Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах

В то время как Софья, раздосадованная внезапным разоблачением мадам Фуко, укладывала вещи и размышляла о том, куда теперь податься и дипломатично ли посоветоваться с Шираком, из коридора послышалась возня — крики, возгласы и мольбы. Дверь ее комнаты распахнулась, и к ней ворвалась мадам Фуко.

— Спасите меня! — воскликнула мадам Фуко и рухнула на пол.

Софью покоробило это напускное кривляние. Она сурово спросила, что хочет от нее хозяйка. Разве мадам Фуко, зная все заранее, не подвергла ее без малейшего предупреждения пренеприятнейшему столкновению с представителями закона? Столкновению, которое для Софьи означает, в сущности, что ее выкидывают на улицу?

— Будьте милосердны! — рыдала мадам Фуко.

От нее Софья услышала подробную повесть о том, как пыталась мадам Фуко заплатить за мебель, — нагромождение лжи и нелепостей. Мадам Фуко злоупотребляла откровенностью. А Софья презирала откровенность ради откровенности. Она презирала те импульсы, которые толкают и без того слабую натуру на то, чтобы, еще больше закоснев в слабости, упиваться угрызениями совести и объяснять свое поведение тем, что у него нет объяснений. Софья узнала, что мадам Фуко действительно уехала в надежде, что ее жилица заплатит, попав в ловушку. В конце концов у мадам Фуко не хватило храбрости довести собственную хитрость до конца, и она примчалась назад в ужасе от своей дерзости, чтобы упасть Софье в ноги в том случае, если Софья не уступила и мебель конфискована. Поведение мадам Фуко было неописуемо легкомысленным и подлым от начала до конца. Софья холодно осудила мадам Фуко: как можно родиться на свет с таким слабым и слезливым характером, да к тому же превратиться в такую старую уродину. На хозяйку, право же, совестно было смотреть.

— Спасите меня! — снова возопила мадам Фуко. — Ведь я делала для вас все!

Софья ненавидела ее, но в словах мадам Фуко была несокрушимая логика.

— Чем же я могу вам помочь? — сдерживаясь, спросила Софья.

— Одолжите мне денег. У вас есть деньги. Иначе мне конец.

«И поделом тебе!» — услышала Софья голос разума.

— Сколько вам нужно? — хмуро осведомилась Софья.

— Меньше тысячи франков! — тут же откликнулась мадам Фуко. — Вся моя чудная обстановка и тысячи франков не стоит! Спасите меня!

Софья почувствовала тошноту.

— Прошу вас, встаньте! — сказала она, нерешительно пошевелив пальцами.

— Я все вам верну! Обещаю! — клялась мадам Фуко. — Заверяю вас!

«Она считает меня дурой! — подумала Софья. — Не верить же ее клятвам!»

— Нет! — сказала Софья. — Денег я вам не дам. Но вот что я сделаю. Я куплю мебель за ту же цену и обещаю перепродать ее вам, как только вы сможете мне заплатить. Тем самым вы можете быть спокойны. Но денег у меня мало. Мне нужны гарантии. Мебель будет принадлежать мне, пока вы мне не заплатите.

— Вы ангел доброты! — воскликнула мадам Фуко, припадая к ее ногам. — Я сделаю все, как вы скажете. Ах! Что за удивительные женщины англичанки!

Софья вовсе не была ангелом доброты. Ее предложение означало самопожертвование и нервотрепку без надежды на вознаграждение. Но доброта тут была ни при чем. Такую цену Софья платила за логические способности мадам Фуко, и платила неохотно. «Ведь я делала для вас все!» Софья скорее умерла бы, чем напомнила кому-то о своих благодеяниях, но именно на такую гнусность и пошла мадам Фуко. С точки зрения благородства это было непростительно, но зато эффективно.

За дверью к разговору прислушивались консьерж и судебный исполнитель. Софья расплатилась, достав несколько банкнот из своего тайника. Нет нужды говорить, что сумма оказалась больше, а не меньше тысячи франков. Мадам Фуко сразу же стала держать себя увереннее. Не спросясь у Софьи, она потребовала, чтобы судебный исполнитель составил расписку, свидетельствующую о передаче мебели в руки Софьи, и тот, смягченный красотой Софьи, согласился. Последовали долгие препирательства касательно правописания, после чего перо в толстых, противных пальцах украсило бумагу завитушками, росчерками и кляксами.

