Василий Ермаков - Мотив

Но я уже никогда не прощу тете Наде того, что… Ладно, замнем…

Несчастье, случившееся с нами, мама перенесла стойко и безропотно. Я очень зауважал ее за это, старался во всем помогать ей и даже учиться стал хорошо, сообразив, что это, может быть, облегчит страдания мамы и ускорит выздоровление отца.

А потом запелась та же песня. Стоило только выздоровевшему отцу сообщить, что его командируют во Францию на какой-то французский завод, имевший деловые связи с объединением, в котором работал папа, как мама беззвучно опустилась в кресло и, сцепив руки на коленях, некоторое время не могла вымолвить ни слова, лишь пересохшие от волнения губы ее мелко дрожали. Затем тонкая рука ее потянулась к телефонной трубке, но, дотянувшись, тут же отдернулась, будто прикоснувшись к радиоактивной иголке. В счастливых, растерянных глазах матушки моей проявился какой-то замысел, касавшийся, должно быть, тети Нади…

Папа улетел.

— Куда? — неосторожно поинтересовалась тетя Надя, как всегда заглянув к нам в конце недели. — В какой-нибудь Нижний Тагил?

— В Париж, — скромно отозвалась матушка моя.

— Ну и шутуечки у тебя! — еще более неосторожно повела себя тетя Надя. — В Париж!

— Нет, это у тебя шутуечки, — возразила мама, не переставая удалять пыль с зеркальных поверхностей серванта.

Поиграв левой бровью и озабоченно потрогав кончиками пальцев левый висок, тетя Надя размягченно опустилась в кресло, превратившись на какое-то время в жалкое, бессловесное существо. В ее черных, играющих живым и сочным блеском глазах вскипели слезы.

— Почему же ты молчала? — выдохнула она. — Такие дела не решаются в один день.

— Здравствуйте, — засмеялась матушка моя, принимаясь за протирку экрана японского телевизора. — Не оповещать же о таких пустяках весь белый свет. Чем Париж лучше нашего Ленинграда?.. Не исключено, что в недалеком будущем Георгий возьмет меня с собой.

— Ну уж это… положим! — фыркнула тетя Надя и достала из сумочки пудреницу. — Валюта, она… Еще на жен тратить…

— А вообще-то я рада, — смилостивилась тетя Надя, с доскональным знанием дела напудривая свое тонко очерченное лицо. — И за тебя, Гарик, я тоже очень, очень рада.

Вот что такое пудреница в умелых руках. Стоило извлечь ее, и тетя Надя не обделила своей радостью даже меня. Затем она щелкнула пудреницей, бросила ее в сумочку, вспорхнула с кресла, оправилась перед зеркалом в прихожей, чмокнула матушку мою в щеку, а меня потрепала по плечу и исчезла, оставив в квартире сложный аромат французских духов.

Папа мой, Георгий Карпович, довольно часто стал бывать за границей, а один раз вывез и матушку мою, правда, не в Париж, а в Будапешт, но все равно это явилось ощутимым ударом по самолюбию тети Нади. У них с Алешечкой совместная поездка за границу, да и то туристская, была запланирована после приобретения автомобиля. А у нас автомобиль уже «ржавел», как выражалась мама, под окнами. Мало-помалу тетя Надя притихла, зауважала маму, а папу принялась превозносить до небес. Меня же она как не терпела раньше, так и продолжала не терпеть. Чем-то я ее не устраивал. Я, правда, не слишком страдал от этого, мне даже обидно было за прежнюю тетю Надю: вдохновенную, занозистую и подковыристую. В сравнении с той, нынешняя тетя Надя походила на дерзкого ученика, поставленного на свое место здравомыслящим коллективом.

