Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

– Он – очень спокойный пес, – сказала Карлотта.

– Какой бы он ни был спокойный, – заявил Джек, – он лежит тут, дышит и наблюдает за нами. Я не могу избавиться от чувства, что он вот-вот укусит меня в задницу или продаст подробности газетчикам.

– Он умеет хранить тайны, – заверила его Карлотта. – Если мы запрем Бастера, он обидится.

– В конце концов я стану импотентом.

– Ну, тогда надо его убрать. Но он будет лаять, – сказала Карлотта.

– Пусть лает.

Бастер не унимался две ночи, но потом неохотно сдался. Теперь он лежал в коридоре под дверью и громко дышал.

– Какой чудесный день, – сказала Карлотта, глядя на безоблачное небо. Знаешь, что я предлагаю? Давай сядем в машину и поедем вдвоем купаться, а ленч устроим на берегу океана…

Зазвонил телефон, соединенный с розеткой длинным шнуром.

– Твоя очередь, – сказала Карлотта, состроив гримасу. Джек снял трубку.

– Алло, – произнес он. Прочитал новый сценарий?

Это был Делани, никогда не тративший времени на пустые вводные фразы. Прочитал.

– Ну?

– Это ужасно оригинально, дорогой, – сказал Джек, растягивая слова.

– Мерзавец, – беззлобно сказал Делани. – Что ты понимаешь? Ты разбираешься в литературе, как мясник. Ты – неотесанный жлоб, не видящий разницы между Генри Джеймсом и «Вечеринкой с дамами в турецкой бане». По-твоему, лучший фильм из всех когда-либо снятых – это «Ребекка с фермы Саннибрук». Твоему отцу следовало отправить тебя на десятилетние курсы для умственно отсталых детей.

Улыбающийся Джек устроился поудобнее в кресле.

– Ты еще не превратился в ходячий скелет, специалист по сушке слив? – спросил Делани.

– Откинувшись на спинку кресла, я пью апельсиновый сок в обществе самой красивой женщины в мире, – сказал Джек.

– Сексуальные излишества отняли у тебя всякую способность к умственной деятельности, – сказал Делани. – Передай это твоей даме.

– Непременно, – с усмешкой пообещал Джек.

– Скажи мне, – произнес Делани, – хотя, конечно, мнение темного, необразованного актера не имеет для меня никакого значения, но все же – это просто ужасно оригинально или ужасно, ужасно оригинально?

– Местами – первое, местами – второе, – дружелюбно ответил Джек.

– Меня посетила одна неприличная мысль, касающаяся твоей матери, – сказал Делани и вздохнул. – Боюсь, ты прав. Заезжай за мной в полдень. Отправимся на пляж и постараемся родить какие-нибудь идеи, которые помогут этому безмозглому Майерсу доработать сценарий.

– Хорошо. До встречи, – сказал Джек и опустил трубку. Карлотта вопросительно посмотрела на него.

– Сегодня, похоже, на пляж ты не едешь, – сказала она.

– С тобой – нет. Я еду с Делани.

– Будь я настоящей женщиной, – заметила Карлотта, – я бы стала ревновать.

– Если бы ты была такой настоящей женщиной – я бы сейчас не сидел тут.

– Знаешь, – произнесла Карлотта, – ты, кажется, – первый человек в жизни Мориса Делани, которого он слушает.

– Это я слушаю его.

– К этому он привык.

– Мы отправимся на пляж завтра, – пообещал Джек, – если погода не испортится.

– И если ты не понадобишься Делани.

– И если я не понадоблюсь Делани.

– Ну, – сказала Карлотта, кусая гренок, – слава богу, что у меня есть терпение и несколько трубок с опиумом, которые помогут мне скоротать день.

Джек усмехнулся и начал просматривать почту. Он получил письмо от Джулии – первое за четыре месяца, прошедших с момента их нью-йоркского свидания. Сначала он отложил его в сторону, чтобы прочитать в одиночестве, но потом решил, что это было бы проявлением трусости, и вскрыл конверт.

