Василий Ермаков - Мотив

— Валентин, — представился он несколько минут спустя молодой женщине, своей соседке по купе. — Уволен в бессрочный запас согласно закону о воинской обязанности.

Женщина заинтересованно хмыкнула.

1976 г.

Ну так — еще один отказ. «К сожалению, вынуждены сообщить, что Ваш рассказ не заинтересовал редакцию нашего журнала…» Раньше хоть какой-то разбор давался, и читать эти разборы, несмотря ни на что, приятно было — находят все же что-то в том, что возвращают, и, значит, не напрасно трудился — теперь же стандартные вежливые и холодные отписки: «К сожалению…» и так далее.

Кусов бросил ответ из редакции журнала «Смена» на неприбранный после холостяцкого завтрака стол и, досадливо облизывая пересохшие от волнения губы, отошел к окну. Яркий, с бодрящим мартовским морозцем денек разгорался на улице. А утром прошел снегопад: робко, негусто, будто понимая, что наступает время весенних дождей. Сквозь тонкий слой свежего пушистого снега просвечивала матерая грязнота старого.

Комната, в которой перемогал Кусов свои радости и невзгоды, находилась в шестом этаже неизбалованного архитектурными излишествами — два балкона по фасаду, гранитная окантовка полукружия парадного входа да несколько ухмыляющихся сатанинских масок между узкими высокими окнами — дома с мощными, как крепостные, метровой толщины стенами.

Одним окном комната глядела на улицу Рентгена, другим — на улицу Льва Толстого, на здания Первого медицинского института имени Ф. Эрисманна. Из этого — другого — открывался также и вид на небольшой, треугольником, сквер, разбитый при слиянии улиц. Живая изгородь вдоль всех сторон треугольника, мусорные урны, просторные скамьи, профилем своим предвосхищающие изгиб тела сидящего человека, каштаны… То и дело подкатывали неуклюжие, как динозавры, троллейбусы двенадцатого маршрута, забирали немногочисленных здесь пассажиров и, натужно подвывая, скрывались за углом.

Под этим же окном стоял причудливый особнячок, построенный в начале нашего века, в нем размещалась стоматологическая поликлиника. Самому бы не заплакать, наблюдая сквозь окна, как корчатся в креслах дантистов истерзанные зубной болью несчастные люди. А с каким первобытным страхом таращатся они на жужжащие сверла бормашин. Не исключено, что эти крохотные сверлышки кажутся им отбойными молотками. Зубы Кусова никогда не болели, но стоило ему слишком увлечься наблюдениями, и в деснах начинало противно ныть. Способность воспринимать чужую боль, как свою собственную, — разве это ничего не значит? И разве э т о не чувствуется в его, Кусова, рассказах? Неужели не чувствуется?..

Сквер был безлюден. Слева, на улице Рентгена, скребли широкими лопатами дворничихи. Они зычно обсуждали, кто полезет сбрасывать снег с крыши, особенно нажимая на какую-то Настеху, но Настеха, похихикивая, отнекивалась, утверждая, что она «вот нисколечки не терпит высоты». Об этой своей слабости она сообщала как о величайшем достоинстве, как о неопровержимом доказательстве невозможности полезть на крышу.

На улице Льва Толстого, как раз напротив троллейбусной остановки, тормознули коричневые «Жигули» и, примяв подтаявший грязный сугробик, сооруженный дворником, попятились к обочине. Дверца приоткрылась, наружу высунулся шоколадного цвета сапог. Выглянул крупнолицый плечистый парень в модной дубленке явно не отечественного производства. В правой руке парня что-то тонко и остро сверкнуло. Будто бриллиант чистейшей воды стрельнул лучиком.

«Откуда у молодого парня собственный автомобиль и такая дорогая дубленка? — задумался Кусов, испытывая раздражение. — Вот я, не старше же я этого парня, вкалываю, как папа Карло, и за токарным станком и за письменным столом, но о подобной роскоши и мечтать не приходится. Откуда же берутся у таких вот самоуверенных молодцов шальные деньги? Не иначе — мухлюют. Как у них это получается? Растолковал бы кто… Как вообще приходит в голову мысль — брать не свое и при этом хоть бы хны? Не, не вообразить. С этим, наверно, родиться надо, гены особенные иметь, не от таких принципиальных родителей, как его, Кусова, предки вести свое пролетарское происхождение. Да и прежде чем украсть, надо чтобы сошли с ладоней заусеницы и мозоли. А без них-то непривычно как-то…»

«Хоть бы номер протер, растяпа», — неприязненно подумал Кусов, обратив внимание на заляпанный задний номер «Жигулей» — проделки уличных мальчишек.

И — опять же по неискоренимой склонности к умственным комбинациям — Кусов принялся размышлять, а нельзя ли из всего этого выкроить какой-нибудь сюжетец. Ну, скажем, для рассказа с таким вот названием… гм… гм… К досаде, название не находилось. Да и к чертям собачьим все эти названия с сюжетами в придачу.

Устыженный легковесностью своих мыслей, Кусов вернулся к столу, отхлебнул из стакана холодного чая, взглянул на лист бумаги с ответом из редакции, нахмурился и опять подошел к окну. Жизнь внизу уже двигалась поактивнее. Вот прошли две девушки — студентки Первого медицинского института, их не однажды наблюдал Кусов, да и у них под накинутыми на плечи пальто белые халаты.

Протопал бодрый кривоногий старик с могучим псом-лайкой на поводке — этот старик каждое утро в одно и то же время, какая бы ни была погода, прогуливает своего холеного пса. А впрочем, кто кого выгуливает?..

Появились две старушки в старинных меховых шапочках, похожих издали на коробки из черного картона, в старомодных пальто, повязанных поверх теплыми шалями, с допотопными муфтами в руках. Эти муфты заменяют им перчатки. Старушки расцеловались-расчмокались столь пылко, что всякий подумает: не виделись они лет двадцать, а между тем они встречаются здесь каждый божий день в один и тот же час. Время по ним проверять можно. Наверно, они дружили еще с тех достопамятных времен, когда существовали гимназии, сохранив гимназические привычки на всю жизнь, наверно, они, как и шестьдесят — семьдесят лет назад, восторженно щебетали, поверяя одна другой самые сокровенные секреты. Но какие секреты, да еще сокровенные, могут быть в таком — скажем, почтенном — возрасте? И о чем можно щебетать с таким упоенно-заинтересованным видом, встречаясь ежедневно?.. О, загадки поколений уходящих!..

Из стоматологической поликлиники вышла и направилась к остановке троллейбуса стройная красивая девушка в желтой шубке. При выходе из тени на солнце шубка окрасилась нежным розовым цветом, а тяжелые каштановые волосы, оттягивающие голову назад, обрамились легчайшим золотистым контуром.

Кусов откровенно залюбовался размашистым упругим шагом девушки, невольно сравнивая ее фигуру с фигурой своей Тани — увы, не в пользу последней, — и тут же, боковым зрением, заметил, что парень в дубленке вылущился из «Жигулей» и, посмотрев налево-направо, перешел улицу и, распахнув руки как бы для нежданного, но всегда желанного объятия, двинулся навстречу девушке.