Не заладилось что-то и в ее отношениях с дядей Алексеем. Знакомые тети Нади засекли его в ресторане гостиницы «Европейская» с молодой женщиной — судя по форме, стюардессой. Тетя Надя сильно испугалась. Чего в ней недостает? Уж она ли не угождала Алешечке? Иные жены картошку-то сварить не умеют, сидят в барах нога на ногу, сигареты покуривают, а в ее доме и чистота, и обед-то подан на стол в свое время, и за внешностью-то своей и фигурой она следит — чего еще-то?..

Матушка моя посоветовала тете Наде не пороть горячку, вести себя осторожно, не доводить дело до категорического выяснения отношений. В конце концов, нет универсального принципа, по которому строится семья — каждая существует в определенных обстоятельствах и по-своему выходит из затруднительных положений. А что до остального… то ведь и тетю Надю никто не обязывает вести монашеский образ жизни.

Тетя Надя лишила дядю Алексея карманных денег (я думаю, что он и не заметил этого, так как давно приучен был заначивать часть премиальных и прогрессивных — это я от Бориски знал), не отпускала от себя ни на шаг, распустила слух, что ее домогается какой-то знаменитый дизайнер в художественно-оформительском комбинате, где тетя Надя работала оформителем заказов.

Особенное раздражение в этих обстоятельствах вызывало и у нее, и у мамы поведение дяди Николая. Если бы он привозил из-за границы не снаряжение для геологических изысканий, о чем обязано позаботиться государство, а те вещи, которых днем с огнем не сыщешь в наших магазинах, тетя Надя, полагаю, показала бы Алешечке, где раки зимуют — и в самом деле подцепила бы какого-нибудь знаменитого дизайнера, если, конечно, они водятся у нас, в чем, говоря откровенно, я сильно сомневаюсь. Да и какой заработок у н а ш и х дизайнеров? Не за прилавком же мясного отдела гастронома они стоят, не бензин же отпускают на бензоколонке…

— …Вот старый козел! — возмутилась вдруг матушка моя и опять подула в трубку. — Вспомнил, наверно, свою Нюрочку Лушичеву. А Настя? Не закатила ему пощечину?.. Нет? Ты видела это своими собственными глазами?

Я в буквальном смысле прилепил ухо к мембране динамика, вибрировавшей в ритме голоса мамы. За что дядю Николая обозвали старым козлом? За что Настя должна была закатить ему пощечину? Что видела тетя Надя своими собственными глазами?..

— Та-та-та! — удивлялась матушка моя, не переставая шуршать шелком и оглаживать себя по бедрам. — Так она спала, говоришь? А этот олух подсел рядом, долго глядел на нее, а потом поцеловал, но не как племянницу, а как постороннюю женщину? Та-та-та!.. Шизнулся он, что ли? Чем он думает-то?..

Я отключил микрофон и отстранился от динамика. Все мне было ясно. Хорош дядя Николай, наставник студенчества. Но, странное дело, я накачивал и не мог накачать в себе злость против дяди Николая. Что-то мешало этому. Что? Я перебрал в памяти все только что подслушанное и понял: потому не мог, что дядя Николай долго глядел на Настю прежде, чем поцеловать ее. Если бы он хотел чего-то пакостного, он не стал бы глядеть долго. Наверно, поцелуй был бережным и вызван каким-нибудь воспоминанием. Это чувствовали и тетя Надя, и матушка моя. Иначе зачем же им понадобилось приплетать Нюрку Лушичеву — первую и единственную, как я знал, любовь дяди Николая. Иногда, с упоением и азартом прохаживаясь по поводу недостойного поведения своего брата, они прохаживались и по его неудавшейся любви. Постепенно я сообразил, что Нюрка Лушичева была из того же села, что и дядя Николай, и тетя Надя, и мама. Что дядя Николай хотел жениться на ней после окончания Горного института, но женитьба эта не состоялась, к общему удовлетворению и тети Нади, и матушки моей, приложивших немало стараний, чтобы она не состоялась. Какой-то историей с заезжим офицером заморочили они дядю Николая.