Мелани Бенджамин - Госпожа отеля «Ритц» [litres]

Она лежит так тихо, что Клоду кажется, что она заснула; внимательно прислушавшись, он улавливает ее прерывистое дыхание.

– Я обещаю, что ты будешь в безопасности, – шепчет он. – Всегда. Я готов пожертвовать чем угодно, чтобы защитить тебя.

Клод не уверен, что смог бы выполнить оба этих обещания – обещание говорить правду и обещание защищать ее – даже в мирное время. Но он знает, что должен хотя бы попытаться.

И еще одно.

Больше никому и никогда не придется рассказывать Клоду Аузелло, какая у него храбрая жена. Он будет убеждаться в этом сам, каждое утро, каждый вечер. Он будет дорожить каждым разговором, каждым мимолетным взглядом. Каждой ее улыбкой и каждой слезинкой.

Он никогда не будет ее достоин.

25 августа 1944 года

– Я пришел освободить «Ритц»! – кричит он, выпрыгнув из джипа, упершись руками в бока и широко расставив ноги, напоминающие стволы деревьев. Его борода стала длиннее и пышнее. И белее, чем в тот день, когда он был в «Ритце» в последний раз.

Но его все равно узнают. Сам Хемингуэй пришел освободить «Ритц»!

Клод Аузелло, стоя у входа, подавляет вздох. «Ритц» уже освобожден: последний нацист ушел вчера вечером. Ушел пешком, рыча и изрыгая ругательства. Когда за ним закрылась дверь, персонал рыдал и ликовал. Сотрудники маршировали по отелю, как солдаты, срывая со стен свастику. Праздновали в императорских апартаментах, прыгая на кровати, где спал Геринг, надевая его халаты с перьями марабу и танцуя под его любимые песни – как ни странно, немец обожал сестер Эндрюс, особенно их «Bei Mir Bist du Schön». Они вдесятером залезли в огромную ванну (предварительно, конечно, вымыв ее) и пили хорошее шампанское, которое Клоду удалось спрятать от немцев на складе за Сеной.

Хемингуэй достает из кобуры пистолет – немецкий пистолет, при виде которого многие невольно вздрагивают. На Хэме форма американского солдата. С ним еще четверо американцев.

Он взбегает по ступенькам; Клод Аузелло почтительно кланяется.

– Я здесь, чтобы освободить бар «Ритца», – заявляет Хемингуэй, запрокидывая голову. – За мной, ребята!

С пистолетом в руке он бежит по широкому коридору, улыбаясь белозубой американской улыбкой; он выглядит здоровым, сытым и довольным. Через минуту Хэм распахивает дверь бара и провозглашает:

– Я сделал это! «Ритц» снова в руках союзников! За это надо выпить!

Скоро в отеле начинают мелькать знакомые лица. Писатели и военные корреспонденты, музыканты и актеры, британцы и американцы толпятся у барной стойки. Все в пыли, все в форме; вальяжные и легкомысленные. Роберт Капа, Ли Миллер, Пикассо, который всю оккупацию отсиживался в своей квартире (в отличие от Гертруды Стайн и ее подруги Алисы, которые сбежали в деревню). Джордж Шойер – бывший помощник Фрэнка Мейера, а теперь главный бармен – откупоривает шампанское. Пробки хлопают так, что кажется, будто в «Ритце» стреляют. Но никто не вздрагивает; все продолжают пить и смеяться.

А потом…

– Привет, мальчики! – Сама Марлен Дитрих подкрадывается к Хемингуэю. – Папа! – мурлычет она, и Хэм опускается перед ней на колени. На Дитрих американская военная форма, сшитая так, чтобы подчеркнуть все соблазнительные изгибы ее тела. Блестящие светлые волосы коротко подстрижены. Макияж безупречен. Кажется, что она приехала в «Ритц» со съемочной площадки, но, по слухам, она только что вышла из армейского грузовика, в котором вернулась в город вместе с американскими солдатами.

– Капустка! Да здравствует Капустка! – На мгновение все озадаченно замолкают. Потом, вспомнив, что это прозвище, которое Хемингуэй дал Дитрих, разражаются радостным смехом. Марлен и Хэм обнимаются и страстно целуются.

– Тебе нужно побриться, – говорит она с немецким акцентом, который ни у кого не вызывает отвращения. – Но сначала выпьем!

Вечеринка продолжается. Они уверены, что так будет всегда.

Теперь, когда немцы покинули отель «Ритц» на Вандомской площади.

Сентябрь 1944 года

– Бланш, эй, Бланш!

Впервые после своего возвращения госпожа отеля «Ритц» отваживается заглянуть в бар. Сопровождаемая восторженными возгласами, Бланш на нетвердых ногах идет к своему столику. На лицах гостей она читает не только радость, но и испуг. Хемингуэй тщетно пытается скрыть беспокойство.

Он отодвигает ее стул с нежностью, непривычной для такого властного мужчины, и покупает Бланш выпивку. А потом рассказывает ей о своих приключениях, о том, как последовал за армией во Францию, как скучал в Лондоне в ожидании вторжения. Бланш слушает и кивает – ее обычная роль. Но она не может не заметить, что Хэм не спрашивает о тех, кого больше нет в «Ритце»: о Фрэнке Мейере и Гриппе, о своем любимом чистильщике обуви Жаке или о Викторе, который так хорошо его брил.

Дитрих – стройная блондинка в брюках, которые так раздражают Клода, – поет свои знаменитые песни, окруженная толпой поклонников. Бланш нюхает свежую розу в вазе; ее поставил туда Клод, милый Клод, который все еще боится выпустить жену из поля зрения. Впервые в жизни он рад, что она проведет весь день в баре. Мартини, скорее всего, не избавит ее от тяжелых воспоминаний, но черт возьми, она может хотя бы попытаться.

Хемингуэй залпом допивает свой мартини. Бланш уже не в первый раз ловит себя на мысли, что его огромные морщинистые руки напоминают бейсбольные перчатки.

– Смотри, Бланш! – Он поглаживает черный кожаный ремень, туго затянутый на выпирающем животе. – Я снял его с нациста. Это мой «пояс фрица».

Бланш дрожит как в лихорадке. Она обхватывает стакан обеими руками, с усилием подносит к губам, а потом опускает на стол, умудрившись не расплескать слишком много мартини. Хемингуэй не обращает на это никакого внимания. Обычное дело в пьяной компании.

– А куда делась твоя подруга? Такая миниатюрная… Кажется, русская, или кто она там?

Бланш пристально смотрит на него. Широкое лицо Хемингуэя с правильными чертами светится здоровьем, довольством, хорошим настроением. Блаженным неведением.

Бланш пожимает плечами – это телодвижение, кажется, специально придумали для таких случаев – и быстро меняет тему. Она расспрашивает Хэма о его неизменно сложной личной жизни.

– О, Марта скоро приедет, но Мэри уже здесь. Я должен убедиться, что Марта остановится в другом отеле. Мы разведемся. Я женюсь на Мэри, – он указывает на молодую женщину с короткими каштановыми волосами, сидящую рядом с Марлен; она одета просто до небрежности и, кажется, смотрит на Дитрих с завистью. Всем известно, что Дитрих и Хемингуэй испытывают друг к другу нежные чувства. Свой первый вечер после возвращения в «Ритц» Марлен провела с Хэмом, предварительно побрив его на глазах у восхищенной публики. Капа заснял это, и фото уже появилось в газетах.