Маша Трауб - Плохая дочь

– Простите, я не знала.

– Он проигрался и теперь требует, чтобы я назначила вашей маме дополнительные обследования. Ему хочется отыграться. А заведующая детским отделением готова вашей матери поставить любой диагноз, хоть ветрянку с коклюшем, лишь бы она еще раз поиграла с детьми в шахматы и шашки. Что она с ними делает? Зачем она это делает? Что я должна делать? Я выписываю вашу мать! Сегодня же! И увольняюсь! Видите? При вас заявление написала по собственному желанию! Анализ, кстати, ей еще вчера сделали. Срочно. Результаты есть. Назначения есть. Выписку вы получите. Все!

Я собирала мамины вещи.

– Ну в чем я еще виновата? – Мама красила губы и пребывала в приподнятом настроении.

– Курила, сожгла медицинскую карту, – ответила я.

– Ну я же свою карту сожгла, а не чужую! – удивилась мама.

– Азартные игры, – продолжала я.

– Я ни при чем! Меня заставили! – закричала мама, но как-то очень радостно.

Когда я взяла ее сумку, чтобы положить косметичку и прочую мелочь, на дне увидела деньги. Смятые купюры разного достоинства. На глаз – очень приличная сумма.

– Мам, откуда? – спросила я.

– Ну я же не девочка на щелбаны играть! – гордо ответила мама. – Не волнуйся, это честно заработанное. А ты не хочешь в туалет? Может, отнесешь белье? Надо ведь сдавать?

– Так, зачем тебе нужно, чтобы я вышла из палаты? Говори сейчас, я все равно узнаю, – потребовала я.

– Какая ты все-таки злая и подозрительная стала с годами. Нужно же верить людям! Почему сразу надо думать о самом плохом? – возмутилась мама. – Все, что у меня есть, ты уже собрала. Может, я хочу с соседками попрощаться! Имею право?

Соседки вжались в спинки кроватей и жалобно смотрели на меня.

– Олечка Ивановна, вот, принесла все, что оставляли. Три пакета получилось. – В палату вошла нянечка и поставила на пол три здоровенных пакета из «Ашана», которые выдерживают вес до десяти килограммов.

– Ну ты, Наташка, вовремя! Зашла бы на пять минут позже! – возмутилась мама.

– Хорошо, Олечка Ивановна, через пять минут принесу. – Нянечка подхватила пакеты.

– Поставьте, пожалуйста, пакеты, – строго сказала я. Обычно таким голосом я говорю с маленькими детьми, когда они не слушаются. Дети на тон реагируют тут же. Мне даже бровь не приходится поднимать. Нянечка тоже послушно плюхнула пакеты на пол. В пакетах что-то громко звякнуло. Хотя известно что.

Мама потянулась за сумкой, достала купюру и отдала нянечке.

– Спасибо. Надеюсь, больше не встретимся. Это, кстати, моя дочь. Пограничник и паспортный контроль в одном лице.

– Олечка Ивановна, дай вам бог здоровья, – ответила нянечка и пулей выскочила за дверь.

– Это то, о чем я подумала? – спросила я.

Мама пожала плечами.

Пакеты в машину я занесла в три приема. Мама возвращалась домой не только с материальной прибылью, но и с солидным запасом алкоголя и прочих деликатесов – от банок с красной икрой до ананасов.

– Ну хоть не зря в больницу съездила, – радостно объявила она, устраиваясь на сиденье. – Надо будет как-нибудь повторить. Очень хорошо себя чувствую. Просто прекрасно!

Я скрипела зубами.

Господи, это было будто вчера. В той самой старой больнице, в богом забытом городке, где я даже не хочу знать, как оказалась мама и каким образом она попала в аварию, не имелось в наличии ничего, кроме аспирина. Маме же требовались КТ, МРТ и прочие исследования. Я договорилась в частной клинике на платной основе, но маму нужно было туда каким-то образом доставить.

В больнице же ни каталки, ни машины. Да еще и лифт в тот день сломался, и не было малейшей надежды на то, что его починят в ближайшем столетии. Я договорилась с санитарами – они на носилках спустят маму вниз и уложат в мою машину. Мама стонала, кричала. Каждый лестничный пролет, каждая ступенька отдавались в ней болью, хотя санитары старались нести бережно и медленно. Я сама чуть не умерла, пока мы прошли по длинному коридору и спустились с третьего этажа. Не знаю, как не свихнулась тогда от ответственности, злости и сознания того, что в стрессовой ситуации я могу сделать многое – найти, договориться, организовать то, что в принципе считается невозможным. Но я была не в силах предсказать, что именно в тот день сломается лифт. Единственный на всю больницу. И лежачих больных санитары будут таскать на руках, на простынях и одеялах. Тогда я все-таки не сдержалась и расплакалась. Мне тоже стало больно везде – от головы до пяток. От того, что мама оказалась здесь, на этой самой лестнице. Мне было страшно – вдруг санитары ее не удержат и уронят? Вдруг заденут головой о перила? Я шла рядом и держала одеяло.

– Ниче, нормуль, ща спустим вашу матушку в лучшем виде. Наверх-то тяжелее будет. Надо Степаныча простимулировать, а то лифт до второго пришествия не починит, – сказал мне санитар Дима.

– Давайте простимулируем, – я выдала деньги на водку для Степаныча.

Я знаю, что человеческое тело в расслабленном состоянии очень тяжелое, неподъемное. И вес тут не играет особой роли. Поднять напряженные мышцы, тело, которое привыкло «собираться», в миллион раз легче. Я плакала и хотела забрать маму немедленно куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Но я бы ее не довезла. Даже перевозка для обследования считалась рискованным предприятием. У мамы был поврежден позвоночник – перелом в шейном отделе. Не понимаю, как вообще врачи разрешили мне ее отвезти. Не говоря уже о том, чтобы на носилках спускать вниз. Но без дополнительных анализов и обследований никто не знал, что делать – нужна операция или нет? Позволить себе бездействовать я не могла.

– Да хуже не будет! – успокаивал меня Дима. – Если б чё было, то уже было б. Мы ж тут многих перетаскали. В первый раз, что ли, лифт глохнет?

Мы спустились вниз. Санитары под руководством Димы аккуратно положили маму на пол, чтобы «сделать передых» перед новым рывком – дотащить и уложить в машину.

Мама, оказавшись внизу лестницы, очнулась. Перестала стонать и даже улыбнулась.

– Что, прибыли? – как ни в чем не бывало спросила она.

– Еще нет. На переправе, – ответил Дима.

– А ты кто? Паромщик? – хмыкнула мама.

Дима заржал. Не засмеялся, а именно заржал – я правильно употребила глагол.

– Не, ну так меня еще никто не называл! – хохотал он. – Я ж чё, Галкин?

Он смотрел на меня в надежде, что я откликнусь на шутку. Я совершенно не соображала – при чем тут паромщик? Какой еще Галкин?

– Ну Пугачева: седой паромщик, соединяет берега у тихой рощи… ла-ла-ла… – напел Дима.

– О господи, – до меня наконец дошло.

Второй санитар из числа «молодых» хлопал глазами и ничего не понимал.

– Если все равно стоим, может, «пулечку» распишем? – спросила мама.