Василий Ермаков - Мотив

Но в этот раз отец, кажется, не хитрил. Еще позавчера, узнав, что Настя исчезла, никого ни о чем не предупредив, он почернел лицом, заметно расстроился и впервые за много дней сунул под рубашку руку — помассировать левую половину груди. Папа привязался к Насте. Общение с ней стирало с его отечного лица постоянную озабоченность. Глаза плавились и добрели, губы улыбались. Настя помыкала им, а ему было приятно исполнять ее необременительные прихоти.

Проводив отца до черной «Волги», поджидавшей его во дворе, я пешком отправился на Аптекарский проспект в институт. Переписав расписание занятий на первый семестр и пообщавшись кое с кем из своих будущих сокурсников, я вернулся домой к своему телевизору, будь он неладен.

Мама собиралась в Елисеевский магазин за заказом. Несколько раз она проверила, не забыла ли ключи от машины. Минут через пять после ее отбытия зазвонил телефон. Я снял трубку. Молчание. Ладно, и мы помолчим. У кого бы это возникло желание порезвиться в такие игры? А может быть, тому, кто позвонил, важно знать, кто у телефона?

— Алло? — осторожно произнес я.

— Игорь, это ты? — донесся приглушенный и тоже настороженный голос Насти.

— Ты куда пропала-то? — удивился я. — Тут уж на тебя всесоюзный розыск объявлен.

— Серьезно? Кто же это такой заботливый? Не тетя Надя?

— Она, — подтвердил я. — Папа очень расстроился.

Настя помолчала. Затем осведомилась, надолго ли уехала тетя Галя — мама моя.

— А ты откуда знаешь, что она уехала? — удивился я, с беспокойством уловив в голосе Насти какие-то ликующие нотки.

— А мы прячемся в вашем дворе и все видим. Так надолго?

— На час — полтора. А кто это — мы?

— Сейчас узнаешь. Не отходи от дверей, ладно?

И в трубке зачастили короткие назойливые гудки. Заглянув в зеркало, я убедился, что вид имею весьма глупый.

Затренькал звонок. Я распахнул дверь. На лестничной площадке, улыбаясь и светясь, стояла Настя. Ничего сонного, равнодушного или безразличного как не бывало в ее повадке. За спиной Насти я заметил широкоплечего парня в вышарканной до белизны джинсовой куртке. Час от часу не легче.

— Привет, — улыбнулась Настя. — Да ты разреши нам войти-то. Это Коля-Николай.

Я посмотрел в глаза парню и сунул руку в его ладонь. Он тиснул и сказал:

— Коля. Николай.

— Я притащила его показать твой телевизор, — оживленно затрещала Настя, косясь на свое отражение в зеркале. — Он здорово в технике разбирается. В институт Бонч-Бруевича поступил. Представляешь, что он рассказывает: один парень вытянул билет и ни бе, ни ме. Преподаватель хочет ему в экзаменационный лист двояк вкатать, но тут входит старший преподаватель: «Кто тут будет Романов?» — «Я». — «Давайте ваш лист». Берет у Романова лист и ставит ему «хорошо». А сильные ребята не поступили. Это как понимать? Я думала, что в Ленинграде-то такие вещи не проходят. Какой же из этого Романова инженер получится?

— Получится, — заверил я ее. — Еще права качать будет. Ты с папой на эту тему побеседуй. Это его любимый пунктик. У него такими Романовыми все службы забиты. А всю основную работу тащат на себе два-три толковых инженера. Тянут и считают дни от получки до получки.

— Ну почему вот такая несправедливость? — сказала Настя. — Почему?..

— Ты уезжаешь? — свернул я на другое. — А как же «путяга»?

— А-а, ну ее! — поморщилась Настя. — Тетя Надя ступить не дает нормально. «Подойди к Арону Иудовичу, скажи, что ты от Ивана Петровича, который знаком с Карапетом Ашотовичем…» Я уж себя шпионкой чувствую… Веди, показывай свой телевизор.

Мы прошли в мою комнату. Николай включил телевизор, взглянул на засветившийся смешанными цветами радуги экран, затем всмотрелся в нутро. По его уверенному виду, по тому, как он, не глядя, нашел на столе нужную отвертку, я понял: в технике он действительно соображает.

— Игорь, можно мне постоять под душем? — спросила Настя. — Я двое суток ночую на Московском вокзале. Провоняла вся.

— Уютное местечко.

— Ничего, жить можно. Только пристают очень. Вчера армяне пристали, поволокли меня в такси, и хоть бы кто заступился, будто так и надо. А все кричат: ленинградский стиль, ленинградская марка!.. Сыта я до чертиков этим стилем. Хорошо, Николай подвернулся — выручил…

Мы вышли уже в прихожую. Я открыл шифоньер достать полотенце.

— Настоящих-то ленинградцев знаешь где встретить можно? — спросил я, вспомнив старую байку.

— Где?

— В бане.

— А почему?

— Да потому, что они в коммуналках живут. А все приезжие в отдельных квартирах с ваннами. Вот как мы.

Настя засмеялась, приняла от меня махровое полотенце, широкое как простыня и, предупредив, чтобы я постучал минут через пятнадцать, заперлась в ванной. Я задержался в прихожей, не представляя, что делать дальше. Не хотелось возвращаться в свою комнату, завязывать разговор с Николаем. Мне все казалось, что он украл у меня что-то.

Тут одновременно открылась входная дверь, впустив маму, и загремел музыкой телевизор. Стало быть, Николаю за пять минут удалось совершить то, что не смог совершить я за три недели.

— Заработал? — с ходу удивилась мама. — Молодец, добился-таки своего. А я деньги забыла. Одна мелочь в кошельке, — она прислушалась к шелесту воды в ванне: — Ты что, помыться решил?

— Да нет. Знакомый там один. Вместе в институт поступили. Приезжий, — без особенной натуги соврал я, сообразив, что Настя вряд ли желает встречи с матушкой.

Больше всего я боялся сейчас, что Настя запоет. А она могла. От избытка чувств, от полноты ощущений. Еще бы — все, как в романе: явился рыцарь, вырвал из рук мерзких насильников, придал жизни смысл и цель. А что нам-то, несчастным, делать?..

Настя запела. Поджав губы и выпучив глаза, я уставился в зеркало.

— Это где? — удивилась матушка, выйдя из гостиной в прихожую. — В телевизоре или в ванной?

— В телевизоре, — еще раз соврал я, загородив вход в мою комнату.

— Смотри у меня! — игриво погрозила мама. — А мне показалось, что в ванной. Все вы нынче ранние и ушлые.

Она вышла. Оставаться в прихожей и дальше становилось неудобным. Наверно, Настя отрекомендовала меня Николаю нормальным образом, а я показываю себя неотесанной букой. Я заставил себя вернуться в комнату.

На экране телевизора дрожала и кривилась нечеткая таблица настройки. Цвет тоже оставлял желать лучшего. Но это уже было кое-что. Николай длинной отверткой подкручивал что-то в гетеродине, одновременно трогая левой рукой ручки на задней панели, и изображение начало принимать более устойчивое положение.

— Когда экран светит, но изображения нет — это всегда или в гетеродине или в антенне, — пояснил Николай. — Ты не заметил, как отпаялась антенна.

— Мать честная! — пробормотал я. — А я половину блоков прощупал.