«Дорогой Джек, прочитал он слова, написанные неестественно красивым, почти каллиграфическим почерком, – я была у адвоката и в ближайшее время подаю на развод. Я не стану просить у тебя денег для себя, потому что собираюсь сразу после завершения формальностей выйти замуж за человека, которого встретила и полюбила. От алиментов на ребенка я, разумеется, не отказываюсь. Я не хочу подавать заявление в Нью-Йорке, поскольку здесь причиной развода пришлось бы назвать адюльтер, а я предпочла бы, чтобы это обстоятельство не стало известно ребенку, когда он подрастет и начнет задавать вопросы. Поэтому я отправлюсь в Рино. Я рассчитываю на то, что ты оплатишь расходы, связанные с этой поездкой. Джулия».

«Почему она все время пишет „ребенок"?» – раздраженно подумал Джек. Я помню его имя. Когда Джек полностью осознал содержание письма, его раздражение исчезло.

– Где ты хочешь устроить нашу свадьбу? – спросил он Карлотту, просматривавшую свою почту.

Что это? – произнесла она. Он протянул ей письмо. Она прочитала его без всякого выражения на лице.

– Где она училась писать письма? – спросила Карлотта, кончив читать. – В школе менеджеров?

– По-моему, – сказал Джек, – это самое замечательное письмо из всех, какие я когда-либо получал.

– Ты правильно поступил, бросив ее, – сказала Карлотта, – Она – идиотка.

– Ты пришла к такому заключению на основании одного письма? – спросил Джек.

– Она не требует денег, – заметила Карлотта, кусая гренок. – Она могла бы обобрать тебя до нитки.

– Ты потребуешь денег, когда мы будем разводиться? – с усмешкой спросил Джек.

– Руку и ногу, – сказала Карлотта.

– В таком случае, – произнес Джек, – мне не следует расставаться с тобой.

– Согласна, – сказала Карлотта.

Она подошла к нему, поцеловала в макушку, потом взъерошила его волосы.

Оказывается, в Калифорнии бывают замечательные утра, – заметил Джек. – Ты не находишь?

– Нахожу, – отозвалась она.

Карлотта снова поцеловала его и вернулась на свое место, чтобы закончить завтрак.

– А что скажешь о той женщине из фильма?… Ты был на ней женат?

– Да.

– Она принесла тебе счастье?

– Да, она принесла мне счастье.

«Этого бы не случилось, – произнес говоривший на кокни молодой однорукий лифтер, – если бы я спал в своей кровати, но к нам пришла моя тетя Пенелопа, и мама уговорила ее заночевать у нас, поэтому я отправился к Альфреду, моему Другу, жившему на соседней улице, и лег спать у него. Когда прилетели бомбардировщики, я вскочил с кровати и бросился к окну, чтобы распахнуть его, потом услышал свист. Бомба угодила в соседний дом; пол подо мной вздрогнул, а зеркало, висевшее на стене, сорвалось с крюка; все происходило у меня на глазах, словно в замедленном кино; плавно вращаясь, зеркало начало падать вниз и начисто отрезало мне руку выше локтя…»

Им недавно выдали деньги, и они играли в покер в отеле; лейтенант ВВС, только что вернувшийся из Штатов, молодой, возбужденный, радостный, чувствовавший себя асом после двух боевых вылетов, легко проматывал свои полетные. «Честное слово, – сказал лейтенант, – такого отпуска у меня еще не было. За три дня я надевал трусы два раза. Перед моим убытием из Викторвилла в Лос-Анджелес приятель дал мне один телефон и велел позвонить по нему; леди дает всем, сообщил он, зато делает это мгновенно, без проволочек и с огромным энтузиазмом. Я позвонил ей. Она спросила, как меня зовут; я представился: „Лейтенант Дайнин, мэм". Она сказала: „Лейтенант Дайнин, приходите в восемнадцать ноль-ноль". И я пришел. Она оказалась старой, тридцатилетней, но еще привлекательной и умелой. Она едва дала мне допить бокал, а потом мы прервали наши забавы лишь в половине двенадцатого, чтобы пообедать. Она сказала, что недавно кончила сниматься в одной картине, а работа над следующей еще не началась, поэтому она располагала временем; мы три дня ходили голые по большому белому дому, стоящему на вершине холма возле глубокого каньона; на нас обоих не было ничего, кроме ее обручального кольца, а ее огромный полицейский пес неотступно следовал за нами по пятам, наслаждаясь зрелищем. Наконец я взмолился: „Леди, если это война, пощадите противника". Я заслужил вечную благодарность летчиков целой эскадрильи В-17, передав им перед возвращением в Европу ее телефон».