Нора Эфрон - Оскомина

Словом, в измене есть и своя привлекательность: из запутанных отношений, при которых обе стороны не чураются оскорблений, ты с великим удовольствием переходишь в другую реальность, простую, ясную и приятную, так как твой обидчик (или обидчица) совершил по отношению к тебе нечто настолько ужасное и непростительное, что тебе мгновенно отпускаются все второстепенные грехи типа лени, зависти, обжорства, алчности… И еще какие-то три, но их я забыла.

Только спустя много лет, когда мне наконец открылась вся чудовищность измены, я убедилась, что совершенно напрасно винила во всем Бренду. Прошли годы, и в один прекрасный день поганка Бренда появилась на свадьбе моего отца — он женился на ее старшей сестре, — подошла ко мне и искренне, со слезами в голосе говорит:

— Очень надеюсь, что мы снова станем друзьями.

— Сильно сомневаюсь, — отвечаю я.

— Но мне тебя так не хватает, — и она заплакала.

— Ты меня не разжалобишь, не надейся, — говорю я. — Я тебе ничего плохого не делала, не то что ты. Не забыла еще?

— Нет, — признается Бренда. — И не прощу себе этого никогда. Прости меня. Ну пожалуйста!

Прояви благоразумие, Рейчел, приказываю я себе. Теперь она тебе родня. Неужели из-за одного давнего проступка ты никогда больше не станешь с ней разговаривать? Только потому, что однажды твой муж отправился за электрическими лампочками, но так их и не купил?

— Умоляю, прости меня, — продолжает Бренда. — Если бы я могла вычеркнуть из своей жизни одну неделю, я бы вычеркнула ту неделю во Флориде.

ТУ неделю во Флориде?! Я не верила собственным ушам. Задолго до тех поисков электрических лампочек Бренда пребывала в унынии от своего брака с Гарри, и мы с Чарли взяли ее с собой на кулинарный конкурс компании «Пиллзбери». Просто чтобы она взбодрилась! Представляете? Я всю неделю бродила по Большому залу отеля «Фонтенбло», оценивая слоеные рогалики с кремом, а теперь выясняется, что тем временем Бренда с Чарли смотрели по платному каналу порнографические фильмы и без передышки трахались, точно кролики. А тут у моего отца свадьба, куча гостей, отец рассказывает очередную байку с бородой про то, как он послал Говарда Хоукса [81] Говард Винчестер Хоукс (1896–1977) — американский кинорежиссер, сценарист, продюсер. куда подальше, моя новая мачеха потчует всех соусом гуакамоле, а меня та неделя во Флориде так взбесила, что глаза как пеленой застлало. И злилась я уже не на Бренду, понимаете? Я столько лет на нее злилась, что уже не осталось сил злиться. А вот Чарли — я готова была его убить. Согласна, реакция запоздалая, но, ей-ей, меня так и подмывало набрать его номер и сказать: катись к черту, видеть тебя не желаю. Впрочем, поскольку я и так пять лет — с того дня, когда нашему браку пришел конец, — его в глаза не видела, грозить ему не было никакого смысла. С Марком все тоже вышло хуже некуда, но тут я хотя бы знала, кто виноват.

— И почему же мне не надо винить Джойс? — спрашивает Ричард. — Мы ведь были друзьями.

— Но Хелен-то тебе жена, — говорю я.

— Я ей никогда не доверял, — признается Ричард. — Сидит себе и потягивает «Тэб» [82] «Тэб» — фруктовый напиток без сахара компании «Кока-Кола». , а какие мысли бродят у нее в голове, поди знай.

— Зато теперь знаешь, — говорю я.

— Как прикажешь тебя понимать?

— Сама не пойму. Я хотела тебя приободрить, а не портить тебе настроение, — говорю я.

— Извини, — говорит Ричард. — Расскажи про вас с Марком.

