Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика)

Былъ вечеръ подъ Рождество; мнѣ пришлось мѣшать пудингъ для завтрашняго дня, ровнёхонько отъ семи до восьми, по стѣннымъ часамъ. Я-было принялся за работу съ грузомъ въ штанахъ — что напомнило мнѣ тотчасъ объ инаго рода грузѣ у него на ногахъ — но, къ-несчастію, увидѣлъ, что ноша моя упрямо сползала къ щиколкѣ, при каждомъ движеніи. Наконецъ мнѣ удалось улизнуть въ свою конурку на чердакѣ и облегчить свое тѣло отъ излишка бремени, а душу отъ тяжкаго безпокойства.

— Слышь! воскликнулъ я, переставъ мѣшать и грѣясь передъ каминомъ, пока меня еще не погнали спать:- вѣдь это пушка, Джо?

— Ого! сказалъ Джо: — должно быть, еще однимъ колодникомъ меньше.

— Что это значитъ, Джо?

Мистрисъ Джо, которая бралась за объясненіе всего на свѣтѣ, сказала отрывисто: «убѣжалъ, убѣжалъ!» Она отпустила это опредѣленіе словно порцію дегтярной воды.

Когда мистрисъ Джо снова принялась за свое шитье, я осмѣлился, обращаясь въ Джо, выдѣлать своимъ ртомъ слова: «что такое колодникъ»? Джо выдѣлалъ своимъ ртомъ какой-то замысловатый отвѣтъ, изъ котораго я разобралъ только послѣднее слово: «Пипъ».

— Вчера удралъ одинъ колодникъ, громко сказалъ Джо: — послѣ вечерняго выстрѣла, а теперь они, вѣрно, стрѣляютъ по другому.

— Кто стрѣляетъ? сказалъ я.

— Что за несносный мальчишка, вступилась моя сестра, взглянувъ на меня исподлобья, не поднимая головы съ работы:- съ своими безконечными вопросами! Много будешь знать — скоро посѣдѣешь. Меньше спрашивай, меньше врать будешь.

Эта выходка была несовсѣмъ-то учтива, даже въ-отношеніи въ ней самой, допуская предположеніе, что она сама не малая охотница до вранья, ибо бралась все объяснять.

Въ это время Джо еще болѣе подстрекнулъ мое любопытство, силясь всѣми средствами выдѣлать своимъ ртомъ что-то въ родѣ: «злой тонъ». Понявъ, что это относится къ изреченію мистрисъ Джо, я кивнулъ на нее головою и шепнулъ: «у нея?». Но Джо не хотѣлъ ничего слышать и продолжалъ разѣвать ротъ, стараясь выдѣлать какое-то чудное, непонятное для меня слово.

— Мистрисъ Джо, сказалъ я, прибѣгая къ крайнему средству: — мнѣ бы очень хотѣлось знать, съ вашего позволенія, откуда стрѣляютъ?

— Богъ съ нимъ, съ этимъ мальчишкой! воскликнула сестра съ выраженіемъ, какъ-будто желала, мнѣ совершенно противнаго. — Съ понтона.

— Ого! воскликнулъ я, глядя на Джо:- съ понтона.

Джо укоризненно закашлялъ, будто желая тѣмъ сказать: «не то же ли я говорилъ?»

— А позвольте, что такое понтонъ? спросилъ я.

— Ну, я напередъ знала, съ нимъ всегда такъ, съ этимъ мальчишкой! воскликнула моя сестра, тыкая на меня иголкой и кивая головою. — Отвѣть ему на одинъ вопросъ, онъ задастъ вамъ еще двадцать. — Понтоны — это тюремные корабли, что тамъ, за болотами.

— Я все же въ толкъ не возьму, кого туда сажаютъ и зачѣмъ? сказалъ я съ тихимъ отчаяніемъ, не обращаясь ни къ кому въ-особенности.

Я, какъ видно, пересолилъ: мистрисъ Джо тотчасъ вскочила.

— Я тебѣ скажу одно, вскричала она:- я тебя не для того вскормила отъ руки, чтобъ ты надоѣдалъ людямъ до смерти. Тогда бы этотъ подвигъ былъ мнѣ не къ чести, а напротивъ. На понтоны сажаютъ людей за то, что они убиваютъ, крадутъ, мошенничаютъ и дѣлаютъ всякаго рода зло; а начинаютъ всѣ они съ разспросовъ. Ну, теперь убирайся спать.

Мнѣ никогда не позволяли идти спать со свѣчею. У меня голова шла кругомъ, пока я всходилъ по лѣстницѣ, ибо наперстокъ мистрисъ Джо акомпанировалъ послѣднія слова, выбивая тактъ на моей головѣ. Мысль, что мнѣ написано на роду, рано или поздно, попасть на понтонъ, казалась мнѣ несомнѣнною. Я былъ на прямой дорогѣ туда: весь вечеръ я разспрашивалъ мистрисъ Джо, а теперь готовился обокрасть ее.

