Чарльз Ливер - Семейство Доддов за границей

— Хорошо, милордъ; предположимъ, для уясненія вопроса, нисколько не соглашаясь считать признаніемъ такое предположеніе, предположимъ, что я смотрю на все вашими глазами: въ чемъ же должно состоять окончаніе, о которомъ вы говорите?

— Отъ ирландскаго джентльмена [36] Ирландцы славятся задорностью, вспыльчивостью, расположеніемъ вызывать на дуэль по самому ничтожному поводу. трудно бы ждать такого вопроса, сказалъ онъ съ усмѣшкою.

— А, понимаю! сказалъ я: — господинъ лордъ говоритъ о дуэли. Онъ поклонился, я продолжалъ: — очень-хорошо; я совершенно готовъ, когда и гдѣ вамъ угодно. И если вашъ другъ не положитъ препятствій моему намѣренію, я сочту большою честью размѣняться потомъ пулями и съ вами, милордъ. Правда, у меня нѣтъ секунданта; я надѣюсь, мой трактирщикъ будетъ на столько обязателенъ, а вы, конечно, не откажете мнѣ въ пистолетѣ.

— Что касается вашего деликатнаго вниманія ко мнѣ, сэръ, могу только сказать, что принимаю его, хотя въ то же время долженъ выразить сомнѣніе относительно возможности его исполненія: ваша дуэль не просто размѣнъ выстрѣлами для соблюденія формы: пока Гэмптонъ живъ, онъ васъ не отпуститъ съ мѣста живымъ!

— Итакъ лучшее, чти могу сдѣлать, застрѣлить его, сказалъ я; и потому ли, что смыслъ словъ моихъ былъ жестокъ, или потому, что въ голосѣ была кровожадность, мой собесѣдникъ нѣсколько покоробился въ лицѣ.

— Чѣмъ скорѣе мы окончимъ дѣло, тѣмъ лучше, сэръ, сказалъ онъ надменно.

— И я такого же мнѣнія, милордъ.

— Съ кѣмъ же могу я условиться, какъ не съ вашимъ секундантомъ?

— Я попрошу трактирщика; а если онъ откажется, уговорю знакомаго цирюльника, что на площади.

— Я долженъ сказать, сэръ, что въ первый разъ въ жизни буду имѣть такихъ компаньйоновъ. Нѣтъ ли у васъ поблизости какого-нибудь знакомаго соотечественника?

— Если бъ лордъ Тайвертонъ былъ здѣсь…

— Онъ не можетъ быть вашимъ секундантомъ: онъ близкій родственникъ моего друга.

Я старался кого-нибудь припомнить, по близко не было никого, и я принужденъ былъ сознаться въ томъ. Онъ довольно-долго думалъ, и наконецъ сказалъ:

— Такое обстоятельство требуетъ зрѣлаго обсужденія, сэръ. Когда печальный результатъ сдѣлался извѣстенъ въ обществѣ, необходимо, чтобъ не могли упрекнуть ни въ чемъ меня и моего друга, какъ джентльменовъ. Ваши друзья будутъ имѣть право спросить, кто былъ вашимъ секундантомъ.

— Печальнымъ результатомъ милордъ деликатно благоволитъ называть мою смерть?

Онъ слегка вздохнулъ, поправилъ галстухъ и пригладилъ усы, заглянувъ въ зеркало, висѣвшее надъ каминомъ.

— Еслибъ случилось, какъ, вы, милордъ, благоволите предполагать, сказалъ я:- нѣтъ большой важности въ томъ, кто былъ моимъ свидѣтелемъ, и, прибавилъ я, потирая бороду:- цирюльникъ былъ бы недурнымъ секундантомъ. Но я не разъ бывалъ въ дѣлахъ подобнаго рода и почему-то выходилъ изъ каждаго живъ и здоровъ, а этого не могъ сказать мой соперникъ.

— Завтра, сэръ, вы будете стоять на барьерѣ передъ человѣкомъ, который сбиваетъ наполеондоръ въ двадцати шагахъ.

Едва было не слетѣло у меня съ языка, что я былъ бы радъ, если бъ онъ отъискалъ у меня наполеондоръ для пробы своего выстрѣла; но я во время успѣлъ спохватиться и замѣтилъ только:

— Стало-быть онъ хорошій стрѣлокъ.

— Лучшій въ полку, сэръ; но дѣло не въ томъ: затрудненіе теперь въ секундантѣ для васъ. Здѣсь, вѣроятно, есть какой-нибудь отставной офицеръ; если вамъ угодно будетъ поискать, я зайду къ вамъ вечеромъ и мы согласимся въ условіяхъ.

