Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах

— В прошлом году в это время, — заговорил Ширак, — я думал об одном — о маскараде в Опере. После маскарада я не мог заснуть. А в этом году даже церкви закрыты. А вы что тогда делали?

Софья сжала губы.

— Не спрашивайте об этом, — сказала она.

Дальше они пошли молча.

— Нам здесь грустно, — проговорил Ширак. — Но ведь и пруссакам в траншеях невесело! Они тоскуют по родным, по рождественским елкам. Так что будем смеяться!

Оживления на Плас Бланш и на бульваре Клиши было ничуть не больше, чем на узких улочках. Нигде не было никаких признаков жизни, молчало все, даже пушки. Никто ничего не знал; под Рождество город впал в мрачное, безысходное оцепенение. Держа Софью под руку, Ширак пересек Плас Бланш и, пройдя немного по рю Лепик, остановился перед маленьким ресторанчиком, известным среди посвященных под названием «Малыш Луи». Они вошли, опустились по двум ступеням, которые вели в тесный и мрачноватый, но колоритный зал.

Софья убедилась, что их ждут. Должно быть, Ширак уже заходил сюда утром. Несколько неубранных столов свидетельствовали о том, что люди уже пообедали и ушли, но в углу стоял столик для двоих, только что накрытый в лучшем стиле ресторанов этого рода, иными словами, на нем лежала красная скатерть в белую клетку, а две тарелки толстого фаянса, по бокам которых помещались солидные стальные ножи и вилки, были накрыты сложенными салфетками того же цвета и почти того же размера, что и скатерть; кроме того, на столе были расположены мельничка, в которой вращением ручки перемалывалась крупная соль, перечница, подставки для ножей и два обычных высоких стакана. Что отличало этот стол от прочих, так это бутылка шампанского и пара бокалов. Шампанское относилось к тем немногочисленным товарам, которые не вздорожали во время осады.

Толстый, неряшливый хозяин с такой же женой, которые не похудели даже в осаду, сидели в уголке и ели. Хозяин поднялся на ноги. Он был в белом облачении шеф-повара, с непременным колпаком на голове; правда, фартук у него был весь в пятнах. Все в зале было неприбрано, неаккуратно и довольно грязно, кроме того столика, на котором ждало шампанское. И все же в ресторане было что-то милое, успокаивающее. Хозяин встретил их как дорогих гостей. На его жирной физиономии, как и на бледном, утомленном, но доброжелательном лице его супруги была написана порядочность. Ширак поклонился хозяйке.

— Вы видите, — сказала хозяйка, оставаясь за своим столом и указывая на косточку на тарелке. — Это наша Дианка!

— О бедное животное! — сочувственно воскликнул Ширак.

— Что поделаешь! — сказала хозяйка. — Кормить ее нам было не по карману. А ведь она была такая mignonne [45] Милашка (фр.) . . Жалко было смотреть, до чего она отощала.

— Я уже говорил жене, — промолвил хозяин, — что нашей Дианке эта косточка пришлась бы по вкусу!

И он разразился смехом.

Софья и хозяйка обменялись печальной улыбкой в ответ на эту шутку, которая, очевидно, казалась хозяину свежей и оригинальной, хотя прозвучала, вероятно, уже в тысячный раз с начала осады.

— Ну-с, — доверительно обратился хозяин к Шираку. — Для вас я приберег кое-что отменное — половину утки, — и он добавил, понизив голос: — Вам это обойдется недорого.

В этом ресторане никогда не стремились получить большую прибыль. Сюда ходили постоянные посетители, которые знали цену своим скромным сбережениям и умели дорожить добросовестной и изысканной кухней. Хозяин выполнял обязанности шеф-повара, и все, даже его супруга, называли его шефом.

— Где вы достали утку? — спросил Ширак.

— А! — таинственно произнес хозяин. — Есть у меня друг, он жил в Вильнев Сен-Жорж… а теперь, понимаете ли, беженец. Короче…

И хозяин взмахнул жирными ручками, показывая, что Шираку не следует допытываться подробностей.

