Василий Ермаков - Мотив

Мне хотелось спросить Данилу Петровича, зачем он так напивается, зачем унижает себя перед любым встречным, может, у него и вправду нечисто на совести, но я не посмел. И Данила Петрович, чувствовал я, что-то хотел сказать мне или о чем-то спросить, но, взглянув на меня пару раз, воздержался.

Зайти в приемный пункт попить чаю я отказался, сославшись, что Нина с минуты на минуту вернется с работы, а дома нет ни куска хлеба, ни глотка чаю. Смущенно откашлявшись, Данила Петрович напомнил мне о своем близком дне рождения. Мне показалось, что не то он намеревался сказать, да на ходу передумал. Я не забыл о его приглашении, сделанном еще до нашего отъезда в Наттоваракку, размышлял даже о подарке, но теперь не знал, как быть. Пробормотав что-то вроде «поживем — увидим», я зашагал обратно к гастроному.

Шагов через пятьдесят я оглянулся. Шарик удрученно сидел перед дверью в приемный пункт и в недоумении, слегка повизгивая, крутил черным влажным носом. По его разумению, Данила Петрович вел себя странно — обычно в такие дни Шарик беспрепятственно допускался в дом и вел себя там как хозяин. Значит, Данила Петрович решил переломить себя, прекратить запой — вот и не впустил Шарика в пункт. Не знаю почему, но мне от этого сделалось легче. Я вспомнил девушку в черном пальто с капюшоном, отороченным белым мехом, и настроение мое поднялось до обычного нормального уровня. Про Леню-Боровка не думалось вовсе, хотя я отдавал себе отчет в том, какого гнусного врага приобрел в его лице.

Ветер дул по-прежнему напористо и неутомимо. Исчезли тяжелые, как морские валы во время шторма, свинцовые тучи. В предвечернем небе рождались и тут же умирали разлетистые перистые облака, будто невидимая кисть наносила их на голубой купол и тут же стирала, недовольная своим наброском.

Проснулся я от чьих-то глубоких вдохов и энергичных выдохов, от порывистых накатов прохладного воздуха. Открыл глаза. Посреди комнаты Татьяна занималась гимнастикой, глядя на приколотую к стене вырезку из журнала «Работница» с комплексом упражнений и надписью: «Хочешь быть красивой?.. Будь ею!»

Весь облик Татьяны, серьезный и вдохновенный, убеждал в том, что она не на шутку решила быть красивой. А по-моему, так она и без гимнастики была девушка хоть куда: и глаза, и губы, и грудь под тонким трикотажным костюмом — все на месте, все как положено, все ладненько подогнано одно к другому.

— Глаза не лопнут? — полюбопытствовала Татьяна, перехватив мой заинтересованный пытливый взгляд.

Дождавшись паузы между упражнениями, я встал и вышел в прихожую. Ходики над столом показывали первый час дня. Вот это отхватил. Так можно и свою собственную свадьбу проспать, как говаривает моя мама. Я и раньше не жаловался на худой сон, а теперь, отлежав в больнице с сотрясением мозга, совсем осатанел — постоянно хотел спать и засыпал мгновенно в любое время суток, в любом месте и в любом положении, хоть стоя, — надо было только закрыть глаза. Не знаю уж — в связи ли с этим, или само по себе во мне проявилось еще одно свойство, ранее за мною не замечавшееся: стоило мне посмотреть на любого человека, и я мог, как мне казалось, безошибочно, представить себе, каким будет этот человек через пять — десять лет. С недоумением увидел я Татьяну раздавшейся и огрузшей, уже и не помышляющей о том, что можно быть красивой — стоит только захотеть. Жаль, что невозможно взглянуть на себя со стороны, попытать свое будущее.

Нина работала в первую смену, Альбина, не желавшая следовать похвальному намерению Татьяны, сладко посапывала в своей постели, свернувшись уютным крендельком и прикрыв пуговку-носик распущенным концом косы, как кошка хвостом перед ненастной погодой.

Вчера между Татьяной и Альбиной случилась размолвка. «Она же как увидела Женьку, вцепилась в него — трактором не оторвать, — пожаловалась Татьяна Нине. — Для ее светлости, что ли, я старалась?..»

Позавтракав, я вышел из дома и направился на Городскую сторону. Надо походить вокруг второй школы, попытаться выяснить, не учится ли в ней девушка с Больничного острова. А заодно заглянуть в городскую библиотеку, сменить книги.

Всюду пестрели афиши нового итальянского фильма «Утраченные грезы». На овальных гранитных берегах порожистых протоков и главного русла реки сушились после напряженной летней навигации вытащенные и перевернутые вверх дном поморские лодки, узкие и длинные, но необычайно устойчивые как на коварном речном пороге, так и на строптивой морской волне. Мачты небольших рыболовецких судов, опутанные паутиной снастей, покачивались в широком бурливом устье. За ними голубой эмалью сверкало холодное Белое море.

Жарким стыдом прошибало меня насквозь, когда я снова и снова вспоминал, каким оболтусом показал себя в ответ на дружелюбное обращение девушки с Больничного острова. Вот и ломай теперь голову, как исправить сложившееся по собственной дурости положение — может быть, уже безнадежное. Какой изыскать хитроумный способ, чтобы девушка уделила тебе хоть бы малую толику своего внимания и убедилась, что ты, в сущности, не такой уж и тупица и грубиян?..

Школа номер два стояла через дорогу от гостиницы, часть второго этажа которой занимала городская библиотека. Надо вот как сделать: заменив книги, попросить у библиотекарши Насти какой-нибудь журнал, пройти в читальный зал и, пристроившись возле нужного окна, понаблюдать за школой. Задумка отличная, но одно смущает: а ну как Настя раскусит мои намерения? Она и без того как-то странно относится ко мне: придирчиво и высокомерно, будто я однажды и навсегда провинился перед ней в чем-то.

Ладно, зайду в библиотеку просто так, заменю книги, а там видно будет. Сокращая путь, я вошел в городской сад. Ветер азартно, словно вспугнутых воробьев, гонял по коротким аллеям стайки желтых листьев, пробовал свой голос в раковине эстрады, походившей на во много раз увеличенную суфлерскую будку.

Первым, кого я увидел, войдя в библиотеку, был Очередной Соискатель — так прозвал я многочисленных поклонников Насти, целыми днями, сменяя один другого, терпеливо просиживавших на стуле, для того и поставленном у входа. Сидит, сердечный, мается, в кулак зевает, глубокомысленно уставившись в окно, за которым кроме верхушки телеграфного столба с взъерошенной вороной на нем да с фарфоровыми чашечками и проводами ничего больше и нет.

Насти в передней части библиотеки не было. Из-за шкафов и полок доносилось ее посвистывание. Обожала она насвистывать, выдавала иногда такие попурри на темы песен популярных советских и зарубежных кинофильмов — заслушаешься. Сегодня попурри показалось мне странным: веселая мелодия «Песенки про пять минут» из кинофильма «Карнавальная ночь» причудливо переплеталась с мрачноватой темой песни «Виновата ли я?..» из фильма «Тучи над Борском».