Я обѣщалъ сдѣлать все, отъ меня зависящее, и проводилъ его изъ комнаты до самаго подъѣзда съ поклонами и всевозможною учтивостью, на которую, надобно сказать, онъ отвѣчалъ такою же любезностью, такъ-что мы разстались какъ-нельзя-лучше.

Я знаю, милый Томъ, вы найдете страннымъ, что, имѣя такое дѣло на рукахъ, я въ тотъ же мигъ, какъ онъ ушелъ, бросился взглянуть на мистриссъ Горъ Гэмптонъ; вамъ покажется странно, что я думалъ а ней, о не о себѣ, по это было такъ.

— Госпожа?.. вскричалъ трактирный слуга: — она уѣхала съ экстра-почтою полчаса назадъ.

— Уѣхала? куда же?

— По большой мюнхенской дорогѣ.

— Не оставила она письма… записки… мнѣ?

— Нѣтъ, сударь.

— Бѣдняжка забыла — такъ была убита! Она плакала, не правда ли?

— Нѣтъ, сударь; она была по обыкновенію; только, кажется, торопилась, потому-что чуть-чуть не забыла взять бутерброды съ ветчиной, которые велѣла себѣ сдѣлать.

— Бутерброды съ ветчиной! вскричалъ я, едва удержавшись на ногахъ. — Я буду застрѣленъ за женщину, а она имѣетъ спокойствіе заказывать бутерброды съ ветчиной! — Таково было размышленіе, поразившее мой умъ, и можетъ ли быть мысль болѣе горькая?

— Увѣренъ ли ты, спросилъ я: — что бутерброды были заказаны не для мадмуазель Виржини, или собачки?

— Не знаю, сударь; только госпожа говорила, чтобъ мы, пожалуйста, побольше положили горчицы.

Это была явная улика, милый Томъ: она любила горчицу — я часто это замѣчалъ. Судите же теперь, отъ какой ничтожной вещи можетъ зависѣть счастье человѣка: потому-что, признаюсь вамъ, пока былъ я твердо убѣжденъ въ томъ, что называлъ ея благосклонностью ко мнѣ, я готовъ былъ бы сто разъ драться за нее на смерть. Но когда подумалось мнѣ: «она дорожитъ тобою, Кенни Доддъ, столько же, какъ старымъ грошемъ; она въ эту минуту, можетъ-быть, смѣется надъ тобою, покушивая бутерброды съ ветчиною» — я вдругъ опустился, какъ утопающій, у котораго нѣтъ и соломенки, за которую бы схватиться. Говорите же теперь о несчастномъ, оскорбленномъ мужѣ: развѣ я самъ не подхожу подъ тотъ же разрядъ? Относительно измѣны, мы оба надѣлены поровну, и, хоть убейте меня, не вижу теперь, изъ-за чего намъ драться?

Намъ теперь остается только утѣшать другъ друга, думалъ я; и если онъ умный и добрый малый, вѣроятно, разсудитъ точно такъ же. Позову его и милорда обѣдать; велю трактирщику подать три-четыре бутылки чуднаго стараго штейнбергскаго, которому теперь триста лѣтъ; угощу ихъ истинно-саксонскою дичиною съ каперсами, всполоснемъ ее стаканомъ маркобрунскаго, и если черезъ два часа не будемъ братьями съ нимъ, не зовите меня Кенни Доддомъ!

Въ такомъ гостепріимномъ расположеніи духа былъ я, когда доложили о лордѣ Гэрви Брукѣ. Онъ отъискалъ стараго артиллерійскаго фельдфебеля, который за умѣренное вознагражденіе соглашался принять званіе моего секунданта, съ пріятнымъ обѣщаніемъ, что самъ и все его семейство, очень-многочисленное, почтитъ своимъ присутствіемъ также мои похороны.

Я прервалъ лорда замѣчаніемъ, что внезапный случай видоизмѣнилъ обстоятельства дѣла, и сказалъ объ отъѣздѣ мистриссъ Горъ Гэмптонъ.

— Я никакъ не могу думать, сэръ, возразилъ онъ: — чтобъ это хотя сколько-нибудь измѣняло ваши отношенія къ моему другу. Омыто ли его оскорбленіе? снято ли пятно съ его чести тѣмъ, что несчастная поняла наконецъ позоръ своего жалкаго положенія?