Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее

— Еще бы! — ответил Гера и честно поглядел в глаза американца…

…Славик отвез его в аэропорт Даллас утром следующего дня. До рейса Вашингтон-Москва оставалось почти четыре часа, и Пронин предложил заехать в аэрокосмический музей, расположенный возле аэропорта:

— Мне жаль, что ты толком так ничего и не увидел. Поедем, глянешь хотя бы на серебряную «Энолу».

«Энола Гэй», самолет, с которого полковник Тиббетс сбросил «Малыша» на Хиросиму, нашел свою последнюю стоянку в ангаре музея. Гера обошел самолет со всех сторон, представил себя сидящим внутри и нажимающим кнопку открытия бомбового отсека. Поежился:

— Жуть какая-то. Интересно, что чувствуют японцы, когда приходят сюда?

Пронин поглядел на часы:

— Пора, а то тебе дадут место возле летающей параши. А что касается самолета, то он стал памятником по справедливости. Ты слышал что-нибудь о фарфоровых бомбах, начиненных блохами, зараженными чумой и сибирской язвой? Японцы хотели забросать такими бомбами всю Калифорнию, и если бы не старушка «Энола», родившая «Малыша», то расклад сил был бы совершенно иным. Иногда, для того чтобы идти вперед, приходится многое приносить в жертву, Герман. Вот, кстати, — он достал из кармана знакомый пузырек и протянул его Гере со словами, — лично от меня. Сувенир в память об Америке.

Гера повертел плотно закупоренный пузырек в руке, поглядел его на свет:

— Спасибо. Это то, о чем я подумал? На вид совершенно бесцветное, как вода.

— Не за что. Оно не только бесцветное, оно еще и не пахнет, если влить, скажем, в кофе, то никто ничего не почувствует. Желаю применить по назначению.

— Куда поедем, шеф?

— Домой.

— В высотку или к этой?..

— Слушай, тебе не кажется, что ты слишком много стал себе позволять? Ты кто?

— Шофер.

— Ну, так и шофери себе. Еще раз услышу что-то подобное, будешь ходить пешком.

Водила замолчал, обиделся — даже спина его, казалось, выражала обиду. Он ссутулился над рулем и время от времени сопел. Гере стало неловко: с этим шофером он ездил уже около года и частенько делился с ним самым сокровенным, словно и не шофер это был, а самый близкий друг. К тому же парень водил мастерски, в прошлом был автогонщиком и выступал за команду «Юксона». Дважды буквально «выдирал» «Ауди» из таких передряг, устроенных дорожными идиотами, что если бы не его дар и чувство машины, то дело закончилось бы травматологией, а то и моргом.

Познакомился с ним Гера еще во время своей работы у Хроновского. Его тогдашний водитель то ли заболел, то ли занимался с «Кадиллаком», менял колодки, которые стирались у американского бронированного слонопотама через каждые пять тысяч километров, и Геру в аэропорт отвозил этот парень, Володя. Вот и сейчас он встретил Геру в Шереметьеве-2 после вашингтонского рейса, подхватил его чемодан, искренне обрадовался, увидев шефа. Володя часто возил Настю с ребенком, по-своему был к ней привязан и после разрыва Геры и Насти искреннее переживал, а Киру ненавидел, что называется, «от души». Неизвестно, какая муха его укусила и отчего он решил, что после нескольких дней отсутствия Геры что-то изменится и, может быть, шеф «возьмется за ум», но вопрос свой он, тем не менее, задал и получил унизительный для себя ответ. В салоне автомобиля повисло напряженное, тяжелое, нехорошее молчание. Наконец Гера не выдержал:

— Вов? Слышь, что ли? Володь?

— Чего?

— Ну, ты чего, обиделся на меня, что ли?

— Да ладно, нормально все.

— Ты это, хорош, понял?! Тебе-то какая разница?

— Да, Герман, да сил нет видеть, что с вами происходит! У вас такая семья была замечательная, жена прекрасная, я вообще таких женщин никогда в жизни не видел, и вот… Да ладно.

— Ну, уж договаривай, Вов, чего там.

— А вы не станете опять говорить, что я буду пешком ходить?

— Не стану. Обещаю.

— Я говорю, значит, что жена у вас была замечательная, Настя. А эта проститутка, ведьма какая-то, эта ваша Брикер. Ее сотрудники брюквой прозвали, блядину ебаную.

— Э, ну, ты полегче, полегче!

— Да чего полегче-то! Ведь невозможно! Окрутила вас эта зараза, увела от жены, которая, говорят, вам жизнь спасла, а теперь, пока вас не было, распоряжалась в офисе так, словно она директор, а не вы! Уродов каких-то привела, всех друг с другом перессорила, вон, девчонки из новостной редакции увольняться собрались, да решили вас дождаться. И хер этот лощеный ее два раза прямо от офиса забирал: весь на понтах, четыре джипа охраны, два «Мерседеса», а она к нему в машинку за стекло тонированное шасть, шалава, мигалки повключали и на Гоголевский давай выезжать, а там пробка. Так крякали своими крякалками, так, еб, что все, наверное, думали, что президента везут, а на самом деле эту шалаву на променад…

Гера молча выслушал его. Задавать вопрос о личности «лощеного хера» не стал: и так понятно, кто это был. С каким-то отрешенным спокойствием спросил:

— Все? Выговорился?

Володя, словно спохватившись, что наговорил лишнего, буркнул в ответ:

— Извините…

— Да нет, ничего. Нормально все. Давай-ка останови, где поудобнее, я тебе скажу кое-что.

Шофер поглядел в боковое зеркало, убедился, что идиотов, лезущих по обочине на своих танковых внедорожниках, не наблюдается, и съехал на глинистую полосу вдоль Ленинградского шоссе. Гера приоткрыл окно, закурил и выпустил струю дыма в щель.

— Значит, не нравится тебе Кира-то?

— Да как она кому-то может нравиться, паскуда эта!

— Ты давай без эмоций. Ты на мой вопрос ответь.

— Ненавижу я ее.

— Сильно?

— Сильно.

— За то, что баба такая успешная, а ты шофер? Заедает это тебя?

Володя хмыкнул:

— Да что вы, Герман, мне все норовите мое место указать? Я и без вас его отлично знаю. Да. Я всего лишь шофер, всю жизнь за баранкой и больше ничего не умею, но я честный человек, понимаете? Мне перед своей женой краснеть никогда не приходится, и сплю я спокойно. Меня эта несправедливость бесит, понимаете? Почему прекрасная женщина, ваша жена, которая для вас столько сделала, почему вы, почему… — Володя от волнения запутался в словах, замолчал и красноречиво махнул рукой, мол, да пошло оно все.

Гера выбросил окурок и поднял стекло:

— Поехали на Сокол.

Володя радостно кивнул и собрался было дать по газам, но Гера поднял указательный палец:

— Уан момент. А вот ты, Володь, мог бы из ненависти человека убить?

— Я-то? Ну, не знаю… Если на войне, то мог бы, наверняка.

— Тогда я конкретизирую. Ты мог бы убить Брикер?

Володя убрал руку с ручки коробки передач, сжал ладонь в кулак и сильно ударил по рулевому колесу, отчего то загудело:

— Запросто!

Гера откинулся на спинку: