Джон Чивер - Исполинское радио

Звонок из одиннадцатой квартиры прервал его грезы. Он поднялся; его ждали мистер и миссис Фуллер. Когда они пожелали ему веселого рождества, он ответил:

— Не очень-то мне приходится веселиться на рождество, миссис Фуллер. Рождество — невеселый день для бедного человека.

— У вас нет детей, Чарли?

— Живых четверо, — ответил он. — Двоих похоронил.

От великолепия собственной лжи у него захватило дух.

— Миссис Лири у меня ведь калека, — прибавил он.

— Ах, как грустно, Чарли, — посочувствовала ему миссис Фуллер.

Она вышла из лифта и вдруг повернулась к нему.

— Я хочу подарить что-нибудь вашим детям, Чарли, — сказала она. — Сейчас мы с мистером Фуллером идем в гости, но, когда я вернусь, я непременно дам вам кое-что для ваших детишек.

Он поблагодарил ее. Его вызвала четвертая квартира, и он поехал за Уэстонами.

— Для меня это не ахти какой праздник, — сказал он им в ответ на поздравления. — Ведь рождество — печальный праздник для бедного человека. Я, видите ли, одинок и живу в номерах.

— Бедный Чарли, — сказала миссис Уэстон. —Как я вас понимаю! Во время войны, когда мистер Уэстон был далеко, я провела рождество одна-одинешенька. У меня не было ни елки, ни рождественского обеда, ничего. Я жарила себе яичницу и плакала.

Из вестибюля раздался нетерпеливый голос мистера Уэстона.

— Я вам очень сочувствую, Чарли, — повторила миссис Уэстон и побежала догонять мужа.

К полудню атмосфера в шахте подъемника изменилась: на смену бекону и кофе пришли ароматы домашней птицы и дичи, и весь дом, как одно огромное хозяйство, был поглощен приготовлением огромного пира. Дети все уже возвратились со своими нянями и боннами из Центрального парка. То и дело к дому подъезжали машины с бабушками и тетушками. Люди, проходящие по вестибюлю, были одеты во все праздничное, новое, в великолепные меха, и в руках у них были веселые, разноцветные свертки.

Чарли продолжал жаловаться всем, кто поздравлял его с рождеством, изображая себя, в зависимости от настроения, то одиноким холостяком, то бедным человеком, обремененным огромной семьей. Однако ни собственные меланхолические излияния, ни сочувствие слушателей не утешали его нисколько.

В половине второго девятая квартира вызвала лифт, и, когда Чарли поднялся, в дверях стоял сам мистер Деполь, держа в руках фужер и мешалку для коктейля.

— Вот, Чарли, чтобы и у вас было рождественское настроение, — сказал он, наливая ему коктейль. Затем появилась горничная с подносом, на котором стояли прикрытые тарелками блюда. Из гостиной вышла миссис Деполь.

— С праздником, Чарли, — сказала она. — Я попросила мистера Деполя разрезать гуся пораньше, чтобы и вам, видите ли, отведать. Сладкое я не поставила на поднос, потому что, боюсь, растает. Когда мы дойдем до сладкого, мы вас снова вызовем.

— Какое же рождество без подарков? — сказал мистер Деполь, вынес какую-то большую, плоскую коробку из передней и положил ее поверх тарелок на поднос.

— Из-за вас у меня в самом деле получилось рождество,— сказал Чарли. Слезы навернулись ему на глаза. — Спасибо вам, спасибо!

— С праздником, с праздником! — кричали они ему вслед, покуда он шел с подносом в кабинку лифта. Он спустился и отнес обед и коробку в вахтерскую. На подносе был суп, какая-то рыба под соусом и кусок гуся. Послышался звонок, но прежде чем подойти, он сорвал крышку с картонки и обнаружил в ней домашний халат. Щедрость супругов Деполей, вместе с выпитым коктейлем, слегка ударили ему в голову, и в двенадцатую квартиру он поднимался в состоянии восторга. В дверях стояла горничная миссис Гэдсхилл с подносом, а за ее спиной — сама миссис Гэдсхилл.

— С праздником, Чарли! — сказала она.

