Маша Трауб - Плохая дочь

– Что делать будем? – спросила мама собравшихся.

– Посидим и разойдемся, – пожал плечами Жорик.

– Я что, для этого приехала? – У мамы загорелись глаза. Именно она всегда была инициатором вылазок и зачинщиком всех проказ. – Давайте на минарет залезем!

– Не получится, – сказал Брусик, – на него замок повесили, туристов возят.

Как я узнала спустя многие годы, село, в котором выросла мама и где провела детство я, считалось мусульманским. Именно на нашем сельском кладбище стояли старые стелы, обращенные, будто под углом, в сторону Мекки. Запах жженого кирпича, которым укреплялись могилы, я помню с детства. Именно это кладбище было обнесено высоким забором, чтобы отпугивать животных – мусульман не хоронили в гробах.

Старый минарет, стоявший возле дороги, которая появилась много позже, всегда считался для детей запретным. Когда я росла в селе, ходила легенда, что в минарете живет дух старого муллы и лучше с ним не встречаться. Мол, кто увидит привидение муллы или услышит его голос, навсегда останется в минарете. Ходил слух, что мулла, точнее его дух, по-прежнему служит службу, созывая на намаз. Его голос, призывающий к молитве, слышали жители села перед бедствиями – разливом Терека, засухой, падежом скота и прочими напастями. Мол, мулла оберегает свой минарет и предупреждает жителей о грозящей беде. Кто-то клялся, что слышал его голос, когда праздновали столетний юбилей старейшины или в день рождения первенца у сорокапятилетней Розы, которая считалась древней старухой, не имевшей мужа и клявшейся, что рожденного мальчика ей послал сам призрак – мулла, а не живой мужчина. И вроде бы кто-то даже слышал голос, доносившийся с минарета в тот день, когда Роза разродилась, принеся в мир мальчика от непорочного зачатия.

Конечно, позже выяснилось, что Роза родила от вполне себе живого человека, случайного, можно сказать, постороннего. Все закрыли на это глаза. Тем более что Роза объявила, что, чай, уже не девушка, в Терек топиться не пойдет. Да и вдова уже почти десять лет. Так что родила и родила. Когда Роза объявила родного сына своим внуком, а матерью назвала старшую бездетную дочь, то все еще сильнее закрыли глаза. Зажмурились и заодно закрыли рты. Однако оставались и те, кто верил в дух муллы и непорочное зачатие.

В разные годы объявлялся свидетель того, что мулла о чем-то предупредил, от чего-то предостерег. В последние годы минарет стал считаться исторической ценностью и памятником архитектуры. Его оградили забором и повесили на ворота амбарный замок. Туристы действительно останавливались, выходили из автобусов, смотрели с уважением.

Местные дети не испытывали никакого пиетета перед старым минаретом. Но из поколения в поколение передавали знание: если нужно спрятать что-то ценное – запас орехов, тутовника, картошки с чужого огорода, лучше прятать во дворе рядом с минаретом. По традиции часть добычи оставляли для муллы. Считалось, что тогда он не выдаст секрет тайника. Около минарета происходило и воровство невесты по договоренности – когда она сама бежала к минарету, где в машине ее уже ждал жених. И они неслись в новую счастливую жизнь, которой препятствовали родственники. Если невесту украли у минарета, то все сложится хорошо. Родственникам оставалось только принять, простить и благословить молодых.

Опять же по легенде, считалось, что в минарете хранятся великие клады и сокровища, которые все пытались найти, но никому не удавалось.

Так вот, мама уговорила всю компанию отправиться на поиск сокровищ в минарет. Никто не соглашался, пока Брусик не принес с поминок вина, араки и пирогов.

Они считались уже взрослыми людьми – восемнадцать, девятнадцать лет. Брусику исполнилось двадцать. Так что от них никто не ожидал детских шалостей и подростковых поисков неприятностей на одно место. Но то ли все соскучились по приключениям, то ли подействовало молодое домашнее вино – пьяное, дурное, веселящее, – то ли день такой выдался, но все пошли к минарету.

Через забор полезла мама. Наверное, она выпила больше всех. Или все же ее поступок стоило объяснить нервным срывом – Валерия Георгиевича она любила и очень переживала, узнав о его смерти. При вдове держалась из последних сил, но требование – не присутствовать на похоронах в обмен на доску – маму подкосило. Она ушла к железной дороге, где под звук проходящего поезда смогла вволю накричаться и наплакаться. Никто ее не слышал, никто не разделил с ней ее горе.

Поскольку она не могла скорбеть – в этом праве ей было отказано, маме требовалось куда-то выплеснуть эмоции. Шахматы, завернутые в ткань, жгли руки. Она едва смогла забежать домой и бросить их на кровать.

Это же чувство мама испытала позже, когда хоронила мою бабушку. Она привезла с похорон бархатную подушку, на которую были приколоты бабушкины военные ордена и награды. Бабушкину книгу, завернутую в кусок старой детской пеленки, оставшейся еще от меня. Две фотографии, один экземпляр районной газеты, где бабушка была главным редактором. Больше никаких воспоминаний, никаких вещей, ничего. Все остальное было уничтожено, сожжено на костре на пустыре, который развела новая жена бабушкиного мужа. Вынесла и свалила в кучу, полила бензином и подожгла. Что успели достать, достали.

Когда я вышла замуж, обрела свой дом, мама передала мне все – книгу, бабушкины награды, экземпляр газеты. Они все еще жгли ей руки.

Мама в тот день полезла на минарет. Она бы и в Терек кинулась, чтобы водой заглушить боль, но ей это не пришло в голову.

Она перелезла через забор, зашла внутрь башни и полезла на самый верх. Слышала, как Зарина кричала ей – ступеньки давно рассохлись и проломятся, можно упасть и свернуть себе шею. Мама упорно поднималась. В прошлые годы за ней бросились бы все – и Брусик, и Жорик. Но сейчас они остались за забором – считались уже взрослыми и в силу воспитания и традиций не имели права вести себя как неразумные дети. Ребята кричали и призывали Ольгу вернуться. Но не лезли следом.

Мама потом рассказывала, что едва успевала сделать шаг и перейти на следующую ступеньку, как под ней рушилась предыдущая. Она не знала, как спуститься – лестница осыпалась на глазах.

Но, оказавшись на самом верху, успела помахать своим друзьям, после чего скрылась и больше не подавала признаков жизни.

Мама панически боится высоты. Она живет на восьмом этаже и много лет убеждает себя в том, что курит в форточку, хотя ни разу за всю свою жизнь к окну не приблизилась. Ей страшно даже выглянуть наружу. Окна в нашей квартире мыли или служащие фирмы «Заря», или я, когда стала считаться достаточно взрослой, чтобы не свалиться вниз.

Тогда, оказавшись в старом минарете, на самой верхотуре, мама села на пол и подумала о том, что останется там навсегда.