Эн­ни Прул - Корабельные новости

Ми­ну­ту спус­тя он до­ба­вил уже со­всем дру­гим то­ном, что в пят­ни­цу ве­че­ром ма­ри­ну­ет ры­бу по-гре­че­ски и го­то­вит крас­ные пер­цы на вер­те­ле. Не хо­чет ли Ку­ойл зай­ти?

Он хо­тел, толь­ко ни­как не мог по­нять, о ка­ких шес­те­рен­ках шла речь.

В кон­це вес­ны Эд Панч вы­звал Ку­ой­ла к се­бе и ска­зал, что тот уво­лен. Его гла­за смот­ре­ли ку­да-то ми­мо уха Ку­ой­ла.

— Это вро­де вре­мен­но­го уволь­не­ния, из-за спа­да спро­са. Ес­ли по­том все на­ла­дит­ся…

Ку­ойл уст­ро­ил­ся на пол­став­ки во­ди­те­лем так­си.

Парт­ридж знал, по­че­му это про­изош­ло. Он уго­во­рил Ку­ой­ла на­деть ог­ром­ный пе­ред­ник, дал ему лож­ку и бан­ку.

— Его де­ти вер­ну­лись по­сле кол­лед­жа. За­ня­ли твое ме­сто. Тут не о чем го­ре­вать. Все пра­виль­но, раз­ма­зы­вай эту гор­чи­цу по мя­су. Пусть про­пи­та­ет­ся.

В ав­гу­сте, по­сы­пая ук­ро­пом ра­гу по-рус­ски, с го­вя­ди­ной и со­ле­ны­ми огур­ца­ми, Парт­ридж ска­зал:

— Панч хо­чет, что­бы ты вер­нул­ся. Го­во­рит, ес­ли ты все еще за­ин­те­ре­со­ван, при­хо­ди ут­ром, в по­не­дель­ник.

Панч изо­бра­зил со­мне­ние. Раз­вер­нул це­лое шоу, что, дес­кать, сно­ва бе­рет Ку­ой­ла, но в ка­че­ст­ве осо­бо­го одол­же­ния. Вре­мен­но.

Де­ло бы­ло в том, что Панч за­ме­тил, как Ку­ойл, сам по се­бе не­раз­го­вор­чи­вый, рас­по­ла­гал дру­гих к вы­ска­зы­ва­ни­ям. Это бы­ла его един­ст­вен­ная по­лез­ная спо­соб­ность. Его вни­ма­тель­ная по­за, его ле­ст­ные кив­ки вы­зы­ва­ли у лю­дей на­стоя­щий по­ток вос­по­ми­на­ний, раз­мыш­ле­ний вслух, тео­ре­ти­зи­ро­ва­ний, до­га­док, опи­са­ний, крат­ких об­зо­ров и по­яс­не­ний, кра­соч­ных ис­то­рий из жиз­ни и же­ла­ние рас­ска­зать все это со­вер­шен­но не­зна­ко­мо­му че­ло­ве­ку.

Так и по­ве­лось. Уво­лен, при­нят на ра­бо­ту в ка­че­ст­ве по­мощ­ни­ка на мой­ке ма­шин, сно­ва при­нят на ста­рую ра­бо­ту.

Уво­лен, взят на долж­ность так­си­ста, сно­ва при­нят на ра­бо­ту.

Так он и пры­гал ту­да-сю­да по все­му ок­ру­гу, вы­слу­ши­вая спо­ры в ко­ми­те­тах по ка­на­ли­за­ци­он­ным и до­рож­ным ра­бо­там, пе­ча­тал ис­то­рии о со­став­ле­нии смет на вос­ста­нов­ле­ние мос­тов. Лю­бое ре­ше­ние ме­ст­ных вла­стей ка­за­лось ему судь­бо­нос­ным. В про­фес­сии, ко­то­рая учи­ла сво­их адеп­тов поль­зо­вать­ся низ­ки­ми свой­ст­ва­ми че­ло­ве­че­ской на­ту­ры, что­бы от­кры­вать лю­дям гла­за на изъ­е­ден­ный ржав­чи­ной ме­талл ци­ви­ли­за­ции, Ку­ой­лу уда­ва­лось со­хра­нить ил­лю­зию по­сто­ян­но­го про­грес­са. В ат­мо­сфе­ре раз­ру­ше­ния, ды­мя­щей­ся за­вис­ти и рев­но­сти он ис­кал ра­цио­наль­ный ком­про­мисс.

