Роберт Уоррен - Воинство ангелов

Значительная часть романа Р. П. Уоррена обращена к наименее освоенному нашим сознанием периоду американской истории — к эпохе Реконструкции, наступившей после победного для северян завершения Гражданской войны. На опустошенном Юге требовалось не просто восстановить хозяйство, но и наладить социальные связи, перестроить общественную структуру, включить вчерашних изгоев в процесс обновления и консолидации нации. Расхожая истина гласит, что успех в таком многотрудном деле возможен, но лишь когда оно отдано в руки людей доброй воли, видящих в своих усилиях по перестройке и возрождению страны не путь, ведущий к наживе, а патриотический, внушенный идеалами альтруизма долг. Уроки Реконструкции при всем сумбуре и злоупотреблениях, которые ее сопровождали, были с успехом учтены американцами в ходе денацификации Западной Германии и модернизации Японии после 1945 года. Полвека спустя во многом схожая задача переустройства постсоветской России потерпела фиаско не в последнюю очередь из-за нехватки тех, кого Уоррен еще во «Всей королевской рати» назвал «неискоренимыми идеалистами».

Сумбурная и нервозная пора Реконструкции отложилась в коллективной памяти американцев как время громких скандалов, растрат и подкупов, подтасовок и махинаций. Президент Эндрю Джонсон, унаследовавший этот пост после убийства Линкольна, чудом удержался в Белом доме ввиду вполне реальной угрозы импичмента. Сменивший его бывший боевой генерал Улисс Грант своей деятельностью создал прецедент трансформации увитого лаврами полководца в заурядного и скорее всего нечистого на руку политика. В довершение всего случилось и вовсе небывалое — по результатам выборов 1876 года президентом был провозглашен республиканец Р. Хейс, хотя он и получил на 250 тысяч голосов меньше, чем его соперник демократ С. Тилден. Нечто подобное творилось и в законодательных собраниях штатов и тех территорий, которые, подобно Луизиане (о чем подробно рассказывается в романе Уоррена), были допущены в федерацию лишь по истечении известного срока. Вся эта кутерьма не могла, однако, заслонить то главное, к чему Соединенные Штаты пришли, перешагнув порог столетия своей независимости. Искоренив раскол, страна крепла от десятилетия к десятилетию, привлекая переселенцев со всех концов света, излучая энергию и уверенность в будущем.

Потребовалось, однако, немало лет упорного просветительства, организованной классовой борьбы, чтобы направить эту энергию по нужному руслу, заставить ее служить, как говорят в Америке, Общему делу, а не только Частному интересу. У самых истоков далеко не завершившегося процесса находятся события, описанные в романе Р. П. Уоррена. В художественном отношении «Воинство ангелов» не свободно от некоторых слабостей: психологической недостоверности ряда характеров и эпизодов, неслаженности композиции, избыточной порой риторичности стиля. На отмеченную особенность манеры прозаика со всей деликатностью обратил однажды внимание ведущий американский критик А. Кейзин, пояснив, что Уоррену свойственна «тенденция писать так, как ему нравится, вместо того чтобы использовать только те слова, обороты, фразы, которые необходимы» [5] Kazin A. Contemporaries. Boston. 1962. P. 180. .

При всем этом «Воинству ангелов» присуще и незаурядное, не часто встречающееся в литературе второй половины XX века достоинство — устремленность к эпичности. Жизнь персонажей произведения впрямую связана с движением Большого времени; взаимопроникновение личного и общественного не только декларируется, но и подтверждается внутренним ходом повествования. «Ты живешь во времени, в том коротком отрезке его, — размышляет Уоррен в одном из авторских отступлений, — который принадлежит тебе, но отрезок этот не только твоя собственная жизнь, но и завершение, итог жизней, протекающих одновременно с твоей. Иными словами, это история, а ты — воплощение этой истории, и ты не столько проживаешь свою жизнь, сколько жизнь, можно сказать, проживает тебя, ибо ты есть то, что делает из тебя История».

На протяжении скептического XX века эти принципы исторического детерминизма не раз подвергались сомнению, объявлялись пережитком догматического мышления, но у американского писателя не было оснований ставить под вопрос их истинность. «Он знает жизнь, он в отчаянной борьбе стремится проникнуть в ее тайны, и его неустанный, принимающий самые разнообразные формы поиск должен вызвать отклик в душе каждого вдумчивого читателя» [6] West P. Robert Penn Warren. Minneapolis. 1964. P. 45. , — пишет один из первых в США исследователей творчества Р. П. Уоррена. Сказанное следует в первую очередь отнести к лучшим произведениям прозаика о волнующих страницах американского прошлого.

А. С. Мулярчик

«О, кто я? кто?» — вот слова, воплем звучавшие в моем сердце. «Я Аманта Старр», — вновь и вновь, как заклинание, твердила я, словно повторение этого имени могло помочь мне воплотиться и стать реальностью. Но и имя таяло в воздухе, улетучивалось в безмерности пространства. Мир безмерен, огромен, и ты теряешься в нем — огромность расступается, разлетается во все стороны бескрайней песчаной пустыней, посверкивающей миражами вокруг. А иногда огромность эта надвигается, нависает, грозя раздавить и уничтожить. Ибо ничтожность двояка — ничтожность и одиночество песчинки, когда пространство улетает от тебя, превращается в недостижимость и ничтожность того, кто стиснут стенами, грозящими раздавить.

Если б только освободиться , думала я, освободиться от невыносимого одиночества, ощущения собственного ничтожества, когда мир расступается и пространство улетает от тебя, и освободиться от давящего страха, когда стены вокруг растут, надвигаются и вот-вот раздавят тебя, сокрушат.

И вдруг перед глазами возникает картина — зеленая солнечная лужайка, иногда с журчащим ручьем, иногда — без, но всегда излучающая ясность и солнечный свет, мир и покой, и я на лужайке. Даже себе самой невозможно описать ее, как невозможно описать свой сон: начинаешь описывать и вдруг понимаешь, что погружаешься в другой сон, все становится иным, меняется, и даже настроение — то, что было, уже не вернешь.

А настроение, которым полнится мой сон — если только можно назвать его сном, — это настроение легкости и свободы: словно всплескиваешь руками, внезапно пробуждаясь, в счастливом озарении. «Вот она я, Аманта Старр!»