Василий Ермаков - Мотив

Вышла Тоня. Лицо ее несколько осунулось, глаза блестели так, будто у нее была высокая температура, губы набухли — наверное, она плакала ночью. Как и вчера, опять поразился Соболев ее строгой («без сучка и задоринки») красоте, но уже не оробел, а испытал нечто похожее на гордость.

— Общий привет, — сказала Тоня и, не глядя на Соболева, спросила: — Ну как — преуспел в обольщении родителей?

Соболев чуть не выпустил сигарету из губ. Догадалась. Ну и ладно. Хорошо уж и то, что не упоминает о вчерашнем.

Потом сели завтракать.

— Какая вкуснятина! — искренне похвалил Соболев стряпню Анисьи Деевны.

— Ешь, ешь на здоровье, — радушно отозвалась старуха. — Люблю, когда хорошо едят… А ты чего киснешь? — вопрос этот относился к Тоне, которая ела вяло. — Ты не больна ли?

Соболеву показалось, что последние слова Анисьи Деевны некоторым образом задевали и его.

— С утра у меня плохой аппетит — не знаешь разве? — ответила Тоня и слегка покраснела.

Опасный момент был замят. И не кем-нибудь — Тоней. Ободрившийся Соболев допил чай и вышел на крыльцо покурить.

Установился ясный морозный день. Среди изб, разбросанных на взгорье, бегали и катались на санках ребятишки. Свернув из хвостов лихие кренделя, весело носились за санками задорные собачонки. Мохнатый иней на деревьях сверкал синим пламенем.

Соболев вернулся в избу. Старики уже сидели перед телевизором, смотрели «АБВГДейку». Тоня мыла посуду.

— На улице, — осторожно сказал Соболев, — сказка.

— В этом году озеро замерзло после того, как уже выпал снег, — сказала Тоня.

— Погуляем? — предложил Соболев.

— Погуляем, — согласилась она.

Он помог ей домыть посуду.

Тоня надела дубленку — грубоватую, местного производства, но очень ей к лицу. Улица была по-воскресному празднична. От избы к избе перебегали девушки, набросив на плечи пальто. Неторопливыми группами гуляли по селу парни. На все лады кричали портативные магнитофоны. На крыльце магазина озабоченно толпились мужики.

Тоня и Соболев вышли к Андом-озеру. Мальчишки на коньках и санках носились по нему, высекая ледяные искры. Вдали, точно колония пингвинов, сидели над лунками рыбаки.

Выпросив у кого-то из ребят финские сани, Соболев прикрутил к сапогу шип, усадил Тоню и помчал по озеру. Шип с хрустом вонзался в твердый, как хрусталь, лед. Обжигающий ветерок свистел в ушах. Отражаемые льдом облака пестрели в глазах, и от этого казалось, что сани давно уже оторвались ото льда и летят по воздуху. Что-то азартно кричала Тоня.

Соболев перестал отталкиваться. Сгибая то один полоз, то другой, он принялся выписывать завитушки.

Сани стали посреди озера. На одном его берегу вздымались кудрявые, посеребренные изморозью леса, на другом уютно пускало в синее небо прямые струйки дыма село.

Под прозрачным льдом шевелились коричневые водоросли. Соболев по-мальчишески распластался на животе, сплющил нос, всматриваясь в воду. Среди водорослей лениво пошевеливали плавниками сонные рыбы.

Вдруг словно кто-то толкнул его. Он прянул взглядом и встретился со взглядом Тони. Взгляд был удивленный и несколько растерянный. Странный взгляд. Будто она только сейчас что-то рассмотрела в нем, Соболеве… Стоп-стоп! Быть может, вот он, тот самый момент, когда можно задеть за живое ее душу, создать в ней, так сказать, стратегический плацдарм? Лирика, то се… А он и забыл про такие вещи… М-да, за годы службы что-то утратил он в этом смысле, перестал с полвзгляда понимать девчонок. Может быть, так вот мужики и стареют? Когда все перестает получаться само собой…

Соболев блаженно перевернулся на спину, раскинул руки крестом.

Потом был обед. Обильный, вкусный. Вкусный вдвойне после нескольких часов, проведенных на чистом, морозном воздухе. Стало казаться, что он, Соболев, живет в этой хлебосольной избе давным-давно, тысячу лет.

«Пора рвать когти, — подумал Соболев. — А то и сам не заметишь, как охомутают. Обеды, грошевой уют…»

Вечером мороз сдал. Подтаяли окна.

Тоня повела Соболева в клуб на танцы. По серьезному и несколько торжественному выражению ее лица он догадался, что для нее этот выход имеет какое-то особенное значение. Какое? Соперник?.. Ладно, поживем — увидим…

Медленно падал крупный снег. Соболев не сразу заметил, что Тоня — впервые за целый день — взяла его под руку. Значит, все тип-топ. Только бы не испортить впечатления.

Клуб был новый, просторный, но холодноватый. К потолку прилепились бледные плафоны дневного света. Тоня, покраснев, познакомила Соболева со своими подругами. Он незамедлительно сравнил каждую из них с нею — она была самая красивая. Это безоговорочно. И не только среди подруг. Во всем клубе.

После общего — кто во что горазд — танца объявили «дамский вальс». И в это-то самое время Соболев и заметил, что на лице Тони появилось беспокойство. Ее взгляд уперся в кого-то, стоявшего за его спиной.

«Спокойно, — сказал себе Соболев. — Ты же догадывался об этом». И, словно ненароком, обернулся. В дверном проеме стоял высокий широкоплечий парень и пристально смотрел на Тоню. «Ого! — подумал Соболев. — Вот это верзила!»

— Тонечка, — обратилась одна из подруг. — Можно потанцевать с Советской Армией?

— Можно, — машинально ответила Тоня, явно смущенная чем-то.

— Посмотрите, пожалуйста, налево, — сказала девушка Соболеву, когда они вошли в круг танцующих. — Туда, где магнитофон.

— Пожалуйста, — в тон ей отозвался Соболев.

Он увидел того же парня, который только что стоял в дверях, а теперь отошел в сторону. Парень был широкогруд и, вероятно, силен, как бык. И он внимательно изучал его, Соболева. Валентин отвел взгляд.

— Вам все ясно или требуются пояснения? — спросила подруга.

— Обстановка ясна.

— Ну и как? Только по-честному?

— Никак.

— Самое интересное, — сообщила подруга, — что он каждое утро крестится двухпудовой гирей.

— Нет, — возразил Соболев. — Самое интересное не это.

— Ой! А что же?

— А то, что в вашем селе слабо поставлена антирелигиозная пропаганда. Молодой парень, наверное, комсомолец, крестится, и никто не бьет тревоги. Где общественность? Где комсомол?

— А вы остроумны, — милостиво одобрила подруга. — Но самое интересное в том, что он чемпион области по боксу во втором среднем весе.

— А я чемпион по самбо.

— Можно мне ему сказать об этом? — восхитилась подруга. — Ой, что бу-дет!.. Вы не расстраивайтесь, никто вмешиваться не станет. У нас так принято…

Вальс кончился.

— Возвращаю живого и невредимого, — кротко сказала подруга Тоне.

«Провокаторша, — подумал Соболев. — Но что же делать? Может быть, дать ходу? Пусть без меня решают свои сердечные проблемы».

Незаметно, стараясь ничем не выдать своей тревоги, он стал наблюдать за парнем. Славно скроен паренек, на совесть. Но ведь и он, Соболев, не шилом сработан. И за ним не заржавеет…