Мы вышли на улицу. Стоял ясный октябрьский денек, и мы под ручку зашагали по городу. Если ты беременна, тебе особенно удобно идти под руку с кем-нибудь высоким: живот не мешает. Я рассказала Ричарду про нас, Марка, Телму и меня. К тому времени, когда я завершила свой рассказ, мы уже дошли до Центрального парка, и тут Ричард меня поцеловал. Целуется он замечательно. Марк тоже, но в браке целоваться постепенно перестают — вот какая штука. Мы дошли до зоопарка, посмотрели, как часы на летнем театре «Делакорт» бьют пять, и сели на лавочку перед тюленьим бассейном. Тут Ричард снова меня поцеловал.

— По-моему, я его просто-напросто закормила, — говорю я.

— Ты с ума сошла, — бормочет Ричард.

— Меня, видимо, настолько заворожило сознание, что мы с ним — супружеская пара, что я даже не заметила, что мужчина, с которым мы пара, уже спарился с совсем другой женщиной.

Тут Ричард кладет руку мне на живот — тугой и круглый, как баскетбольный мяч, и говорит:

— Пошли ко мне.

Я качаю головой.

— Нет, правда, Рейчел, — говорит он. — Вот было бы здорово! Мне еще не доводилось спать с женщиной на восьмом месяце беременности.

— Уверена, что Хелен это тоже понравилось бы, — замечаю я.

— Сегодня утром Хелен съехала с квартиры. Если хочешь, можешь поселиться у меня, — предлагает Ричард. — У нас и детская комната имеется. Я не шучу, Рейчел. Когда-то я снял документальный фильм про метод Ламаза и готов рожать ребенка вместе с тобой. Можем заново пройти курс подготовки.

— Я не в восторге от метода Ламаза.

— Тогда можем пойти на антиламазовские курсы, — говорит Ричард.

— Но мы ведь не влюблены, — говорю я.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Ричард.

— Оттуда: я все еще люблю Марка. А ты все еще любишь Хелен. Мы с тобой — две жертвы измен — будем просто жаться друг к другу, но нас ничто не связывает, кроме желания наказать тех двоих за то, как они с нами поступили.

— Выходи за меня, — говорит Ричард. И, поднявшись во весь рост, повторяет: — Выходи за меня, Рейчел.

Неподалеку люди сидели на лавочках, бродили вокруг тюленьего бассейна, и я видела, как они с любопытством закрутили головами.

— Рейчел, я серьезно, — уже во весь голос произносит Ричард. — Я хочу на тебе жениться. Надо было еще тогда на тебе жениться.

— Давай, Рейчел, выходи за него! — гаркает парень через две скамейки от нас. — Пускай у мальца будет папаша.

Парочка на другой скамейке зааплодировала, послышались смешки.

— Ричард, сядь, — говорю я. — Прошу тебя.

— А ты что, готова произвести на свет ребенка в нынешних обстоятельствах? — вопит он, направляется к тюленьему бассейну и вот уже прыгает на парапет. — Я хочу на тебе жениться, ты хочешь за меня выйти — ты просто не догоняешь. Выходи за меня, Рейчел. Я — человек верный. Я не способен на измену. Может, я сейчас и под мухой, но ручаюсь за каждое свое слово. Если уж я говорю «навсегда», значит, навсегда. А если ты хочешь, чтобы я сел, перестал на тебя орать и выставлять себя на посмешище, скажи одно только слово: да.

Раздались дружные аплодисменты.

— Слышишь? — говорит Ричард. — Народ меня поддерживает. — Он смотрит на меня, победно вскидывает руки и кричит: — Выходи за меня! И ноги твоей никогда больше не будет в Вашингтоне. Выходи за меня, и тебе никогда больше не придется притворяться, что ты отличаешь Иран от Ирака. Выходи за меня, и тебе никогда больше не надо будет слушать очередного зануду, который трындит о том, кто, по его мнению, станет следующим заместителем редактора иностранного отдела в «Вашингтон пост».