Ку­ойл и Парт­ридж ели фар­ши­ро­ван­ную фо­рель и кре­вет­ки с чес­но­ком. Мер­ка­лии не бы­ло. Ку­ойл ото­дви­нул в сто­ро­ну са­лат из слад­ко­го ук­ро­па. На­кло­нил­ся, что­бы под­нять упав­шую кре­вет­ку, ко­гда Парт­ридж по­сту­чал но­жом по бу­тыл­ке с ви­ном.

— Объ­яв­ле­ние. О нас с Мер­ка­ли­ей.

Ку­ойл улы­бал­ся. Он ду­мал, что у них бу­дет ре­бе­нок. Уже вы­брал се­бя в кре­ст­ные.

— Пе­ре­ез­жа­ем в Ка­ли­фор­нию. Отъ­езд в пят­ни­цу ве­че­ром.

— Что? — ска­зал Ку­ойл.

— За чем мы едем? За све­жи­ми про­дук­та­ми, — ска­зал Парт­ридж. — За ви­ном, спе­лы­ми по­ми­до­ра­ми, ог­ром­ны­ми гру­ша­ми. — Он на­лил fume blanc, а по­том ска­зал Ку­ой­лу, что на са­мом де­ле он едет ту­да не ра­ди ово­щей, а ра­ди люб­ви.

— Все са­мое зна­чи­тель­ное про­ис­хо­дит ра­ди люб­ви, Ку­ойл. Она — дви­га­тель жиз­ни.

Он ска­зал, что Мер­ка­лия бро­си­ла свою дис­сер­та­цию и уст­рои­лась на «си­не­во­рот­нич­ко­вую» ра­бо­ту. Пу­те­ше­ст­вия, ков­бой­ские са­по­ги, день­ги, ши­пе­ние воз­душ­ных тор­мо­зов, че­ты­ре ди­на­ми­ка в ка­би­не и за­пи­си струн­но­го квар­те­та в фо­но­те­ке. За­пи­са­лась в шко­лу во­ж­де­ния для даль­но­бой­щи­ков. За­кон­чи­ла ее. «Овер­ланд-Экс­пресс» в Сау­са­ли­то при­гла­си­ла ее на ра­бо­ту.

— Она пер­вая в Аме­ри­ке чер­но­ко­жая жен­щи­на — даль­но­бой­щик, — ска­зал Парт­ридж, мор­гая, что­бы скрыть сле­зы. — Мы уже на­шли квар­ти­ру. Она вы­бра­ла тре­тью из тех, что ей по­ка­за­ли. — Парт­ридж ска­зал, что в этой квар­ти­ре есть кух­ня с фран­цуз­ски­ми две­ря­ми, рай­ский на­вес из бам­бу­ка во внут­рен­нем дво­ре. Са­дик раз­ме­ром с ков­рик для мо­лит­вы. В ко­то­ром он бу­дет пре­кло­нять ко­ле­на.

— У нее поя­ви­лась нью-ор­ле­ан­ская ли­хо­рад­ка. И я по­еду ту­да. Бу­ду де­лать сэн­дви­чи с коп­че­ной утя­ти­ной, ох­ла­ж­ден­ную ку­ри­ную груд­ку с эс­т­ра­го­ном, что­бы она бра­ла с со­бой в до­ро­гу и ей не при­хо­ди­лось ис­кать, где по­обе­дать. Я не хо­чу, что­бы Мер­ка­лия за­хо­ди­ла в те мес­та, где со­би­ра­ют­ся эти во­ди­те­ли гру­зо­ви­ков. Бу­ду вы­ра­щи­вать эс­т­ра­гон. Мо­гу уст­ро­ить­ся на ра­бо­ту. Ли­те­ра­тур­ных ре­дак­то­ров все­гда не хва­та­ет. Мо­гу най­ти ра­бо­ту где угод­но.

Ку­ойл по­пы­тал­ся их по­здра­вить, но ко­гда он бес­ко­неч­но дол­го тряс ру­ку Парт­рид­жа, у не­го ни­как не по­лу­ча­лось ее от­пус­тить.

