ, поступающимъ подобнымъ образомъ. Геній-самоучка, я изобрѣлъ этотъ образъ дѣйствія безъ посторонней помощи.

Мы не успѣли далеко отойти отъ понтона, какъ я уже почти спалъ, и потому Джо взвалилъ меня къ себѣ на плечи и такъ донесъ до дома. Должно-быть весь обратный путь былъ непріятенъ, потому-что мистеръ Уопсель очень изнурился и былъ въ такомъ настроеніи духа. Будь только духовное поприще для всѣхъ открыто, онъ непремѣнно предалъ бы проклятію всю экспедицію, начиная съ Джо и меня; но, какъ человѣкъ недуховный, онъ упорно отказывался идти впередъ прежде, чѣмъ порядочно отдохнетъ, и дѣйствительно, такъ неумѣренно-долго сидѣлъ на сырой травѣ, что когда, возвратившись домой, онъ снялъ и повѣсилъ сушиться свой сюртукъ, штаны его представляли такую неоспоримую улику, что она непремѣнно привела бы его къ висѣлицѣ, будь его вина уголовная.

Очутившись вдругъ на полу, въ свѣтлой и теплой кухнѣ, и пробужденный дружнымъ говоромъ всего общества, я долго не могъ очнуться и, какъ пьяный, едва держался на ногахъ. Когда я пришелъ въ себя, при помощи здороваго пинка въ шею и, протрезвляющихъ словъ моей сестры: «Ну, есть ли на свѣтѣ другой такой мальчишка?» я услыхалъ, что Джо разсказывалъ о признаніи бѣглаго, и всѣ строили различныя предположенія о томъ, какимъ образомъ онъ попалъ въ кладовую. Мистеръ Пёмбельчукъ, тщательно осмотрѣвъ мѣстность, рѣшилъ, что онъ прежде всего взлѣзъ на крышу кузницы, оттуда перебрался на крышу дома и потомъ, посредствомъ веревки, скрученной изъ простынь, спустился въ кухонную трубу, и такъ-какъ Пёмбельчукъ утверждалъ это очень положительно и такъ-какъ онъ имѣть къ тому же собственную одноколку, въ которой разъѣзжалъ и дивилъ народъ, то всѣ согласились, что онъ правъ. Правда, мистеръ Уопсель, съ мелочною злобою утомленнаго человѣка, свирѣпо прокричалъ: «нѣтъ», но никто не обратилъ на него вниманія, такъ-какъ, въ подкрѣпленіе своихъ словъ, онъ не могъ представить никакой теоріи и, къ тому же, былъ безъ сюртука, не говоря уже о спинѣ, обращенной въ огню, изъ которой паръ такъ и валилъ.

Это было все, что я успѣлъ услышать въ этотъ вечеръ. Мои сестра схватила меня, какъ сонное оскорбленіе обществу, и такъ грубо потащила меня спать, что мнѣ показалось, будто на ногахъ у меня болталось съ полсотни сапогъ, которые бились и цѣплялись о каждую ступеньку лѣстницы.

То умственное настроеніе, которое я описывалъ выше, началось для меня съ слѣдующаго утра и продолжалось долго-долго, когда уже всѣ забыли объ этомъ дѣлѣ, и развѣ только случайно возвращались къ нему.

Въ то время, когда я разбиралъ подписи на семейныхъ могилахъ, я умѣлъ только читать по складамъ. Даже смыслъ, который я придавалъ этимъ простымъ, нехитрымъ словамъ, не былъ очень-точенъ. Такъ, напримѣръ, слово «вышереченный» я принималъ за весьма-лестный намекъ на то, что мой отецъ переселился въ лучшій міръ; и еслибъ въ отзывѣ объ одномъ изъ моихъ родственниковъ стояло слово «нижереченный», то я былъ бы самаго дурнаго о немъ мнѣнія. Богословскія понятія, почерпнутыя мною изъ катихизиса, также не были очень-ясны. Я живо помню, что слова «Ходити въ путѣхъ сихъ во вся дни живота моего», по моему мнѣнію, обязывали меня проходить всю деревню по извѣстному направленію, не сворачивая ни на шагъ съ указаннаго пути.

Достигнувъ порядочнаго возраста, я долженъ былъ поступить въ ученье въ Джо, а до-тѣхъ-поръ — говорила мистрисъ Джо — меня не слѣдовало баловать и нѣжить.

На этомъ основаніи я не только находился въ качествѣ разсыльнаго мальчика при кузницѣ, но и всякій разъ, когда кому-нибудь изъ сосѣдей понадобится сверхштатный мальчикъ, чтобъ гонять птицъ, подбирать каменья или исполнять какую-нибудь другую столь же пріятную службу, я былъ къ ихъ услугамъ; но, чтобъ не скомпрометировать этимъ нашего почтеннаго положенія въ обществѣ, въ кухнѣ надъ каминомъ постоянно красовалась копилка, въ которую, какъ всѣмъ было извѣстно, опускались мои заработки. Я имѣлъ подозрѣніе, что, въ чрезвычайныхъ случаяхъ, они шли на уплату государственнаго долга, и не надѣялся когда-нибудь воспользоваться этимъ сокровищемъ.

Тётка мистера Уопселя содержала въ нашей деревнѣ вечернюю школу или, лучше сказать, эта смѣшная, убогая старушонка, съ весьма-ограниченнымъ состояніемъ, имѣла обыкновеніе спать каждый вечеръ отъ шести до семи часовъ въ обществѣ молодёжи, платившей ей за это назидательное зрѣлище по два пенса въ недѣлю. Она нанимала цѣлый маленькій котеджъ, мезонинъ котораго занималъ мистеръ Уопсель, и мы нерѣдко слышали, какъ онъ читалъ тамъ вслухъ самымъ торжественнымъ и ужасающимъ образомъ, топая по временамъ ногою, такъ-что у насъ дрожалъ потолокъ. Существовало повѣрье, что мистеръ Уопсель экзаменуетъ учениковъ каждую четверть года; но онъ въ этихъ случаяхъ ограничивался только тѣмъ, что засучивалъ обшлага своего сюртука, взъерошивалъ волосы и читалъ намъ рѣчь Марка Антонія надъ трупомъ Цезаря. За этимъ немедленно слѣдовала ода къ страстямъ, Коллинса; мистеръ Уопсель особенно приводилъ меня въ восторгъ въ ролѣ Мести, когда она съ громомъ бросаетъ на землю окровавленный мечъ и съ тоскливымъ взглядомъ берется за трубу, чтобъ возвѣстить войну. Тогда было другое дѣло, не то, что послѣ, когда я въ жизни узналъ настоящія страсти и сравнилъ ихъ съ Коллинсомъ и Уопселемъ, конечно, не къ чести того и другаго.