Михаил Гиголашвили - Кока

Наступившая тишина прерывалась лишь треском палимых огнём мошек, суетившихся вокруг лучины. Изредка вскидывался Эпи, лязгал зубами, прикусывая блох. Чёрным стал пепел в очаге. Похолодало по-ночному. Где-то порывами шелестели деревья и тихо – дождь.

– А что с Иудой из Кариота? Где он? Что с ним? – устало спросил Лука.

Старик поджал губы:

– Искариот? Не знаю… Одни говорили, что его убили воры на лобном месте, другие – будто так распух от водянки, что не мог проходить в дверь. Третьи говорят: повесился! Четвёртые – что заболел какой-то болезнью, от которой у него вылезли на лоб глаза и отнялись ноги, и он пять лет, умирая, смердел так, что соседи были вынуждены покинуть свои дома. Не знаю, что правда. Я его не встречал… Зато я ходил к Бар-Авве!

– К Бар-Авве? – изумился Лука.

– Да. После той Пасхи он перестал воровать и грабить, стал набожен, раскаялся и жил на отшибе от всех в малом доме. Он был уже дряхл, ничего мне сказать не мог, только плакал, зачем не его, а Учителя жизни казнили тогда… Я тоже много страдал, Лука. Страдания – главное для человека! Тот, кто много страдает, много знает! В страдании мысль живёт и борется, в счастье – замирает, млеет и засыпает. Большая истина постигается большой болью. Мне мало осталось жить. Я хочу сказать слова правды, а ты запиши их!

Лука был удивлён просьбой.

– Почему сам не пишешь? Говоришь ты красиво!

Тот виновато признался:

– Не выходит. Пробовал. Говорить – могу. Сказать – могу. А написать – нет. Да и рука трясётся. Помоги, если можешь.

– Хорошо! – кивнул Лука, топором отколол от полена толстую щепу, зажёг её, вставил в плошку. Выдернул пергамент, посмотрел на старика: – Говори!

Тот, облизывая губы, затряс головой, попросил:

– Нет, завтра. Я за ночь обдумаю.

Ночью Лука не мог уснуть – он пустил Иуду на своё лежбище, а сам лёг на полу, но ветхий тюфяк не спасал от холода. Мысли уходили к покинувшему этот мир Феофилу, учителю и наставнику.

Тревожа Эпи, спавшего в ногах, вставал, пил воду, слушал унылый стук дождя. Пока был жив Феофил, он, Лука, имел покровителя и заступника в Кумране, а теперь крыша рухнула и открылось небо, перед которым он беззащитен…

Он не помнил родителей – они умерли от болотной лихорадки. Сироту Луку приютил у себя равви Маинанна при синагоге в селе Рих-Нами. Старый равви воспитывал Луку в строгости и постах. А когда тому исполнилось шестнадцать лет, сам отвёз его в Кумран. Там, говорил он пасынку, живут хорошие и добрые люди.

– Будешь жить с ними, делать что велят и будешь счастлив. Они воскуряют добрые дела в храме человечества, – поучал равви, сидя рядом с Лукой на телеге и придерживая рукой грязно-жёлтый платок на голове. – Желай больше отдать, чем взять. Не озлобляйся. Не сетуй на случай. Надейся на будущее. Учись всему, чему тебя будут учить. Постигай жизнь, твори добро и бойся Бога! – посоветовал на прощание, когда они вышли из повозки на обжигающий известняк. – Смотри, это Кумран!

Лука никогда не видел такого: пустыня и скалы, как будто нигде в мире нет ни зелени, ни воды, ни деревьев, а только одни слоистые, невысокие и некрутые утёсы. А под ними – всё желтым-желто, словно измятое верблюжье одеяло накинуто на землю. Скалы иссечены трещинами, перевиты тропинками. В глыбах зияют пещерки. Видны стены поселения.

– Это ворота в Кумран! – повторил Маинанна.

