Василий Ермаков - Мотив

Черненькая вопросительно посмотрела на рыжую. Та опустила бесцветные ресницы, что, вероятно, означало согласие. Соболев сгонял в вагон-ресторан, принес бутылку коньяку и три шоколадных батончика.

— Выпьем и поговорим трезво! — провозгласил он. — Как говорится — будем?..

Пили за бронетанковые войска, за медицину, за любовь, за все хорошее…

— Ой, а я уже пьяная, — пожаловалась черненькая и тут же отключилась, уснула, свернувшись калачиком на нижней полке.

Соболев откровенно посмотрел в зеленые с желтыми крапинками глаза рыжей. Она не отвела нарочито-наивного, допускающего все взгляда. Соболев выглянул из купе — вагон был пуст — и, подхватив рыжую под локти, почти понес ее в тамбур.

Вернулись они потные, усталые и несколько отчужденные. Черненькая еще спала, посапывая и чмокая вытянутыми в трубочку губами.

— Разлеглась — пробормотал Соболев и отодвинул ее в угол. Рыжая легкими прикосновениями пальцев взбивала растрепанные волосы. «Кто-то подберет — обрадуется, — подумал Соболев, искоса всмотревшись в ее порозовевшее, безгрешное лицо. — А ведь изобразит из себя фею…»

Развернулись мощные, в снегах, виды на Онежское озеро. Меж сосен, карабкавшихся на гранитные скалы, замелькало низкое, оранжевое солнце. Поезд подходил к Петрозаводску. Стоянка, согласно расписанию, пятнадцать минут.

Соболев вышел на привокзальную площадь проводить девушек. Дул насквозь пронизывающий ледяной ветер, гнал над шпилем вокзала клочья черных облаков.

— Ну, сестрички, — весело проговорил Соболев, обнимая девушек за талии. — Не забывайте бравого солдата Швейка. Передайте от него привет своим женихам.

Девушки засмеялись, спрятали лица в поднятые воротники и ушли, подталкиваемые ветром, а Соболев, довольный собой, своей удачей, не спеша направился обратно к своему вагону. Хотелось чего-то еще, подобного случившемуся, развить и закрепить добытый успех. И тут ему вспомнилось, что около месяца назад, возвращаясь из командировки, он познакомился с интересной девчонкой, жившей в селе Андомы, вблизи города Лодейное Поле. Дело, правда, тогда не зашло так далеко, как с рыжей, а жаль. Отличное было бы украшение его, Валентина, коллекции… Так в чем же дело? Лодейное Поле, кажется, по пути. Соболев подошел к хмурому проводнику, от которого жестоко разило перегаром, и спросил, скоро ли будет Лодейное Поле. Проводник, зябко сутулясь, неразборчиво пробурчал, что в Лодейное Поле прибывали как будто часа через три.

— Эх, была не была! — решил Соболев. — Надо рискнуть!

Он побежал через площадь к вокзалу. Почтовое отделение работало. «Встречай сегодня Лодейное Поле двадцать часов целую Валентин», — быстро набросал Соболев на телеграфном бланке.

Поезд пришлось догонять сломя голову. Последний вагон, за поручни которого ловко и намертво ухватился Соболев, изрядно мотало на развилках рельсов. Упруго подтянувшись, Валентин нащупал ногой ступеньку и поднялся в тамбур.

За час до прибытия в Лодейное Поле Соболев сходил в вагон-ресторан «добавить» для вдохновения, а чтобы не пахло, заел водку семенами тмина, припасенными для таких случаев.

Острым взглядом он сразу же выхватил из морозных сумерек декабрьского вечера хорошо запомнившуюся приметную фигуру. Девушка тоже увидела его и, придерживая распахивающиеся полы полушубка, торопливо направилась к вагону. Темные, с синевой, глаза ее изумленно блестели, полные губы улыбались.

— Валя-а! — приятно растягивая слова, радостно вымолвила она. — Это же надо-о. Не забы-ыл. Я не поверила своим глазам, когда получила телеграмму.

Не дождавшись полной остановки поезда, Соболев спрыгнул с подножки и побежал навстречу девушке.

— Черт тебя! — возмутился проводник. — Выламываются тут всякие перед девками, а мне — случись что — по шапке.

Посмеиваясь на замечание проводника, Соболев с ходу сграбастал девушку, испытующе заглянул в ее смеющиеся, счастливые глаза и крепко, уверенно поцеловал.

— Эхма-а! — смачно крякнул проводник. — Мне бы такую кралю. Я бы и пить бросил.

— Бросишь пить — будут и крали! — отозвался Соболев и сразу же почувствовал, что можно бы этого не говорить.

Тоня приехала встречать Соболева на служебном «газике». Едва уселись в машину, как Соболев снова — жадно и откровенно — стал целовать девушку. Она обмякла, расслабленно запрокинула голову. «Лепота! Ай — лепота!» — восторженно пронеслось в голове Соболева. Он открыл глаза и с неудовольствием увидел ярко освещенный вокзал, перед которым сновали люди и автомобили.

Тоня легонько, но настойчиво оттолкнула его от себя и некоторое время сидела растерянная и ошеломленная.

— Однако же и напор у вас, товарищ военнослужащий, — наконец усмехнулась она. — Не знаешь, как и быть. Не завидую вашим потенциальным противникам.

«Газик» проворно побежал по улицам городка, перебрался через бревенчатый мост и юркнул в кромешную темень безмолвного декабрьского леса. Фары начали шастать по угрюмым елям, по нахохлившимся соснам и понурым, заиндевелым березам.

Не видно было ни огоньков, ни каких-либо других признаков человеческого жилья.

Хорошо наметанным движением Соболев повернул ключ зажигания и припал к губам Тони. Машину занесло и чуть не опрокинуло.

— Сумасшедший! — вскрикнула Тоня, беспомощно барахтаясь в его медвежьих объятиях. — Су-ма…

Левая рука Соболева обнимала ее плечи, правая же настойчиво вползала под борт полушубка. И тут он ощутил отчуждение. Тоня сопротивлялась, губы ее стали равнодушными. Он мельком глянул в ее глаза — в них толчками пульсировало недоумение, — отодвинулся и нарочито смущенно пробормотал:

— Прости, пожалуйста. Ужасно соскучился по тебе. А ты — прелесть.

Она высвободилась из его рук.

— Армянскому радио задают вопрос, — вдруг услышал он свой наигранно бодрый голос и тут же обнаружил, что забыл все анекдоты, кроме одного, очень похабного.

Тоня недоверчиво молчала. Затем спросила:

— Так какой же вопрос задали армянскому радио?

— Никакой, — насупился он, досадуя на свою растерянность. — Между прочим, в Смоленске меня ждут «Жигули».

— Вот как, — засмеялась она. — А меня дома ждут папа и мама.

Помолчали, Тоня поправила сбившийся платок.

— Расставим точки над «и», — решительно проговорила она. — Ты зачем приехал ко мне?

Ее вопрос, как ни странно, вернул ему обычную уверенность в себе.

— Соблазнить. Погубить. И бросить! — дерзко отчеканил он.

— Это другое дело, — засмеялась она. — Не суетись только. Все, чему суждено быть, должно случиться в свое время.

И опять он был сбит с толку. Как понимать ее слова? Как тонкий отказ или как откровенное обещание? А может быть, это самая обыкновенная игра, женское лукавство? Строит из себя этакую современную, всепонимающую. В любом случае с ней надо поинтеллигентнее. Это не рыжая и не черненькая…