— Слу­шай, при­ез­жай нас на­вес­тить, — ска­зал Парт­ридж. — Не про­па­дай.

И они сно­ва по­жа­ли ру­ки, со­тря­сая воз­дух так, буд­то под­ни­ма­ли во­ду из глу­бо­ко­го ко­лод­ца.

Ку­ойл ос­тал­ся в гряз­ном Мо­кин­гбер­де. Это ме­сто пе­ре­жи­ва­ло свою тре­тью смерть. За две сот­ни лет оно с тру­дом пе­ре­шло от ди­ких ча­щоб и лес­ных пле­мен к фер­мер­ско­му хо­зяй­ст­ву, пре­вра­тив­шись в го­род ра­бо­чих, ме­ха­низ­мов и за­во­дов по про­из­вод­ст­ву по­кры­шек. Лю­ди дав­но ста­ли от­ту­да уез­жать по­это­му центр го­ро­да опус­тел, а круп­ные ма­га­зи­ны умер­ли. За­во­ды бы­ли вы­став­ле­ны на про­да­жу. Об­вет­шав­шие ули­цы, мо­ло­дежь с ору­жи­ем в кар­ма­нах, дли­тель­ные сло­вес­ные ду­эли по­ли­ти­ков, мо­зо­ли на язы­ках и от­верг­ну­тые идеи. Кто зна­ет, ку­да уш­ли лю­ди? На­вер­ное, в Ка­ли­фор­нию.

Ку­ойл по­ку­пал про­дук­ты в гас­тро­но­ме А&В, за­прав­лял­ся на стан­ции D&G и ста­вил ма­ши­ну на стан­цию R&R — ес­ли ему нуж­ны бы­ли но­вые рем­ни или что-ни­будь дру­гое. Он пи­сал свои ста­тьи, жил в арен­до­ван­ном трей­ле­ре и смот­рел те­ле­ви­зор. Ино­гда меч­тал о люб­ви. По­че­му бы и нет? И о сво­бод­ной стра­не. Ко­гда Эд Панч уво­лил его, он уст­ро­ил пир­ше­ст­во с виш­не­вым мо­ро­же­ным и кон­сер­ви­ро­ван­ны­ми ра­вио­ли.

Он от­де­лил свою жизнь от вре­ме­ни. Он счи­тал се­бя га­зет­ным ре­пор­те­ром, но не чи­тал ни­че­го, кро­ме «Мо­кин­гберд Ре­кордз». По­это­му ему уда­ва­лось иг­но­ри­ро­вать тер­ро­ризм, из­ме­не­ния в кли­ма­те, ру­ша­щие­ся пра­ви­тель­ст­ва, за­гряз­не­ние ок­ру­жаю­щей сре­ды, бо­лез­ни, бан­ков­ские кри­зи­сы, оби­лие строи­тель­но­го му­со­ра и раз­ру­шаю­щий­ся озо­но­вый слой. Вул­ка­ны, зем­ле­тря­се­ния и ура­га­ны, мо­шен­ни­че­ст­во на ре­ли­ги­оз­ной поч­ве, не­ис­прав­ные ма­ши­ны и уче­ные-шар­ла­та­ны, мас­со­вые и се­рий­ные убий­цы, вол­но­об­раз­ная за­бо­ле­вае­мость ра­ком и СПИ­Дом, ис­треб­ле­ние ле­сов и взры­ваю­щие­ся са­мо­ле­ты бы­ли так же да­ле­ки от не­го, как ис­кус­ст­во пле­те­ния ко­си­чек, рю­ши и вы­ши­тые ро­зоч­ка­ми под­вяз­ки. На­уч­ные еже­днев­ни­ки за­хле­бы­ва­лись ре­пор­та­жа­ми о му­ти­ро­вав­ших ви­ру­сах, о ма­ши­нах, да­ря­щих жизнь по­лу­мерт­вым лю­дям, о на­шу­мев­шем от­кры­тии, что все га­лак­ти­ки об­ре­чен­но и с ро­ко­вой ско­ро­стью стре­мят­ся к не­ви­ди­мо­му Ве­ли­ко­му При­тя­же­нию, как му­хи к со­плу пы­ле­со­са. Все это ка­са­лось ко­го-то дру­го­го, чу­жих жиз­ней. Он ждал, ко­гда нач­нет­ся его соб­ст­вен­ная.