Андрей Шляхов - Ювелирная работа

— Благодарности — дело хорошее, — согласился Алекс. — Но как намекать? Скажешь: «написали бы вы мне благодарность», а вместо этого получишь жалобу на то, что доктор вымогает благодарности.

— Вымогать нельзя, — согласился Кашурников. — Надо действовать тоньше. Принесет тебе, к примеру, пациент бутылку коньяка, а ты ее не бери ни в какую и скажи: «хотите отблагодарить — напишите благодарность». Или, если видишь, что человек перед тобой отзывчивый, душевный, то посетуй — жалобы, мол, все пишут, а благодарностей ни от кого не дождешься. Понятливые поймут. Ну или если кто-то хочет чего-то, что выходит за рамки, то сразу скажи, что помимо материальной благодарности нужна еще и письменная. Таким можно и прямо сказать. А можно и проще — договорись с медсестрой, чтобы она за твоей спиной пациентам намекала: «напишите доктору благодарность, от вас не убудет, а человеку приятно». Однако же это не только приятно, но и полезно. При любом повышении в первую очередь смотрят на то, как человек умеет работать с народом. На одну чашу весов кладутся жалобы, а на другую — благодарности…

Алекс был уверен, что жалоб на него народ писать не будет. Не за что. Доктор Бушмакин работает образцово, дело свое знает, лечит четко по стандартам, всегда вежлив и вообще проявляет к пациентам чуткость и заботу. Ну на что при таком раскладе можно пожаловаться?

Оказалось, что можно. Первую жалобу на кардиолога Бушмакина написал пациент, не сумевший купить выписанный Алексом раминолол [11] Название препарата вымышленное. в ближайшей к поликлинике аптеке. Доктор выписывает то, чего нельзя купить — разве ж так можно?

А прогуляться до другой аптеки разве нельзя? Ну и вообще любой препарат может закончиться, что с того? У кардиолога нет информации о наличии препаратов в аптеках. Что было указано в стационарной выписке, то Алекс и назначил. Он был кругом прав и даже еще правее, однако главный врач пригласила его в свой кабинет и полуласково-полустрого отчитала за «невнимательное отношение к людям». Хорошо еще, что не дала жалобе ход. Эльвира Рудольфовна к жалобам, приходившим на ее имя, а не спущенным сверху, относилась по-разному. Если жаловались на кого-то из ее любимчиков, то после разговора по душам жалоба клалась под сукно и о ней благополучно забывали. Если же речь шла не о любимчиках, то принимались меры — объявлялись выговоры, снимались премии, а то и увольняли. Но даже положенная под сукно жалоба становилась пятном на репутации.

В ювелирном деле все было иначе. Там без вины жалобы быть просто не могло. На что жаловаться, если мастер выполнил заказ в срок, надлежащим образом и взял за это сколько положено? Тут и захочешь написать, а ничего не выйдет. А вот на врача можно вешать всех собак без разбору, по принципу «вали кулём — потом разберем».

Вторую жалобу на Алекса тоже написали «на пустом месте», без каких-либо оснований. Безмозглый дед Тимошин пришел к Алексу за путевкой в подмосковный кардиологический санаторий, которая полагалась ему как ветерану венгерских событий пятьдесят шестого года с двумя инфарктами в анамнезе. Состояние Тимошина было таким, что ни о каком санаторном лечении ни могло быть и речи — отеки на ногах, одышка при небольшой физической нагрузке, частые приступы стенокардии. Алекс так ему и сказал — вам бы в стационар, а не в санаторий. Юлия Семеновна едва ли не на каждом собрании призывала врачей ответственно относиться к направлению пациентов в санатории. Строго по показаниям! Только стабильных-компенсированных! Мало ли, что они требуют? У вас своя голова на плечах должна быть и отвечать, если что, придется вам. А еще недавно был шухер на всю Москву из-за того, что соседняя поликлиника направила в санаторий пациента, которого из машины пришлось выгружать на носилках, настолько он был плох. Пациента по «скорой» госпитализировали в реанимацию, а на поликлинику главный врач санатория накатал пространную «телегу» в департамент здравоохранения. Весело было, даже очень. Главный врач едва усидел на своем месте.

Дед Тимошин с какого-то перепугу решил, что доктор Бушмакин вымогал у него деньги за направление в санаторий. У Алекса был свидетель — Ксения Валерьевна, которая написала в объяснительной, что ничего подобного не было, доктор объяснил гражданину Тимошину, что ему по состоянию здоровья противопоказано санаторное лечение. Однако же главный врач снова сказала, что к пациентам нужно относиться внимательнее и объяснять все нужно так, чтобы до них доходило. Так что Алексу благодарности от пациентов были ой как нужны и он активно начал их обеспечивать, причем просил или намекал, чтобы писали не на имя главного врача, а на имя директора департамента здравоохранения. Пусть там знают, что в шестьдесят девятой городской поликлинике работает замечательный доктор Бушмакин — грамотный и чуткий.

— Хочешь и я тебе благодарность напишу? — предложила Аля. — За чуткость, проявленную на вызове?

— Это дело давнее, — ответил Алекс. — Странно будет выглядеть, что ты только сейчас решила меня отблагодарить. Ты лучше статью в какое-нибудь популярное издание про меня напиши. Типа — есть такой доктор.

— Как только закажут, так сразу же и напишу! — пообещала Аля и, разумеется, ничего не написала.

Роман с Алей продолжал кочегариться, то есть чувства не остывали. Никто ничего вроде как не ожидал и ни на что не рассчитывал, просто им было приятно проводить время вместе. Точнее, не все время, а выходные. Как-то так сложилось, что по будням они встречались редко, откладывали приятное до субботы. В субботу вечером Алекс с Алей отправлялись в загул по барам или клубам. Тусили до глубокой ночи, а бывало, что и до утра. Затем отсыпались у Али и предпринимали еще что-то совместное в воскресенье. Алекс так и не сподобился обставить как следует свою квартиру. Он продолжал жить в спартанской обстановке, которая не сильно располагала к приему гостей и совместному бытию. А вот в Алиной двушке имелось все, чего могла пожелать душа, включая тостер, яйцеварку и аэрогриль, который стоял на холодильнике не распакованным, прямо в коробке. Аэрогриль подарила Але бабушка, надеявшаяся приучить внучку к здоровому питанию. Но Аля из горячего готовила только яичницу или горячие бутерброды, а для этих незамысловатых блюд аэрогриль не требовался.

— Поставь свой будильник на восемь утра для подстраховки, — попросила однажды Аля перед тем, как заснуть после очередного загула. — А то вдруг я просплю.

— Завтра же воскресенье, — напомнил Алекс. — То есть — уже сегодня. Можно давить подушку сколько захочется.

— Не просто воскресенье, а четырнадцатое ноября, — уточнила Аля. — День рождения моего папочки. Я, как единственная и примерная дочь, не могу не засвидетельствовать ему свое почтение. Лично. По телефону не прокатит, папочка обидится.