Хулио Кортасар - Счастливчики

— А этих надо отвести на нашу половину, — сказал Рауль, сидевший на скамье и испытывавший сомнительное удовольствие держать перед собою четверых мужчин, которым уже надоело стоять с поднятыми руками. Лопес выпрямился, и Рауль, увидев его нос и струившуюся по шее кровь, понял, что Пауле предстоит работенка. «Ну что ж, роль сестры милосердия ей по нраву», — усмехнулся он.

— Загвоздка в том, что мы не можем двигаться дальше, оставив этих на свободе, у себя за спиной, — сказал Медрано. — Как вам кажется, если Атилио препроводит их на носовую палубу и запрет в какой-нибудь каюте?

— Поручите их мне, сеньор, — сказал Мохнатый, играя револьвером. — Ну-ка, двинулись помаленьку. И вы. Да поостерегитесь, первому, кто забалует, всажу в башку свинец. Меня-то подождете, а? Одни — ни шагу.

Медрано обеспокоенно смотрел на Лопеса: тот уже поднялся на ноги, но был очень бледен и пошатывался. Он спросил, не лучше ли ему пойти с Атилио и отдохнуть немного, но Лопес ответил бешеным взглядом.

— Ерунда, — пробормотал он, проводя ладонью по губам. — Я останусь с вами, че. Уже могу дышать. До чего же гадко.

Он побледнел и снова стал заваливаться на Мохнатого, но тот успел поддержать его. Делать было нечего, и Медрано решился. Они вывели глицида и липидов в коридор, Мохнатый выволок под руки Лопеса, который не переставал сыпать проклятьями, и они бросились бегом по коридору. Возможно, когда они вернутся, подоспеет подкрепление, возможно, их встретят с оружием, но другого выхода не было.

Появление окровавленного Лопеса, а за ним — офицера и трех матросов «Малькольма» с поднятыми кверху руками оказалось зрелищем не для слабонервных Лусио и сеньора Трехо, мирно беседовавших возле двери. У сеньора Трехо вырвался крик, на который тут же прибежали доктор Рестелли и Паула, а следом за ними — дон Гало, который рвал на себе волосы — такое Раулю случалось видеть только в театре. В душе забавляясь все больше, Рауль поставил первых пленных лицом к стене и знаком показал Мохнатому отвести Лопеса в его каюту. Медрано жестами пытался унять сыпавшийся на них град возгласов, вопросов и предостережений.

— Ну-ка, пошли в бар, — сказал Рауль пленным. Вывел их в коридор правого борта, не без труда пробравшись между креслом дона Гало и стеной. Медрано шел следом, подгоняя их, насколько возможно, и когда дон Гало, потеряв терпение, схватил его за рукав и стал трясти, выкрикивая, что он-не-намерен-соглашаться, Медрано решился на единственно возможное.

— Всем — наверх! — скомандовал он. — И наберитесь терпения, даже если вам это не нравится.

Мохнатый тотчас же с радостью ухватил кресло дона Гало и послал его вперед, хотя дон Гало как мог цеплялся за спицы и крутил ручку тормоза.

— Оставьте сеньора в покое, — сказал Лусио, вставая между ними. — Вы что, все с ума посходили?

Мохнатый отпустил кресло, схватил Лусио за грудки и с силой отбросил к переборке. Револьвер нагло болтался у него на другой руке.

— Вали отсюда, сопля, — сказал Мохнатый. — А то врежу так, что своих не узнаешь.

Лусио открыл рот и снова захлопнул. Доктор Рестелли и сеньор Трехо окаменели, и Мохнатому стоило труда заставить их двигаться. У трапа, ведущего в бар, ждали Рауль и Медрано.

Оставив почтенную публику выстроившейся в линеечку у стойки бара, они заперли на ключ дверь, ведущую в библиотеку, и Рауль оборвал все телефонные провода. Ломая руки в лучших театральных традициях, бледный мэтр без сопротивления отдал им ключи. Бегом они еще раз промчались по коридору к трапу.

— Не хватает астронома, Фелипе и шофера, — Мохнатый резко остановился. — Их тоже запрем?

— Не нужно, — сказал Медрано. — Эти не кричат.

Дверь каюты открыли без особых предосторожностей.

Пустая каюта показалась очень большой. Медрано смотрел на дверь в глубине.

— За ней — коридор, — сказал Рауль бесцветным голосом. — В конце — трап, который ведет на корму. Надо остерегаться каюты слева.

— Вы здесь уже были? — удивился Мохнатый.

— Да.

— Были и не поднялись на корму?

— Не поднялся, — сказал Рауль.

Мохнатый посмотрел на него недоверчиво, но поскольку испытывал к нему симпатию, решил, что он, верно, не в себе после того, что произошло. Медрано ничего не сказал и погасил свет. Они осторожно открыли дверь и наощупь тихо двинулись вперед. И почти тут же сверкнули в темноте медные перила трапа.

— Мой бедный, мой бедный пират, — говорила Паула. — Ну-ка, давайте мамочка положит ватку на нос.

Тяжело опустившись на край своей постели, Лопес чувствовал, как воздух медленно входит в легкие. Паула, с ужасом смотревшая на револьвер, который Мохнатый сжимал в левой руке, вздохнула с облегчением, когда тот вышел из каюты. Потом она заставила Лопеса, невероятно бледного, лечь. Намочила полотенце и принялась с величайшей осторожностью смывать кровь с его лица. Лопес вполголоса ругался, но она продолжала свое дело, перемежая его упреками.

— А теперь снимай куртку и залезай как следует в постель. Тебе надо немного отдохнуть.

— Нет, я уже в порядке, — сказал Лопес. — Разве я могу оставить ребят одних, как раз теперь, когда…

Но стоило ему подняться, как все вокруг закрутилось. Паула поддержала его, и на это раз ей удалось уложить его на спину. В шкафу нашлось одеяло, и она укрыла им Лопеса. Ее руки под одеялом в темноте нашарили шнурки и развязали их. Лопес смотрел на нее словно издалека широко раскрытыми глазами. Нос не раздулся, но под глазом расплылся фиолетовый синяк, а на скуле — огромный кровопотек.

— Ну просто красавец, — сказала Паула, опускаясь на колени, чтобы снять с него ботинки. — Вот теперь ты у меня и на самом деле Ямайка Джон, мой почти непобедимый герой.

— Положи мне что-нибудь сюда, — пробормотал Лопес, показывая на желудок. — Не могу дышать, фу, до чего ослаб. Просто срам…

— Но сдачи-то, наверное, дал, — сказала Паула и пошла за новым полотенцем, пустила теплую воду. — Спиртного у тебя нет? Ах, вот она, бутылочка. Спусти брюки, если можешь… Погоди, я помогу тебе стащить куртку, да она у тебя задубела. Можешь приподняться немного? Если не можешь, повернись на бок. И потихоньку снимем ее.

Лопес позволял ей проделывать все это, а сам, не переставая, думал о друзьях. Невозможно: из-за какого-то вонючего липида он выведен из строя. Он закрыл глаза и чувствовал, как руки Паулы касаются его рук, высвобождая его из куртки, потом распускают ремень, расстегивают рубашку, накладывают что-то теплое на кожу. Пару раз он улыбнулся, потому что волосы Паулы щекотали его лицо. Снова осторожно взялась за нос, сменила ватный тампон. Не желая и не думая, Лопес чуть вытянул губы. И ощутил на них губы Паулы, едва коснувшиеся мягким поцелуем сестры-сиделки. Он прижал ее к себе изо всех сил, с трудом дыша, и впился поцелуем, кусая, пока она не застонала.