Андрей Шляхов - Ювелирная работа

— Сдается мне, что вы проходили ординатуру не на очень-то дружной кафедре, — сказала однажды Макаренко. — Иначе бы сохранили связь.

— Связь я сохранил, — ответил Алекс. — Буду в Иркутске, так зайду обязательно с тортиком. Но неудобно же писать профессору или доценту в «Одноклассниках»: «Приветствую! Как дела?». А из нашего потока никто на кафедре не остался.

Врать уже получалось интуитивно, не задумываясь, «на автопилоте». Скажешь и сам удивляешься — как же я складно фуфло толкаю, любо-дорого послушать! Однако верно же говорят: «не все коту творог, бывает и ж…ой об порог». Как-то раз Алекс в присутствии Али, с которой у него сложился примерно такой же «ненавязчивый» роман, как и с Ольгой, допустил большую оплошность. Ольга, к слову будь сказано, сразу же почувствовала, что у Алекса появилась другая женщина и разорвала отношения, сказав, что она ни на что не претендует, но делить мужиков с кем-то еще не привыкла. Алекса сильно интересовало, каким образом Ольга узнала о существовании Алены и в прощальный вечер (при свечах и с шампанским — какая пошлость!) он все-таки добился от отнекивавшейся Ольги объяснения. Оказалось, что все дело в «градусе постельного энтузиазма», как выразилась Ольга. Если «градус» понижается, значит появилась соперница, которая отвлекает на себя часть мужских сил. Алекс сделал зарубку в уме — за «градусом» нужно следить.

Так вот, об оплошности. Однажды Аля показала Алексу золотую медаль, которую она получила по окончании школы. Показала самым что ни на есть романтическим образом — ничего, кроме ленты с медалью на ней надето не было.

— А моя мама умерла на церемонии вручения аттестатов, — грустно сказал Алекс, если по кому и скучавший, то только по матери. — Взяла в руки мой аттестат, и умерла. Тромб.

— Твоя мама? — изумленно переспросила будущая звезда журналистики, у которой цепкая память сочеталась с вниманием к деталям. — Как это? Ты же говорил, что она погибла при взрыве машины…

Алекс мысленно ругнул себя за глупость и начал спасать положение.

— Я про тетю Тоню говорю, мать моего старшего брата Леши. Она мне была как мать и в детстве я называл ее «мамой». Так и привык, — вдохновенно врал он. — Надо отдать должное моему отцу. Он сумел не только сохранить хорошие отношения с тетей Тоней после развода, но устроил так, что наши семьи общались, причем искренне, без натуги. Если родители уезжали в отпуск, а меня по каким-то причинам взять с собой не могли, то я жил у тети Тони. Она меня тоже называла «сыночком», как и моего брата…

Слова были лживыми, а вот слезы на глаза навернулись натуральные и голос задрожал без принуждения. Аля обняла его и стала легонько поглаживать рукой по спине.

— Бедный, бедный мальчик, — шептала она Алексу на ухо. — Я все понимаю. Твоим родителям не было до тебя дела, если они предпочитали отдыхать отдельно от тебя, а тетя Тоня заменила тебе маму…

Алекс не выдержал и разрыдался в голос, чего с ним не случалось лет двадцать. Было стыдно — взрослый мужик, а разревелся при женщине, да еще и в самый неподходящий момент. Но хуже всего было то, что на пике эмоций ему захотелось рассказать Але всю правду о себе. Так захотелось, что чуть было не рассказал, еле сдержался. А что было бы, если бы не сдержался? Представить страшно!

Отношения с Алей пока еще не дошли до той степени близости, которая позволяет делиться самым неблаговидным из сокровенного. Да и вряд ли они вообще имели шанс до этого дойти. Аля позиционировала себя как убежденную противницу брачных уз и ярую чайлдфри.

— Журналистика — даме ревнивая, — говорила Аля. — Она ставит вопрос ребром — или я, или семья! Компромиссов быть не может!

Самому Алексу нравилась Алена, но не нравился статус ее родителей. Как-то не тянуло быть зятем завхоза и учительницы, хотелось получить от брачных отношений как больше выгод. Вот если бы отец Алены был бы профессором… Если бы, да кабы.

Общаясь с коллегами на курсах, Алекс еще сильнее убедился в том, что без блата в медицине далеко не продвинешься. При упоминании какой-нибудь важной фигуры сразу же следовало уточнение относительно родственных связей.

— А чего ты удивляешься? — спросил Севостьянов. — Вся наша медицинская верхушка — это дети, внуки, зятья и невестки тех, кто выдвинулся наверх еще при Сталине. Развели, понимаешь ли, такую семейственность, что постороннему не пробиться. Взять, хотя бы, Денисова, который стал заведующим кафедрой в сорок лет. Он женат на дочери Синицина, директора института гематологии и, по совместительству, главного терапевта президентского медуправления. А Макаренко — дочь замначальника главного военно-медицинского управления… Если тебе интересно, то спрашивай, я все про всех знаю.

— Меня интересуют только незамужние дочери и внучки корифеев, — отшутился Алекс.

— Меня, представь, тоже, — усмехнулся Севостьянов. — Но это — остродефицитный товар. Атака начинается с первого курса и к пятому, обычно, девушка уже окольцована. Со мной на одном курсе училась дочь завкафедрой глазных болезней, страшная, истеричная, характер сволочной… Короче говоря, даже если захочешь хорошее слово о ней сказать, то ничего сказать не сможешь. Так за ней лучшие женихи курса табуном бегали, на их фоне у меня не было никаких шансов. Поэтому я сейчас прозябаю в «полтиннике», а не доценствую на кафедре. Такова селяви.

Алексу было обидно, что среди курсантов нет ни одной «мажорки». Уж он бы в лепешку бы расшибся, а своего счастливого шанса не упустил бы. Но в остальном, все на курсах ему нравилось и пользы от них было очень много — наконец-то получил систематическое медицинское образование. Приязнь была взаимной — преподавателям нравился старательный, активный и не прогулявший ни единого дня доктор Бушмакин. Профессор Денисов однажды сказал, что при случае выразит признательность Михаилу Никитичу за подготовку столь ответственных, отлично замотивированных врачей, как доктор Бушмакин. Алекс к тому времени уже выучил назубок все нужные имена и знал, что Санек проходил ординатуру на кафедре, которой заведовал профессор Михаил Никитич Бурчаков. Вот уж он удивится, услышав добрые слова в адрес Санька! Тот же явно пальцем о палец не ударял, раздолбайничал напропалую, а все экзамены и зачеты за него сдавал отцовский кошелек.

За старательность в учебе и происхождение из дальних мест ехидный Севостьянов прозвал Алекса «Ломоносовым», только прозвище это не прижилось. А жаль. Алексу оно очень нравилось. Приятно же, когда тебя сравнивают с великим ученым.

Экзамен, который сдавался в конце, был сугубой формальностью. Завалить его было невозможно, но, профессор Денисов проводил экзамен всерьез, по-настоящему, с оценками по пятибалльной шкале, для того чтобы каждый курсант мог оценить объем своих знаний. Алекс подготовился и сдал экзамен на «отлично», подробно ответив на все вопросы. Денисов сказал, что другого результата и ожидать было нельзя, потому что тот, кто добросовестно занимается, всегда сдает на «отлично». Алекс понадеялся, было, что профессор пригласит его на работу в свое отделение или, хотя бы скажет, что будет иметь его в виду на случай появления вакансий, но Денисов ничего подобного не сказал. Пожал на прощанье руку, пожелал успехов и адью-мармадью.