Съ-тѣхъ-поръ, я часто размышлялъ о томъ, какъ сильно дѣйствуетъ страхъ на дѣтей, что бъ его ни породило, хотя бы самая безсмысленная причина. Я смерть какъ боялся молодчика, что добирался до моего сердца и печонки; я смерть какъ боялся своего собесѣдника съ закованною ногою; я смерть какъ боялся самого себя послѣ того, какъ далъ роковое обѣщаніе; я не могъ надѣяться на помощь со стороны сильной сестры, которая умѣла лишь отталкивать меня на каждомъ шагу. Страшно подумать, на что бъ я не рѣшился подъ вліяніемъ подобнаго страха.

Если я и засыпалъ въ эту ночь, то лишь для того, чтобъ видѣть во снѣ, какъ весеннимъ теченіемъ меня несло по рѣкѣ къ понтону; призракъ морскаго разбойника кричалъ мнѣ-въ трубу, пока я проносился мимо висѣлицы, чтобъ я лучше остановился и далъ себя разомъ повѣсить, чѣмъ откладывать исполненіе неминуемой судьбы своей. Я боялся крѣпко заснуть, еслибъ и могъ, потому-что съ раннею зарею я долженъ былъ обокрасть кладовую. Ночью я сдѣлать этого не могъ: въ тѣ времена нельзя было добыть огня спичками, и мнѣ пришлось бы высѣкать огонь изъ огнива и надѣлать шуму, не менѣе самого разбойника, гремѣвшаго цѣпями.

Какъ скоро черная, бархатная завѣска за моимъ окномъ получила сѣрый оттѣнокъ, я сошелъ внизъ. Каждая доска по дорогѣ и каждая скважина въ доскѣ кричала вслѣдъ за мною: «Стой, воръ! Вставай, мистрисъ Джо!» Въ кладовой, очень-богатой всякаго рода припасами, благодаря праздникамъ, меня сильно перепугалъ заяцъ, повѣшанный за лапы: мнѣ почудилось, что онъ мигнулъ мнѣ при входѣ моемъ въ кладовую. Но не время было увѣриться въ этомъ; не время было сдѣлать строгій выборъ; не было времени ни на что, нельзя было терять ни минуты. Я укралъ хлѣба, кусокъ сыру, съ полгоршка начинки и завязалъ все это въ свой носовой платокъ, вмѣстѣ съ вчерашнимъ ломтемъ хлѣба съ масломъ; потомъ я налилъ водкой изъ каменной бутылки въ стклянку, доливъ бутыль изъ первой попавшейся кружки, стоявшей на шкапу. Кромѣ-того, я стащилъ еще какую-то почти-обглоданную кость и плотный, круглый пирогъ, со свининой. Я-было собрался уйти безъ пирога, когда замѣтилъ въ углу, на верхней полкѣ что-то спрятанное въ каменной чашкѣ; я влѣзъ на стулъ и увидѣлъ пирогъ; въ надеждѣ, что пропажа его не скоро обнаружится, я и его захватилъ съ собою.

Изъ кухни дверь вела въ кузницу; я снялъ запоръ, отперъ ее, вошелъ въ кузницу и выбралъ напилокъ между инструментами Джо; потомъ я заперъ дверь попрежнему, отворилъ наружную дверь и пустился бѣжать къ болотамъ.

Утро было сырое, туманное; окно мое вспотѣло и капли воды струились по немъ, будто лѣшій проплакалъ тамъ всю ночь и оросилъ его слезами. Сырость виднѣлась вездѣ на голыхъ плетняхъ, и на скудной травѣ, раскинувшись, какъ паутина, отъ одного сучка въ другому, отъ одной былинки къ другой. Все было мокро, и заборы и ворота, а туманъ стоялъ такой густой, что я издали даже не замѣтилъ указательнаго перста на столбѣ, направлявшаго путешественниковъ въ наше село (хотя, надо замѣтить мимоходомъ, они никогда не слѣдовали этому указанію и не заходили къ намъ). Когда я подошелъ ближе и взглянулъ на него, вода съ него стекала на землю капля за каплею, и моей нечистой совѣсти онъ показался какимъ-то привидѣніемъ, обрекавшимъ меня заключенію на пантонѣ. Туманъ сдѣлался еще гуще, когда я пошелъ по самому болоту; не я уже бѣжалъ на предметы, а предметы, казалось бѣжали на меня. Это было очень-непріятно для нечистой совѣсти. Шлюзы, рвы, насыпи какъ-бы бросались на меня изъ тумана и кричали: «Стой! мальчишка укралъ чужой пирогъ, держи его!» Такъ же неожиданно я столкнулся и съ цѣлымъ стадомъ, вылупившимъ на меня глаза и испускавшимъ паръ изъ ноздрей; и стадо кричало: «Эй, воришка!» Одинъ черный быкъ, въ бѣломъ галстухѣ, напоминавшій мнѣ пастора, такъ упрямо сталъ смотрѣть на меня и такъ неодобрительно моталъ головою, что я не вытерпѣлъ и завопилъ: