Василий Ермаков - Мотив

«И женщины-то таким ловкачам достаются самые красивые, — подумал уязвленно Кусов и тут же вспомнил свой очередной недавний афоризм, имевший немалый успех в Клубе молодого литератора, куда Кусов изредка заглядывал в надежде пристроить через этот клуб свои произведения: «Самки достаются сильнейшим, а женщины — умнейшим».

Старушки-гимназистки, прервав поток любезностей, который они низвергли одна на другую, зачарованно, предав временному забвению правила хорошего тона, уставились на эту парочку. Ах, ах, ах!!! Да выряди так лесной трухлявый пень, и он зазвучит!..

Кусов поморщился, когда девушка позволила обнять себя, поцеловать в свежую щеку и поцеловала сама. Впрочем, насчет последнего стопроцентной уверенности не было. Возможно, деталь эта была дорисована воображением, а вернее, инерцией воображения — как логически завершающая ритуал такой вот нечаянной — светской — встречи.

«Сейчас он увлечет ее в машину и повезет куда пожелает, — неприязненно, с извечной завистью неимущего к имущему, подумал Кусов. — О господи, господи-и…»

Ему не хотелось оставаться один на один с отзывом из редакции журнала, от которого разило крещенским холодом, с острым разочарованием в своих литературных способностях, с сомнениями звонить Таньке или перетерпеть, с грустным сознанием, что «до получки еще пять ден, а капуста уже не хрустит в карманах». Неужели так вот и пройдет молодость — от получки до получки, от надежды до разочарования, а за молодостью и вся жизнь? Боже правый, не можешь ли ты сделать так, чтобы где-нибудь на проклятом Западе обнаружился дядя-миллионер, доселе неизвестный, и чтобы он — того… или чтобы выпустили бы хоть для пробы одну мою книжечку, составленную из рассказов — тех самых, которые отвергают. Пусть читатели произнесут свой приговор… Но нету чудес, и мечтать о них нечего… Опять послать «SOS» папахен и мамахен? Противно. Двадцать четыре года балбесу, а не может обеспечить себя сносным прожиточным минимумом.

Парень в дубленке, обняв прямые плечи спутницы, о чем-то нашептывал в ее ухо, вывернув свое крупное лицо так, чтобы можно было внимательно обозревать свои тылы. Наличие в этих тылах заинтересованных старушек, похоже, насторожило его.

«Почему они не перейдут улицу и не сядут в машину? Вон идет троллейбус. Они теряют драгоценные минуты».

«А впрочем, ничего не теряют. У таких вот баловней и баловниц фортуны времени на все хватает. Свои личные делишки они умеют обделывать в рабочее время так, будто это их неотъемлемое природное право, покушаться на которое — мелочность и самодурство. И ведь многие толковые мужики пасуют перед такой ясноглазой наглостью. Приходится встречать подобных фифочек обоего пола и на своем родном «Полиграфмаше», приходится. Глаза от них слепнут и мозги дуреют, а что, посоветуйте, с ними делать? Они ж сплошняком активисты, они ж никогда не против, а всегда «за». Они ж на тебя как английские лорды на австралийских аборигенов взирают, ты для них — придаток токарного станка, не более. Хотя вполне возможно, что английские лорды на австралийских аборигенов так и не смотрят, возможно, они смотрят на них вполне нормально…»

Старушки-гимназистки, затаив дыхание и прижавшись одна к другой, упивались созерцанием броской пары. Подрулил троллейбус. И тут произошло неожиданное: девушка решительно направилась к сложившейся вдвое двери. Но парень, косясь на старушек, задержал ее, уговаривая, должно быть, повременить, и троллейбус укатил.

Парень повел свою, явно недовольную задержкой, девушку вокруг сквера, вдоль одной из сторон почти что равнобедренного треугольника. Старушки, спохватившись, очевидно, что они слишком уж отступили от правил хорошего тона, снова углубились в свои бесконечные разговоры. И все-таки парень в дубленке, не переставая уговаривать девушку, упорно следил, не наблюдают ли они. Опасается он их, что ли? Но чем могут быть опасны эти восторженные ископаемые существа?..

Подкатил следующий троллейбус того же — двенадцатого — маршрута. Двери сложились. Девушка, движением плеч освободившись от объятия, упруго шагнула на ступеньку, парень по-свойски хлопнул по ее левому плечу, дверь распласталась, троллейбус, как всегда задрожав от первоначального усилия, двинулся и исчез за углом. Кусову опять показалось, что из руки парня сверкнул острый юркий лучик. Наверно, это работа ключа от машины, того самого, который парень крутит сейчас на указательном пальце, направляясь к своему автомобилю. Но он золотой, что ли, этот ключ? Или бриллиантовый?..

Парень с досадой дернул за дверную ручку, втиснулся в салон. Звук защелкнувшейся дверцы достиг ушей Кусова. Взвыл двигатель. Машина присела на задние колеса, рванула с места и сразу же развила приличную скорость.

«Не понравилось, что не пожелали поехать с тобой? Болезненно реагируешь, когда ущемляют твое самолюбие?.. Влетит тебе от какого-нибудь дотошного гаишника за заляпанные номера».

Вот и все. Одноактная пьеска, поставленная самой жизнью, закончилась. Главные персонажи удалились со сцены, остались второстепенные. Но и они, покорные законам жанра, покидают ее: старушки-гимназистки поднялись со скамьи и степенно зашагали по улице Льва Толстого к Кировскому проспекту. Не иначе, решили подсластить свои увлекательные воспоминания пышками в сахарной пудре и стаканчиком кофе в «Пышечной». Кусов не однажды встречал их там. Сидя за столиком и озираясь на всех входящих, они походили на заговорщиц. Или на закоренелых интриганок. Хотя как выглядят настоящие заговорщицы и тем более закоренелые интриганки, Кусов совершенно не представлял. Но думать так нравилось. И он не мог отказать себе в этом невинном развлечении.

Дворничихи, громогласно переговариваясь, натягивали поперек прохожей части улицы перед домом, в котором жил Кусов, веревку с нанизанными на нее красными лоскутками. Робкая Настеха, кажется, благополучно отнекалась от того, чтобы лезть на крышу, голоса ее не слышно было. С ощущением какого-то тягостного, самому себе непонятного раздражения Кусов отошел от окна и повалился на диван. Он работал сегодня в вечер.

М-да-а… Серо, неудачно складывается жизнь. Но почему? Чего не хватает в его рассказах, что их так упорно отвергают? Право же, они не хуже многого из того, что публикуется в периодической печати, да и в сборниках тоже. Хвалят же его, Кусова, творения в Клубе молодого литератора. Самое-то скверное, что приходится целиком полагаться на мнение дядь и теть из редакций. А если они не понимают его? Как это проверить? Как пробиться к читателю?.. Неужели сказать себе: «можешь — не пиши». Живи себе, как живут миллионы мужчин и женщин, и не тужи. Чем, в конце концов, профессия токаря хуже любой другой?.. Да ничем, конечно, не хуже, зачем вообще так ставить вопрос? Если не хуже, то — сиди и не смей дерзать? Дело не в том: хуже — не хуже…