Хулио Кортасар - Счастливчики

— В таком случае подите посидите с Клаудией.

Но Пауле не хотелось сидеть с Клаудией. Она повернулась к Раулю и смотрела на него в упор. Лопес отошел в сторону, не желая вмешиваться. С него было довольно и того, что, постучав к ним каюту и услыхав разрешение Рауля «войдите», он застал их в разгар спора, о накале которого можно было судить по количеству стаканов и выкуренных сигарет. Рауль сразу же согласился присоединиться к ним, а Паула, похоже, рассердилась на Лопеса за то, что он его уводит, потому что оба они уходили, а она оставалась одна, с женщинами и стариками. В конце концов она раздраженно спросила, какую новую глупость они надумали, но Лопес только пожал плечами и стоял-ждал, пока Рауль наденет пуловер и спрячет в карман пистолет. Рауль проделывал все это с отсутствующим видом, словно это был не он, а его изображение в зеркале. Однако на лице у него снова появилась шутливая решительность, как будто он без колебаний шел на риск в какой-то игре, которая, в сущности, его мало трогала.

Дверь каюты резко распахнулась: на пороге стоял сеньор Трехо в сером плаще, из-под которого нелепо выглядывала голубая пижама.

— Я спал, но услыхал голоса и подумал, может, мальчику все еще плохо, — сказал сеньор Трехо.

— У него сильный жар, и мы идем за врачом, — сказал Лопес.

— За врачом? Удивляюсь, почему он не пришел сам.

— Я тоже удивляюсь, однако приходится за ним идти.

— Надеюсь, — сказал сеньор Трехо, опуская глаза, — не появилось новых симптомов, которые бы…

— Не появилось, но времени терять нельзя. Пошли?

— Пошли, — сказал Мохнатый, который накалялся все больше, по мере того как до него доходило, что врач отказался прийти.

Сеньор Трехо собирался что-то сказать, но они уже пошли своим путем. Однако шли недолго, потому что отворилась дверь каюты номер девять и показался дон Гало, закутанный в накидку, а с ним — шофер. Дон Гало взглядом оценил обстановку и предостерегающе поднял руку. Он советовал дорогим друзьям не терять спокойствия в этот предрассветный час. Он понял из обрывков разговоров, что произошло, и стоял на том, что на данный момент вполне достаточно врачебных предписаний, иначе бы доктор явился самолично осмотреть ребенка, не говоря уже о том, что…

— Теряем время, — сказал Медрано. — Пойдемте.

И направился к центральному переходу, Рауль — за ним следом. За спиной у них сеньор Трехо с доном Гало продолжали оживленную беседу.

— Вы думаете пройти через каюту бармена?

— Да, может, на этот раз повезет.

— Я знаю другой путь, более прямой, — сказал Рауль. — Лопес, помните? Навестим Орфа и его татуированного друга.

— Ну конечно, — сказал Лопес. — Этот путь более прямой, но не знаю, можно ли там пройти на корму. Давайте попробуем.

Подойдя к центральному переходу, они увидели доктора Рестелли и Лусио — те выходили из коридора правого борта, привлеченные голосами. Доктор Рестелли сразу понял, в чем дело. Многозначительно воздев кверху указательный палец, он остановил их в шаге от двери, которая вела вниз. К нему присоединились и возбужденно клокотавшие сеньор Трехо с доном Гало. Очевидно, что ситуация малоприятная, коль скоро, как сообщил наш молодой друг Пресутти, врач не пришел по вызову, однако же Медрано, Косте и Лопесу следовало бы понять, что нельзя навлекать на всех остальных осложнения, каковые совершенно логично последуют в ответ на агрессивную акцию, которую они собираются предпринять. Если, к несчастью, что заставляют предполагать некоторые симптомы, вспышка тифа-224 обнаружится и среди пассажиров, то единственной разумной мерой будет прибегнуть к вмешательству офицеров (для чего существуют различные пути — связаться через метрдотеля или по телефону), с тем чтобы симпатичного больного мальчика немедленно переправили в изолятор на корму, где уже находится капитан Смит и другие больные. Но этого не добиться угрозами, подобными тем, какие произносились сегодня утром, и…

— Послушайте, доктор, лучше замолчите, — сказал Лопес. — Очень сожалею, но мне все это надоело.

— Дорогой друг!

— Никакого насилия! — визжал дон Гало, и сеньор Трехо поддерживал его возмущенными вскриками. Лусио, совершенно белый, стоял позади них и молчал.

Медрано открыл дверь и начал спускаться вниз. Рауль и Лопес последовали за ним.

— Кончайте кукарекать, — сказал Мохнатый, глядя на сторонников партии мира с презрительным превосходством. Потом спустился на две ступеньки и захлопнул дверь у них перед носом. — Ну и сборище ублюдков, мамочка родная. Парнишке худо, а они все мириться зовут. Ну просто руки чешутся показать им что к чему, просто руки чешутся.

— Подозреваю, что такая возможность у вас будет, — сказал Лопес. — А теперь, Пресутти, глядите в оба. И если вам попадется по дороге гаечный ключ, захватите вместо дубинки.

Он посмотрел на каюту слева, темную и совершенно очевидно пустую.

Прижавшись к стене, они толчком распахнули двери правой каюты. Лопес узнал сидевшего на скамье Орфа. Два финна, утром чистившие палубу, сидели перед фонографом и собирались поставить пластинку. Рауль, вошедший бок о бок с Лопесом, с усмешкой подумал, что, должно быть, это пластинка Айвора Новельо. Один из финнов удивленно выпрямился и пошел вперед, разведя руки в стороны, словно прося объяснений. Орф не шевельнулся, только смотрел на них не то ошеломленно, не то с возмущением.

В затянувшейся тишине открылась дверь в глубине каюты. Когда Лопес, находившийся в шаге от финна, стоявшего так, будто собирался обнять кого-то, увидел глицида, удивленно застывшего в дверном проеме, он сделал еще шаг вперед, жестом показывая финну отстраниться. Финн отскочил в сторону и тут же нанес Лопесу удар в челюсть и под дых. И когда Лопес, обмякнув, падал, еще ударил его и в лицо. Кольт Рауля появился секундой раньше, чем револьвер Медрано, но стрелять не потребовалось. Мохнатый подоспел в самый раз: в два прыжка оказался рядом с глицидом, мощным рывком втащил его в каюту и захлопнул дверь ногой. Орф и оба финна подняли руки кверху, словно собирались ухватиться за потолок.

Мохнатый наклонился над Лопесом, поднял его голову и принялся массировать шею с внушающей опасение энергией. Потом распустил ему ремень и сделал что-то вроде искусственного дыхания.

— Сучья лапа, он засадил ему под дых. Я тебе раскващу морду, говноед поганый! Вот погоди, выйдем один на один, раскрою тебе черепушку. Ну что же это такое: чуть что — и в обморок хлопаться!

Медрано наклонился и достал из кармана Лопеса револьвер, Лопес уже зашевелился, открыл глаза.

— Подержите его пока у себя, — сказал Медрано, передавая револьвер Атилио. — Ну как вы, старина?

Лопес пробормотал что-то неразборчивое, стал искать платок.