Солнечный поток с небес жёг тело, нагревал голову сквозь тонкую ткань тюрбана, волосы слипались от пота. Юноша, всё более падая духом, думал: “Как тут жить? Жара, солнце, ужас! Зачем он меня сюда гонит? Я не хочу!” – но он не решался ничего сказать, только озирался.

– Вот письмо, отдай настоятелю. Прощай! – Равви поцеловал Луку. – И помни ту притчу, что я тебе рассказывал. Да, и блудный сын прощается, но постарайся не быть им! Живи своей жизнью! А я навещу тебя.

И он не оглядываясь залез на телегу. Колеса заскрипели, и Лука остался один.

Приняли его хорошо, но определили на самую тяжёлую работу – в каменоломни, где добывался камень для нового водовода. Шесть отрядов кумранитов рыли канал к реке, укладывали в нём каменные жёлоба.

Луке дали белую одежду, повязку из голубого шёлка на волосы и лопатку, которой до́лжно засыпа́ть за собой свои нечистоты.

Целый год трудился он в каменоломнях под началом пустынника Банны. Тот, молчалив и задумчив, ворочал острые камни, иногда перекидывался с Лукой двумя-тремя словами – и всё. Юноша ждал слов мудрости, но ни от кого ничего не слышал.

Прошёл скучный, полный каменной пыли, усталости и уныния год, и Луку допустили к каждодневному очищению. После работы, вместе с другими братьями, повязав голову лентой, он совершал омовение в бассейне. Правда, к общим трапезам пока не допускался, ел в одиночку, хотя в общине уже знали, что он стоек и силён в работе, однако устав предписывал новичку ещё год испытаний, перед тем как стать полноправным братом и оказаться за общим столом.

Из каменоломен его перевели в гончарные мастерские. Уставать он стал меньше, но именно это стало тяжёлым испытанием для юноши: часто ночью, на неудобном каменном ложе, в полутьме кельи, он грезил о женщине. Это мучило, давило, распирало. После таких ночей Лука впадал в уныние, ощущал стыд и беспокойство, угрюмо вертел гончарные круги, не глядя вокруг и не обращая внимания на окрики мастеров.

Так продолжалось долго. Женщина стала являться всё чаще и заставляла его делать то, чего делать он не хотел, считая постыдным, но чего не делать не мог, иначе бы его разорвало изнутри.

Мучения юноши заметил старейшина Феофил. После беседы поселил Луку на время к себе в келью, а из гончарных мастерских перевёл в цех писцов, где голова юноши будет больше занята мудростью, хоть и чужой, чем соблазнами плоти.

Феофилу понравился ум юноши.

– Раз ты понимаешь, что что-то плохо, – это уже хорошо! В человеке постоянно борются правда и кривда. Сегодня побеждает свет, завтра – тьма. Не отчаивайся! Сыны света победят! Следуй моим указаниям, и я сделаю из тебя счастливого праведника! Будешь исправно служить Богу и людям!

С утра Лука садился на своё место в скриптории и начинал переписывать то, что давали. После работы совершал омовение и шёл в святая святых – трапезную. Занимал своё место среди младших кумранитов и ждал, когда повар поднесёт ему миску с тем количеством еды, что причитается ему за сегодняшний труд. После обеда возвращался к писцам – до ужина.

Феофил нагрузил его работой, заставлял много читать, переписывать свитки пророков. Учил понятиям о египетском письме и разных языках. А вечерами Лука должен был пересказывать Феофилу прочитанное и понятое.

Лука исподволь наблюдал за кумранитами. Они были спокойны и уверенно-неторопливы, избегали клятв, считая их преступлением, зато ценили простое слово. Никогда не перебивали собеседника. Работали не покладая рук. Изучали растения и травы. Лечили больных братьев и пришлых людей. Не имели своей одежды – по утрам каждый брал из общей кучи то, что ему надо.