Чарльз Ливер - Семейство Доддов за границей

Вотъ каковы должны быть гувернёры, и Робертъ, кажется, не можетъ походить на нихъ. Но если я ошибаюсь и онъ надѣется удовлетворить этимъ условіямъ, я могу положиться на доброту лорда Джорджа, который найдетъ ему мѣсто. Между-тѣмъ, скажите ему, какія качества лордъ Джорджъ считаетъ необходимыми для молодого человѣка, желающаго устроить свою каррьеру: «не морщиться отъ пунша; имѣть на-запасѣ кучу потѣшныхъ анекдотовъ, знать карточныя тонкости — все это полезно въ свѣтѣ».

Надъ рейнскою долиною разразилась гроза; громъ реветъ, какъ хоръ невидимыхъ духовъ. Наша экскурсія невозможна, и я снова сажусь за письмо, чтобъ продолжать бесѣду съ моею милою Китти.

Въ твоемъ послѣднемъ письмѣ нашла я множество вопросовъ, на которые еще не отвѣчала. Ты спрашиваешь меня, счастливѣе ли я здѣсь, нежели въ Додсборо. Какъ могла ты написать такой вопросъ? Можно ли быть за границею и не быть восхищену своею жизнью? Нѣтъ, мой другъ, различіе между жалкимъ прозябаніемъ въ родинѣ и жизнью за границею неизмѣримо. Да, милая Китти, какъ бы ни велико было наше пристрастіе къ Англіи, нельзя не видѣть поразительнаго факта, что въ чужихъ краяхъ несравненно-болѣе цивилизаціи. Каждодневная жизнь окружена здѣсь большимъ изяществомъ, по той простой причинѣ, что люди больше имѣютъ времени заниматься собою. Мужчины здѣсь не заняты ни попечительствами о бѣдныхъ, ни комитетами объ улучшеніи путей сообщенія, ни управленіемъ компаній желѣзныхъ дорогъ, потому и нѣтъ въ нихъ вульгарности, которая овладѣваетъ всѣми, такъ-называемыми, дѣловыми людьми. Они избираютъ для свсего честолюбія цѣль болѣе-возвышенную, хотятъ быть пріятны въ обществѣ, пріобрѣтать изящныя манеры, столь очаровательныя въ большомъ свѣтѣ, и, выражаясь языкомъ газетъ, «составлять счастье всѣхъ людей, съ которыми приходятъ въ общественныя отношенія».

Я исписала почти весь листъ, быть-можетъ, истощила терпѣніе моей милой Китти, но не доказательства моего взгляда на вещи, не желаніе убѣдить мою милую Китти. Adieu! Adieu!

Понимаю, какимъ удивленіемъ поразятъ тебя мои понятія; но не послужитъ ли оно доказательствомъ, какъ далеко отстали въ цивилизаціи наши соотечественники отъ остальной Европы? Идеи, давно повсюду покинутыя, господствуютъ еще у насъ, и безполезная наука, оставленная всѣми другими народами, составляетъ еще у насъ предметъ любви, цѣль честолюбія.

Хотѣла бы я написать своей милой Китти еще многое, многое, но должна окончить письмо. Девять часовъ вечера, мѣсяцъ встаетъ, и мы отправляемся въ нашу экскурсію на Драхенфельзъ, потому-что, надобно тебѣ знать, одно изъ обыкновеннѣйшихъ развлеченій въ чужихъ краяхъ — взбираться на горы, чтобъ видѣть восходъ солнца съ вершины. Эти экскурсіи часто неудачны относительно живописныхъ видовъ, но всегда въ высшей степени пріятны по удовольствіямъ поѣздки и восхожденія. Представь себѣ, Китти, горную тропинку, освѣщенную луной; твой мулъ медленно всходитъ по крутизнѣ, а спутникъ нашептываетъ тебѣ строфы изъ Чайльдъ Гарольда, опасности, ежеминутно-встрѣчающіяся, дозволяютъ тысячи маленькихъ услугъ и любезностей, которыя живо говорятъ, какъ нужна тебѣ опора его мощной руки, какъ онъ счастливъ, посвящая свою жизнь твоему охраненію. Но… прости; меня зовутъ, и мнѣ остается только секунда, чтобъ назвать себя вѣрнѣйшимъ другомъ дорогой, милой моей Китти.

Мери Анна Доддъ.

Бетти Коббъ къ мистриссъ Сусаннѣ о'Шэ, въ домѣ цирюльника, въ Броффѣ.

