Янко Есенский - Демократы

— Молодец, старина, — Ландик погладил Глячко, как верного пса, — здорово лаете!

Глячко, ворча, положил газеты и отошел, пролаяв еще несколько раз на прощанье, как собака, которая никак не может успокоиться.

Ландику вменили ex offo [23] в обязанность (лат.) . — просматривать газеты национального, клерикального, социалистического и крестьянского направления.

Он принялся за те, что лежат сверху.

Передовая статья «Червеной справодливости» сразу привлекла его внимание.

Устроившись за столом поудобнее, он читал с синим карандашом в руке.

«…Первая забота окружных начальников — собственная выгода. Муку выдают плохую. Прибыль прикарманивают власти краевого масштаба, извлекая для себя еще и политическую пользу. Чиновники подкуплены, они единодушно поддерживают темные махинации еврейских, людацких и аграрных спекулянтов, за которыми стоят подкупленные окружные начальники… Наживаются на государственных продовольственных пайках, на бесплатном хлебе, муке, картошке, угле для безработных. В Словакии это используется как средство агитации. Идут в ход продовольственные карточки в деревнях, молочные пайки для детей, инвестиции, монополия на хлеб…» [24] Из газет. (Примеч. автора.)

— Гав, гав! — залаял Ландик на статью и хлопнул газетой о стол. Он так рассердился, что, не будь газета казенной, он смял бы ее, растоптал. «Лаять и ты умеешь, — злился он. — Обвиняет весь административный аппарат, — в нем заговорило чувство коллегиальности, — но, конечно, только словацкий! В Чехии, Моравии, Силезии — «nic», там «všechno je v nejlepším pořádku» [25] ничего… все в наилучшем порядке (чеш.) . , — взбунтовался в Ландике патриот. — Естественно, кто виноват, как не аграрная партия с евреями и людаками, — оскорбился в нем аграрий… — За это на газету подадут в суд… Я бы этого редактора засадил лет на пять в тюрьму… Вот свинья! Знает ведь, что это правительственное решение, что делят пайки комиссии, а в комиссии каждая партия сует нос — надо ж им и свои дела как-то решать!»

Но газета была казенная, и служебный долг обязывал. Ландик вырезал статью, наклеил на желтую оберточную бумагу, надписал сверху название газеты и прихлопнул рукой, чтобы лучше приклеилось. Жаль, что это не голова редактора! Он хлопнул бы посильнее!

— Ну, а этот на что лает? — Ландик взял «Боевник» — орган радикальной патриотической партии.

Будь его воля, он закрыл бы все политические газеты на время предвыборной кампании. Или, во всяком случае, решительно запретил бы писать о выборах, ну а если уж писать, то сообщать лишь официальные сведения: какие партии участвуют, кого выдвигают. Вообще выборы следовало бы проводить государственным учреждениям, как чисто административный акт. Нотариаты в обязательном порядке разъясняли бы программы разных партий, и — выбирайте, какая вам больше подходит.

— А если этих программ больше, чем ученых статей в «Братиславе»? {110} 110 «Братислава» — научный журнал Академии наук, выходивший в Братиславе. — возразил комиссар Дурдик. — Простому народу не разобраться.

— А во всевозможных списках партий он разберется?

— Они пронумерованы.

— Ну что скажут номера о программе партии? — воскликнул Ландик. — Куда нагляднее были бы краски.

— В спектре на все партии не хватит оттенков, — вмешался в разговор комиссар Лесковец.

— Выход нашелся бы, — не сдавался Ландик, — на свете разных цветочков не меньше, чем предвыборных программ. Избиратель приходил бы в избирательную комиссию с цветком в петлице, избирательницы прикалывали бы цветок к платью. Комиссия при виде зеленого клевера писала бы «аграрник», ведь аграрник хочет, чтоб кругом все цвело и зеленело; при виде красной гвоздики — «социал-демократ», ибо он символизирует зарю, а заря — красная; львиный зев — «промышленник», потому что промышленник на все разевает пасть; белая роза — «католик-людак», роза — знак девственности и непорочности; чертополох — «коммунист», его голой рукой не возьмешь; василек с диким маком — «радикал-патриот», это — цвета родины. Все устроилось бы правительственным распоряжением. И никаких науськиваний, никаких вербовщиков, никаких газет. Мы избежали бы больших расходов и всех неприятностей, которые несут выборы, устроили бы чудесный праздник цветов!

— Да ты поэт, — засмеялся Дурдик. — А кто соберет цветы?

— Откуда ты возьмешь кандидатов? — вмешался и комиссар Древеный.

— А тайное голосование? Все сразу увидели бы, кто за какую партию голосует. Нет, уж лучше бумажки, люди к ним привыкли! — выступил против цветочных выборов комиссар Грушка.

— Вы наивны, — у Ландика был готов ответ. — Наделали бы искусственных цветов. В государственной типографии открыли бы цветочное отделение. Избирателю вручают букет, и он выбирает себе цветок по вкусу. Каждая партия завела бы для своих кандидатов ранги, как у нас для чиновников в «Ведомостях служащих политического и полицейского управления в Словакии». Их квалифицировали бы и продвигали по службе, как чиновников. Низший класс отправился бы в деревню, средний — в округ, кто повыше — в краевые филиалы, еще выше — в палату депутатов, в сенат и обратно, ну, не считая палаты депутатов, где все должны быть духовно и физически крепкими, и так — в краевые органы, затем в округ, в деревню, а потом — пошел вон, на пенсию! Тайное голосование? При чем тут тайна? Все балаболят вслух, выбалтывают свои мысли, а вот на выборах почему-то надо скрытничать и выбирать бумажки в отдельной комнате; все равно газеты раззвонят, за кого голосовала та или иная деревня. Какой же староста не знает, за кого голосовали жители? А если тебя избрали, на первом же собрании ты вынужден признаться, какому полубогу служишь. Избранники не держат в тайне свои убеждения, почему их должны скрывать избиратели? Это ли равноправие? Не нужно никаких тайн!

— Сколько же нам придется тогда ждать своего места не только в канцелярии, но и в политической жизни? Лет пятнадцать? — нашелся нетерпеливый Губичек.

— Промежутки между выборами можно сократить до двух лет, — разрешил вопрос Ландик.

— Только перескакивать через других не разрешалось бы, — продолжал Губичек.

— Это было бы исключено, — успокоили его.

Затем разговор, как водится, перешел на иные, более животрепещущие, понятные и близкие темы, например, что в «Эксельсиоре» можно победить за шесть крон.

Если бы редактор «Червеной справодливости» присутствовал в канцелярии и Ландик при нем развивал бы свои взгляды на избирательную реформу, трудно сказать, кто бы стучал кулаком по статье и чья голова трещала бы — редактора или Ландика?

На счастье, в управлении не было ни одного журналиста, хотя обыкновенно они там вечно толкутся, и о замысле фашистского путча, направленного против демократии, написать было некому.