Маргарет Этвуд - Лакомый кусочек [litres]

– Приветик! – произнесла Мэриен, помахав им в воздухе вилкой. Она как раз поддела кусок розового бедра и собиралась отправить его в рот.

Фишер, добредя до их лестничной площадки, привалился к стене и прикрыл веки, а Эйнсли вытаращилась на нее:

– Мэриен, что это у тебя? – Она подошла ближе, чтобы разглядеть получше. – Это же женщина! Торт в виде женщины! – Эйнсли бросила на Мэриен недобрый взгляд.

Та спокойно жевала кусок бисквита.

– Попробуй! – предложила она. – Получилось очень неплохо. Я испекла сегодня днем.

Эйнсли раскрыла рот и тут же закрыла, как рыба, словно пыталась постичь глубокий смысл увиденного.

– Мэриен! – в ужасе воскликнула она. – Ты же отрекаешься от своей женской природы!

Она перестала жевать и уставилась на Эйнсли, которая воззрилась на нее сквозь упавшие ей на глаза волосы со скорбным изумлением, почти осуждающе. И как ей это удавалось – с такой драматической серьезностью изображать уязвленное благородство? Эйнсли вдруг превратилась в защитницу морали не менее ревностную, чем их домовладелица.

Мэриен перевела взгляд на блюдо. Бисквитная женщина лежала там все с той же застывшей улыбкой на розовых губах, но без ног.

– Чушь! – возразила она. – Это же просто торт.

И всадив вилку в туловище, она аккуратно отделила его от головы.

Я прибиралась в квартире. Мне потребовалось два дня, чтобы собраться для этого с силами, но наконец-то я приступила. Пришлось удалять грязь слой за слоем. Сначала надо было убрать мусор, лежащий на поверхности. Я начала с комнаты Эйнсли, рассовывая все, что она оставила, по картонным коробкам. Полупустые баночки из-под косметики и использованные тюбики губной помады, ворох старых газет и журналов на полу, засохшую банановую кожуру, которую я извлекла из-под кровати, брошенную ею одежду. Мои вещи, которые я тоже намеревалась выбросить, отправились в те же коробки.

Когда пол и мебель были вычищены, я вытерла пыль со всех видимых поверхностей, включая декоративные виньетки на дверях, все двери и все подоконники. Потом взялась за полы: подмела, помыла и натерла воском. Обилие грязи на полу поражало: такое впечатление, что под верхним слоем паркета был настлан еще один. Затем я перемыла всю посуду, после чего постирала кухонные занавески. И сделала перерыв на обед. После обеда я разморозила холодильник. Я не стала внимательно изучать весь тот кошмар, который успел образоваться внутри. Но, поднеся одну за другой стеклянные банки к свету, удостоверилась, что открывать их лучше не стоит. Все, что лежало внутри, давно обросло густыми волосами, мехом или перьями, в зависимости от содержимого, и я вполне могла представить себе, как все это воняло. Я аккуратно сложила все банки в мешок с мусором. Морозильник пришлось обрабатывать ножом для колки льда, и я быстро обнаружила, что снежная шуба, смахивающая на седой губчатый мох, становилась чем глубже, тем тверже, как гранит, так что пришлось оставить его немного оттаять, чтобы потом откалывать кусок за куском.

Я только-только приступила к мытью окон, как зазвонил телефон. Это был Дункан. Удивительно: я уже почти забыла о нем.

– Ну и? – спросил он. – Что происходит?

– Все сломалось. Я поняла, что Питер пытался меня уничтожить. И теперь я ищу новую работу.

– Хм, вообще я не то имел в виду, – сказал Дункан. – Меня больше волнует Фишер.

– А, – разочарованно бросила я. Могла бы догадаться.

– То есть, мне кажется, я понимаю, что произошло, но не совсем понимаю почему. Знаешь, он пренебрегает своими обязанностями.

– Какими обязанностями? Ты имеешь в виду учебу в аспирантуре?

– Нет, я имею в виду заботу обо мне. И что же мне теперь делать?

– Ни малейшего представления! – Я разозлилась на него за то, что он не хотел обсуждать мое будущее. Теперь, когда я снова стала думать о себе в первом лице единственного числа, я считала, что моя жизненная ситуация гораздо интереснее, чем его.

– Перестань, – сказал Дункан. – Мы не можем вести себя одинаково. Один из нас должен играть роль сострадающего слушателя, а другой испытывать душевные терзания и неуверенность. В прошлый раз ты испытывала душевные муки и неуверенность.

«Посмотри правде в глаза, – подумала я, – тебе у меня не выиграть».

– Ладно. Забегай чуть позже на чашку чаю. Но имей в виду, – добавила я извиняющимся тоном, – в квартире бедлам.

Когда он пришел, я заканчивала мыть окно в гостиной: стоя на стуле, смывала тряпкой белую пену средства для мытья стекол. Мы не мыли окна довольно давно, и они покрылись довольно толстым слоем грязи, и мне было любопытно: смогу ли я их отмыть настолько, чтобы они снова стали прозрачными. Меня беспокоило, что на внешней стороне стекол осталась грязь, до которой я никак не могла дотянуться: сажа и засохшие потеки дождевой воды. Я не слышала, как вошел Дункан. Он, наверное, какое-то время стоял в дверях и смотрел на меня, прежде чем объявил наконец о своем приходе:

– Я тут!

Я так и подпрыгнула.

– А, привет! Я скоро. Только закончу с этим окном.

Он исчез на кухне.

В последний раз отполировав окно рукавом, отодранным от брошенной Эйнсли блузки, я без большой охоты слезла со стула – когда я за что-то берусь, то люблю это доводить до конца, а несколько окон в квартире так и остались невымытыми; кроме того, перспектива обсуждать любовную жизнь Фишера Смайта не слишком меня увлекала, – и вошла на кухню.

Дункан сидел на стуле и с отвращением и тревогой смотрел в раскрытый холодильник.

– Чем тут воняет? – спросил он, принюхиваясь.

– Разным, – беззаботно ответила я. – Воском для пола, жидкостью для мытья стекол и еще кое-чем.

Я распахнула кухонное окно.

– Чай или кофе?

– Все равно, – сказал он. – Ну так, что на самом деле произошло?

– Тебе следует знать, что они поженились.

Заварить чай было бы проще, но, порывшись в буфете, я не нашла заварки. И насыпала молотого кофе в кофеварку.

– Ну, это я уже понял. Фиш оставил нам какую-то невнятную записку. Но как это случилось?

– А как такие вещи вообще случаются? Они познакомились на вечеринке. – Я включила кофеварку и села. Меня так и подмывало поводить его за нос, но у него на лице нарисовалось страдальческое выражение. – Есть, конечно, кое-какие осложнения, но, думаю, все устаканится.

Накануне днем Эйнсли вернулась после долгого отсутствия и собрала чемоданы, пока Фишер ждал в гостиной, откинув голову на спинку диванчика и закрыв глаза, а его косматая борода шевелилась, словно жила своей жизнью. Буквально несколькими фразами она дала мне понять, что на медовый месяц они ездили к Ниагарскому водопаду и что, по ее мнению, из Фишера выйдет, как она выразилась, «классный отец».