Думала я до сего времени воротиться къ вамъ; ну, вышло не по-моему оттого, что, видно, не такъ живи, какъ хочется. Ужь про всякаго это правда, а про нашу сестру-служанку и подавно. Какое наше житье!

Еслибъ мистриссъ была покойнѣе, я бы, по здѣшнему обычаю, пожалуй, привыкла. Потому, здѣсь не все дурно, есть и хорошее. Какъ мы сюда переѣхали, даютъ намъ четыре кушанья каждый день, хотя оно выходитъ, ни одного нѣтъ, какъ слѣдуетъ. По здѣшнему что рыба, что птица, что мясо — все одно выходить. А хуже всего ѣда — говядина съ черносливомъ, да пареная ветчина съ инбиремъ. По-крайности всего много, и ѣда разная, не то, что въ нашихъ мѣстахъ.

Мы теперича живемъ въ большомъ трахтирѣ и кажный день собирается насъ обѣдать сорокъ семь человѣкъ, въ первомъ часу, по колокольчику. И весело бываетъ, какъ нельзя лучше. Идемъ подъ-ручку; меня ведетъ лорда Джорджа человѣкъ, мистеръ Слипперъ; а французенку горничную — мусьё Григорій, оба служатъ у мистриссъ Горъ Гэмптонъ, и раскланиваемся да расшаркиваемся не меньше, чѣмъ сами господа. Мистеръ Слипперъ садится на первое мѣсто, а я съ правой руки у него, а мамзель съ лѣвой, и всякое блюдо достается намъ первымъ въ руки, и мы его все переворочаемъ, и самые лучшіе куски выберемъ, и хохотня у насъ такая подымется, ну только! потому, мистеръ Слипперъ самый веселый человѣкъ, и такія исторіи разсказываетъ, что я со смѣху надрываюсь. И такой вѣжливый, все, что не хорошо сказать, говоритъ пофранцузскому. И ежели бы только ты послушала, Шусана, что говорятъ про господъ, пожалѣла бы, какая бѣдная эта наша жизнь. Самому мистеру Слипперу тяжелое житье, всего платится по восьмидесяти фунтовъ въ годъ, и, какъ онъ говоритъ, обноски. Иной день даже газеты не удастся ему прочитать, потому-что лордъ сунетъ ее въ карманъ и унесетъ съ собою; а разъ, когда мистеръ Слипперъ собирался на вечеръ, не нашлось у лорда, говоритъ, ни одной рубахи съ шитьемъ, и пришлось надѣть простую батистовую — «ужь и не знаю», говоритъ, «до чего у насъ дойдетъ съ этакимъ порядкомъ; когда-нибудь вѣрно прійдется и сигары свои покупать». Прежде у него было хорошее мѣсто, при сэръ Михайлѣ Бексли, ну, хоша жалованье было большое, одначе не могъ жить. «Мы, говоритъ, проживали въ Вѣнѣ, и тамъ были танцы кажный день, а у сэръ Михаилы руки и ноги были меньше моихъ, и бальныхъ его сапоговъ и перчатокъ нельзя было носить, и каждый день будучи въ обществѣ, оченно много выходило у меня денегъ, не по состоянію».

Мамзели тоже плохое житье. Спать ложится иной разъ часу въ четвертомъ. Барыня у ней такая, что сама шпильки изъ волосъ не вынетъ, все горничная раздѣвай, и должна, бѣдняжка, ее дожидаться, покуда изъ гостей воротится. И въ такое-то время, когда ужь, можетъ, заря занимается, пріидетъ еще ей въ голову посмотрѣть, какая къ ней прическа лучше идетъ, или какъ ей лучше къ лицу, не побольше ли подрумяниться или брови подсурмить.

А иной разъ вздумаетъ пѣть, а то и цѣлыхъ шесть бальныхъ нарядовъ за одинъ разъ перепробуетъ, который надѣть. Мамзель одначе говоритъ, что навѣрно теперича отъ этого барыню вылечила, накапамши ей масла изъ лампы на новенькое бѣлое атласное платье, ни разу ненадѣванное, съ брюссельскими кружевами. И надо тебѣ сказать, Шусана, что всякой прислугѣ, какую знавала я, жить хуже, чѣмъ нашей сестрѣ ирландкѣ; жалованья, не спорю, получаютъ больше, обращенье одначе хуже. Потому, мы небольно податливы. Теперича, хоть моя барыня — кажется, не надо быть хуже? А со мною такая мягкая. Потому, все дѣлаю напротивъ. И то, когда видитъ, я сердита, шляпку подаритъ, или пару башмаковъ, лишь бы только унять меня.