Он поблагодарил ее, и на глазах у него снова навернулись слезы. По дороге вниз он выпил рюмку коньяку, которая стояла на подносе миссис Гэдсхилл. На жаркое у миссис Гэдсхилл было рагу. Чарли стал прямо пальцами выбирать куски баранины. Снова зазвонили, и он поднялся в одиннадцатую квартиру.

— С праздником, Чарли, — сказала миссис Фуллер; она стояла в дверях, прижимая к груди множество пакетиков, завернутых в станиолевую бумагу, — совсем как на рекламе. Мистер Фуллер обнимал ее одной рукой, и у обоих был такой вид, словно они вот-вот заплачут.

— У меня тут несколько вещичек для ваших деток,— сказала миссис Фуллер. — А вот это — для миссис Лири, а это вот — для вас. Отнесите их себе в лифт и возвращайтесь. Мы вам тут обед припасли.

Он унес вещи в лифт и вернулся за подносом.

— С праздником, Чарли, — кричали Фуллеры, и Чарли захлопнул дверцу шахты. Он понес обед и подарки в вахтерскую и вскрыл коробку, предназначавшуюся для него лично. В ней лежал бумажник из крокодиловой кожи с инициалами мистера Фуллера в одном из уголков. У них на обед был тоже гусь. Чарли оторвал кусок мяса руками и запил его коктейлем. Раздался звонок. Он снова поднялся. На этот раз вызывали Уэстоны.

— С праздником, Чарли, — сказали они, поднесли ему коктейль со взбитым белком, кусок индейки и подарок — еще один халат. Затем позвонили из седьмой, и он получил там обед и кое-какие игрушки для детей. Затем позвонила четырнадцатая, и, когда он поднялся, в передней стояла миссис Хьюинг, в легком халате, держа в одной руке пару сапог для верховой езды и несколько галстуков в другой. На лице ее были следы недавнего хмеля и слез.

— С праздником, Чарли, — сказала она нежно. — Я хотела подарить вам что-нибудь и все утро думала о вас; я обыскала всю квартиру, и вот все, что я нашла подходящего для мужчины. Мистер Брюер больше ничего не оставил. Вам, наверное, сапоги ни к чему, но вот галстуки, может быть, пригодятся?

Чарли взял три галстука, поблагодарил ее и поспешил в лифт, так как кто-то уже нетерпеливо его вызывал.

К трем часам дня вся вахтерская была уставлена подносами. Они уже не умещались на столе, и на полу от них становилось тесно. Их скопилось четырнадцать штук, а звонок все звонил да звонил. Едва примется Чарли за один обед, как уже надо отправляться за следующим, и в разгаре ростбифа от Парсонов он поднимался к Деполям за сладким. Всякий раз он запирал дверь вахтерской, ибо понимал, что милосердие — дело интимное и что его благодетели были бы огорчены, если бы узнали, что не они одни пытались утешить его в одиночестве. Тут были гуси и индейки, куры и фазаны, вальдшнепы и голуби. Тут были форель и семга, моллюски под кремом и устрицы, омары, крабы, снетки и креветки. Пуддинг из слив, пирожки с мясом, муссы, слоеные торты, бисквиты, эклеры, пирожные с кремом и целые моря растаявшего мороженого. У него образовался склад халатов, носков, галстуков, запонок, носовых платков, а кто-то, спросив, каков номер его воротника, вынес ему три зеленые рубашки. Тут был и стеклянный чайник, наполненный, как гласила этикетка, жасминовым медом, четыре бутылки одеколона, алебастровые подставки для книг и дюжина кухонных ножей. Лавина милосердия, которую Чарли навлек на себя, заполнила весь чулан, и было даже немного жутко — он словно задел какую-то пружину в женском сердце, которая грозила засыпать его халатами и едой. Запасы еды почти не сокращались, потому что все порции были чудовищно большие. Люди, очевидно, думали, что одиночество вызывает волчий аппетит. Он не успел распаковать подарки для воображаемых детей, но вино выпил все, и кругом него выстроились рюмки, бокалы и стопки из-под мартини, рома, виски, шампанского с малиной и всевозможных коктейлей.