Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах

А потом, в этот последний день года, второго года ее позора и душевного вдовства, вновь появился мистер Скейлз. Она мимоходом зашла в лавку и там обнаружила его беседующим с ее матерью и мистером Пови. Он опять посетил их округ и ее. Она поздоровалась с ним за руку и скрылась, ибо не смогла бы остаться на месте. Никто не заметил ее волнения, потому что она окаменела. Причины его отсутствия и возвращения она не знала. Она ничего не знала. За обедом об этом не было произнесено ни слова. День миновал, наступила ночь, и вот теперь она — в церкви, рядом с ней Констанция, в глубине ее души — Джеральд Скейлз! Счастливая, но за пределами прежнего представления о счастье! Несчастная, но за пределами прежнего представления о неописуемом горе! И никто ничего не знает! О чем ей молиться? Во имя чего следует ей укрепить свой дух? Должна она надеяться или отчаиваться? «Боже, помоги мне!» — беспрерывно шептала она, обращаясь к Иегове, когда небесное видение освещало руины ее размышлений. «Боже, помоги мне!» Ее совесть, пробуждаясь, несколько жестоко терзала ее.

Поднимая время от времени взгляд сухих, горящих глаз от обтянутых перчатками рук, она видела перед собой на стене кенотаф — мраморную доску с надписью золочеными буквами. Она помнила наизусть все высокопарные строки, которые гласили:

ВСЕГДА ГОТОВЫЙ УСТАМИ, ПЕРОМ И ДЕНЬГАМИ

ПОМОЧЬ ВЕРЕ СВОИХ ОТЦОВ,

В КОЕЙ ОН ЖИЛ И В КОЕЙ ПОЧИЛ,

ПИТАЯ ГЛУБОКУЮ И ГОРЯЧУЮ ЛЮБОВЬ

К ВОЗЛЮБЛЕННОЙ ЦЕРКВИ И ЕЕ ЗАКОНАМ.

И далее:

ЕГО СОСТРАДАНИЕ РАСПРОСТРАНЯЛОСЬ

ЗА ПРЕДЕЛЫ ЕГО ОБЩИНЫ.

ОН ВСЕГДА БЫЛ ПЕРВЫМ В ДОБРЫХ ДЕЛАХ

И СЛУЖИЛ ПАСТВЕ, ГОРОДУ И ОКРУГУ

С ВЕЛИКИМ БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЕМ И ПОЛЬЗОЙ.

Так была умиротворена суетность мистера Кричлоу.

Минуты пролетали, в церкви царило молчание, а нервное напряжение усиливалось; одни молящиеся тяжко вздыхали, другие молили Иегову о знамении или только покашливали, взывая к Богу. Наконец, часы в центре галереи пробили один положенный удар; священники поднялись, а вслед за ними — прихожане; все улыбались, как будто наступало тысячелетнее царство Христово, а не просто новый год. Затем сквозь стены и закрытые окна стал слабо проникать звук колоколов, пароходных гудков и свистков. Главный священник открыл книгу гимнов, и все запели тот гимн, который со времен самого Джона Уэсли поется в Уэслианских храмах перед наступлением Нового года. Все трубы органа издали последний пронзительный звук, священник перебросился несколькими заключительными словами с Иеговой, и осталось лишь стойко держаться добродетели. Люди склонялись друг к другу над высокими спинками скамей.

— С Новым годом!

— О, благодарю вас. И вас также.

— Вот и еще одна новогодняя всенощная позади.

— Да, да! — со вздохом.

Потом толпа внезапно заполнила приделы, с шутками и смехом проталкиваясь к двери. На паперти с коринфскими колоннами все шумно надевали плащи, длинные пальто, ольстеры {25} 25 Ольстер — длинное просторное пальто из грубошерстного сукна с поясом, иногда с капюшоном. , галоши и даже башмаки на толстой деревянной подошве и раскрывали зонтики. Сойдя с паперти, прихожане сразу попали в снежный вихрь и, разделившись на черные, бесшумно шагающие группы, гуськом потянулись вниз по Трафальгар-роуд, потом вверх к площадке для игр, вдоль рыночной площади, через Утиную площадь в направлении Площади св. Луки.