— Ну и ну! — сказал Ширак. — Да ведь это просто роскошь!

— Действительно, роскошь! — подтвердила хозяйка.

— Просто очаровательно, — вежливо пробормотала Софья.

— Затем — салатик, — сказал хозяин.

— Но этому… этому невозможно поверить! — удивился Ширак.

Хозяин подмигнул ему. Дело в том, что торговля свежими овощами в самом сердце осажденного города пользовалась дурной славой.

— А затем — кусочек сыру! — сказала Софья, слегка подражая тону хозяина, и достала из-под плаща маленький круглый сверток.

В нем лежал сыр бри, находившийся в очень хорошей сохранности. Он стоил не меньше пятидесяти франков, а Софья заплатила за него когда-то два франка. Хозяин и хозяйка оба взирали на это бесценное чудо. Софья взяла нож и отрезала для них ломтик.

— Мадам очень добра! — сказала хозяйка, смущенная таким достоинством и щедростью, и унесла дар к своему столу, как фокстерьер, спешащий уединиться с лакомым кусочком.

Хозяин так и сиял. Ширак был очень доволен. Казалось, что в интимной и уютной атмосфере ресторанчика забывается и слабеет тяжелое оцепенение и уныние города.

Потом хозяин принес согретый кирпич, чтобы подложить его под ноги мадам. Это скорее было вызвано благодарностью за ломтик сыра, чем необходимостью, так как в ресторане было очень тепло: кухонька выходила прямо в зал, и дверь была открыта, вентиляции в ресторане не было.

— Мой друг, — горделиво сообщил как последнюю новость хозяин, подавая какой-то неописуемый суп, — мясник из предместья Сент-Оноре. Он за двадцать семь тысяч франков купил в зоологическом саду трех слонов.

Брови гостей от удивления поднялись. Хозяин открыл шампанское.

Выпив первый глоток (Софья уже давно не испытывала юношеского отвращения к вину), она посмотрела на свое отражение в зеркале, наклонно повешенном довольно высоко на противоположной стене. Вот уже несколько месяцев, как она не наряжалась. Против ожидания, Софья увидела элегантную женщину с бледным красивым лицом, и ей это было приятно. А мгновенно подействовавшее шампанское оживило в ее душе забытые мысли о том, что жизнь прекрасна, и напомнило ей о радостях, которых ей так давно не хватало.

В половине третьего они остались в тесном зале ресторана одни, и в их размягченном, разгоряченном сознании, слишком занятом собой, чтобы строго контролировать их согревшиеся, расслабившиеся тела, возникла туманная иллюзия того, что ресторан принадлежит им и что здесь они — как дома. То был уже не ресторанный зал, а убежище, укрытие от превратностей жизни. Шеф и его жена отдыхали во внутренних комнатах. Шампанское было выпито, восхитительный сыр съеден, и они смаковали бургундское. Они сидели вплотную друг к другу, под прямым углом. В голове у них плыло. Их переполняла доброта и мгновенно вспыхнувшая симпатия, их плоть была удовлетворена и в то же время полна ожидания. Среди разговора, который, оставаясь банальным и отрывочным, доставлял обоим огромное удовольствие, Ширак накрыл своей рукой руку Софьи, безвольно лежавшую на загроможденном тарелками столе. Сама того не желая, Софья подняла на Ширака глаза. Они оба смутились. На его тонком лице, украшенном бородкой, с особой силой выразилась та мечтательность, которая всегда смягчающе действовала на ее непримиримый нрав. У Ширака был детский взгляд. Иногда таким же взглядом смотрел на нее Джеральд. Однако теперь Софья стала одной из тех женщин, в глазах которых все мужчины — и особенно в минуту нежности — наделены неизлечимой детскостью. Она не убрала свою руку сразу, а теперь уже поздно было ее убирать.