Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

Джек положил листки на стол и придавил их пепельницей. Этим вечером, подумал он, мертвые атакуют в Риме умирающих. Прочитаю в другой раз, решил Джек, когда все раны заживут.

Он прошел в спальню. Разделся. Осторожно лег на кровать, боясь резким движением усугубить пульсацию в ушах. Джек закрыл глаза и уснул.

Сквозь сон ему показалось, что звонит телефон, но, когда он пробудился, в комнате было тихо. Из носа медленно сочилась кровь; он направился в ванную за полотенцем. Обвязав им нос и рот, снова задремал. Ему снилось, что он задыхается. Утром Джеку удалось вспомнить только один короткий, обрывочный сои – звонил телефон, в трубке звучало: «Вас вызывает Цюрих, вас вызывает Цюрих». Затем слышалась музыка; женщина сказала ясным, чистым голосом: «Jamais deux sans trois».

Ну, – произнес Делани, – теперь расскажи мне обо всем. Как идут дела?

Было двадцать часов тридцать минут. Делани по-прежнему лежал в том же положении, что и вчера, с кислородной трубкой, закрепленной на щеке; медсестра все так же сидела в углу палаты. Нов голосе Делани уже появилась сила, цвет его лица, освещенного лампой, стал почти обычным. Делани сообщил, что он чувствует себя неплохо, боль прошла и, если бы не доктор, он встал бы с кровати и ушел домой. Джек допускал, что Морис может наврать из гордости, но в любом случае состояние Делани явно улучшилось. Первые слова, произнесенные им, касались не жены и не Барзелли, а кино.

– Как прошли сегодня съемки? – спросил он. – Расскажи подробно.

Все было нормально, – сказал Джек. – Никто на такое и не рассчитывал.

Деловитая атмосфера съемочной площадки, необходимость постоянно работать с актерами, звукооператорами, электриками помогли Джеку целый день не думать о Деспьере. Теперь же, когда настал вечер, Джек понял, что он уже начал привыкать к этой потере. Он решил ничего не говорить о ней Делани. Он не мог предвидеть, как Делани в его теперешнем состоянии отреагирует на это известие.

– Я обнаружил, что знаю о режиссуре гораздо больше, чем предполагал, – сказал Джек.

– Я же тебе говорил, – отозвался Делани. – Девять режиссеров из десяти не знают о ней ничего. Этот малыш – Брезач – тебе пригодился?

– Да, еще как, – сказал Джек.

– Я не сомневался в этом, – удовлетворенно произнес Делани. Он сразу произвел на меня впечатление.

Брезач не просто пригодился на съемочной площадке. Пока Джек говорил с оператором, отдавал распоряжения насчет света и движения камеры, Брезач репетировал с актерами, особое внимание уделяя Барзелли и Стайлзу. Когда пришло время снимать, результаты его работы оказались удивительными. Барзелли, у которой поначалу ничего не клеилось, сыграла свою сцену с такой убедительностью, какой не демонстрировала еще ни в одном эпизоде. Но еще сильнее поразил всех Стайлз. После того как Брезач побеседовал с ним в углу съемочной площадки, открыв Стайлзу новую глубину в роли, актер сыграл столь достоверно и с таким подъемом, что присутствовавшие начали изумленно перешептываться. И это не было счастливой случайностью. Джек позволил Брезачу весь день заниматься с актерами; сам он преднамеренно уделял лишнее время технической стороне съемок; к вечеру все актеры и даже Тачино признали, что Брезач превзошел того Делани, каким режиссер был в свою лучшую пору. Конечно, говорить об этом больному человеку не следовало. К тому же это было не совсем верно. Брезач на самом деле не превзошел того Делани, каким режиссер был в свою лучшую пору. Но парень справлялся с работой успешнее нынешнего Делани. Это известие не стоило приносить в больничную палату. Необузданность эмоций, резкость манер, непостоянство настроения, которые Джек считал присущими Брезачу, исчезли, когда парень вышел к актерам. Он стал терпеливым, проявлял к ним внимание, неподдельный интерес; они сразу ответили ему тем же. Джек понятия не имел о том, где Брезач узнал, как следует работать с камерой. Похоже, он родился с этим умением. Возможно, в двадцатом веке у человека появился новый ген – ген кино.

– Помимо прочего, – сказал Джек, – он сотворил днем чудо.

– Какое?

– Самое невероятное. Не позволил Стайлзу пить во время ленча.

– Что?

Делани в изумлении повернул голову.

– Как ему удалось?

– Очень просто, – сказал Джек. – Увидев, что Стайлз, сидевший в ресторане студии, наливает себе вино, он подошел к нему и без единого слова выбил бокал из руки актера.

Делани недоверчиво фыркнул.

– При свидетелях?

– Две сотни людей смотрели на них.

– Стайлз его ударил? – спросил Делани.

Стайлз имел репутацию драчуна. Крупный, сильный, он, выпив, вечно затевал драки и, в отличие от большинства других пьяниц, выходил из них победителем.

– Нет, Стайлз его не ударил, – ответил Джек. – Он побледнел, затем усмехнулся и попросил у официанта бокал воды.

– Черт возьми, – сказал Делани. – И я такое пропустил. Он огорченно пошевелился в кровати.

Послушай, Джек, мне надо с тобой кое о чем потолковать. Утром я получил записку от Холта. Он приглашает тебя на должность продюсера.

– Погоди, – сказал Джек, – этот вопрос может подождать.

– Теперь я могу признаться тебе, Джек, – сказал Делани, игнорируя замечание Джека. – Эта идея родилась у меня еще тогда, когда мы начали обсуждать идею насчет кинокомпании. Это и есть главная причина, побудившая меня пригласить тебя в Рим. Чтобы Холт смог познакомиться с тобой. Все случилось именно так, как я и предполагал. Он души в тебе не чает… П1омнишь, Джек, я сказал тебе в Калифорнии, что мы еще поработаем вместе, и попросил тебя сообщить свой новый адрес…

– Да, – сказал Джек, – помню.

Ему не хотелось говорить об этом сейчас, в больничной палате, с возбужденным, взволнованным Делани.

– Обожди, Морис, у нас есть время…

Оторвав голову от подушки, Делани уставился на Джека.

– Ты согласишься, да? – спросил он.

– Я пока думаю, – ответил Джек.

– Думаешь? – резко произнес Делани. – Черт возьми, о чем гут еще думать? Для начала ты будешь получать в три раза больше, чем зарабатываешь сейчас. Никакое вонючее правительство не будет тобой распоряжаться. Ты получишь шанс разбогатеть. Будешь в сотни раз более свободен, чем сейчас. Станешь сам себе хозяин, единственный человек из числа тех, с кем я работал, к которому я всегда сохранял уважение. Ты знаешь, что это правда, Джек. Холт не будет ни во что вмешиваться. Мы сможем снимать именно такие картины, какие захотим…

Мы, подумал Джек. Уместно ли тут это мы? Ты захочешь снимать одни фильмы, я – другие. Если я вообще захочу что-либо снимать. Это еще предстоит решить.

Такой случай представляется раз в жизни, Джек, – умоляющим тоном произнес Делани; его голос стал немного хриплым и чуть дрожал. – Я ждал его с молодости…