Мистер Пови шел между миссис Бейнс и Констанцией.

— Возьми меня под руку, детка, — обратилась миссис Бейнс к Софье.

Тогда мистер Пови и Констанция прошли вперед, пробираясь через сугробы. Софья удерживала в равновесии спотыкающуюся громаду — ее мать. Их кринолины мешали ей держаться поближе к матери. Миссис Бейнс смеялась со свойственным тучным людям добродушием, хотя падение было бы для нее непоправимым бедствием. Софья вынуждена была тоже смеяться. Но хоть она и смеялась, Бог не ниспослал ей помощи. Она не сознавала, куда идет и что может с ней произойти.

— О, господи! — воскликнула миссис Бейнс, когда они повернули на Кинг-стрит. — Кто это сидит у нас на крыльце?

И действительно, там сидел человек, облаченный в ольстер, поверх которого был накинут плед, а над всем этим возвышался цилиндр. Едва ли он сидел там давно, потому что почти не был засыпан снегом. Мистер Пови бросился вперед.

— Вот тебе и на! Это мистер Скейлз! — проговорил мистер Пови.

— Мистер Скейлз! — воскликнула миссис Бейнс.

— Мистер Скейлз! — прошептала Софья, объятая ужасом.

Может быть, она боялась чуда. Мистер Скейлз, сидящий на крыльце их дома снежной ночью, несомненно, походил на чудо, на нечто, привидевшееся во сне, на нечто трогательное и невероятно своевременное — «в самую точку», как любят говорить в Пяти Городах. Но он был существом материальным. Много лет спустя, хорошо узнав его, Софья уже оценивала его появление на крыльце как совершенно естественный и типичный для него поступок. Истинные чудеса никогда не выглядят чудесами, а то, что на первый взгляд походит на чудо, обычно оказывается явлением весьма прозаичным.

— Это вы, миссис Бейнс? — спросил Джеральд Скейлз каким-то растерянным тоном, взглянул вверх, а потом поднялся на ноги. — Разве это ваш дом? И правда, ваш. А я понятия не имел, что сижу на вашем крыльце.

Он робко, скорее даже глуповато, улыбнулся, а женщины и мистер Пови окружили его, газовый фонарь освещал их изумленные лица. Скейлз был, конечно, очень бледен.

— Но что же случилось, мистер Скейлз? — взволнованным тоном осведомилась миссис Бейнс. — Вы нездоровы? Вы внезапно…

— Нет, нет, — беспечно ответил молодой человек. — Ничего особенного. Просто на меня только что напали вон там, — он указал на уходящую вдаль Кинг-стрит.

— Напали! — с тревогой повторила миссис Бейнс.

— Это уже четвертый известный нам случай на этой неделе! — сообщил мистер Пови. — Просто позор.

Дело в том, что из-за упадка торговли, трудностей в получении работы и плохой погоды благосостояние общества в Пяти Городах оставляло желать много лучшего. В тисках голода низшие классы вели себя неподобающим образом, несмотря на альтруистические и благородные усилия тех, кто стоял выше них на социальной лестнице, преградить путь нищете, возникшей, несомненно, по причине близорукой непредусмотрительности. Когда же (в отчаянии вопрошали стоявшие выше) низшие классы научатся откладывать на черный день? (Могли бы с тем же успехом сказать — на пасмурный или мрачный день.) Со стороны низших классов, для коих делалось все возможное, было и впрямь «очень некрасиво» убивать курочку, несущую золотые яйца! Особенно в таком благопристойном городе! Куда же все это приведет? Вот, например, мистер Скейлз, джентльмен из Манчестера, свидетель и жертва плачевного морального состояния Пяти Городов! Что подумает он о Пяти Городах? Порок и опасность служили темой разговоров в лавке всю предыдущую неделю, теперь же они воплотились в реальность.