На прощание мадам Фуко выставила бутылку вина и распила ее с консьержем и судебным исполнителем. Весь вечер она одолевала Софью, которая легла в постель, своей почтительностью. Сама мадам Фуко не споря отправилась на седьмой этаж, чтобы провести ночь в каморке служанки. Она была даже рада убраться подальше от серных паров, которые понемногу просачивались в коридор.

На следующее утро, проснувшись после удушающих ночных кошмаров, Софья не могла встать. Оглядывая мебель в своей комнате и вспоминая обстановку в других комнатах, она угрюмо размышляла: «Все это теперь мое. Денег она мне ни за что не вернет! Я в западне».

Мебель обошлась дешево, но Софья вряд ли смогла бы сбыть ее по той же цене. И все-таки чувство, что это ее собственность, вселяло надежду.

Поденщица принесла ей кофе и газету, в которой писал Ширак. Из газеты она узнала, что сообщение о победе, от которого бесновался вчера весь город, — чистой воды ложь. Слезы выступили у нее на глазах, когда рассеянным взглядом она обвела зашторенные окна в доме напротив. Софья была молода и хороша собой — ей, по всем правилам, полагалось ни за что не отвечать, радоваться и милостиво позволять стареющей мудрости любоваться своим весельем. Но она испытывала к французскому народу чувство, с каким мать, вероятно, взирает на своих любимых капризных детей, которым их очаровательная наивность приносит одни страдания. Для нее Франция олицетворялась в Шираке. Как легко поддался он общей лихорадке, несмотря на свою осведомленность! В это утро отрезвления и постижения истины сердце Софьи истекало кровью от жалости к Франции и к Шираку. Ей невыносимо было воспоминание о том, что происходило на площади Согласия. Мадам Фуко все еще оставалась наверху.

Однажды днем в комнату к Софье зашла мадам Фуко — на ее толстом лице было странное виноватое выражение, а руки прижимали к пышной груди ниспадавший продуманными величественными складками пеньюар; вид у мадам Фуко был такой, словно, несмотря на бегающие глазки, она хотела показаться Софье самой благородной и искренней женщиной на свете.

Была суббота, третье сентября {83} 83 Была суббота, третье сентября… — Канун разгрома французской армии под Седаном и провозглашения республики. , стояла прекрасная погода. Софья, которой стало несколько хуже, пребывала в бездействии и почти не выходила на улицу. Она ненавидела квартиру мадам Фуко, но у нее недоставало сил, чтобы ежедневно проводить время вне дома. Она не могла выходить на улицу и набирать силы так, словно силы — букет цветов. Поэтому она оставалась у себя и из окна смотрела на двор и на таинственное течение жизни за чужими занавесками, которые приоткрывались от случая к случаю. И окрашенные желтой краской стены дома, и обои в ее комнате давили на Софью и угнетали ее. В течение нескольких дней Ширак, одолеваемый необыкновенной заботливостью, навещал ее ежедневно. Потом он перестал приходить. Она устала от чтения газет и больше к ним не притрагивалась. Отношения с мадам Фуко и положение Софьи в квартире, где ей теперь по закону принадлежала вся обстановка, — все это ожидало своего решения. Однако вопрос об условиях ее пребывания в квартире был решен так, что она оплачивала половину стоимости питания и услуг, наравне с мадам Фуко: таким образом, расходы ее сократились до предела — примерно до восемнадцати франков в неделю. Подобно научному открытию, которое вот-вот должны сделать несколько исследователей одновременно и независимо друг от друга, в воздухе носилась идея о том, что Софье и мадам Фуко следует объединиться и сдать меблированные комнаты жильцам, чтобы получать постоянный доход. Софья чувствовала, что это решение назрело, и рада была бы испытать возмущение при мысли, что приходится идти на неприкрытую сделку с мадам Фуко, однако возмущения не было.