Павел Иевлев - Небо над дорогой

— По ходовой целит, хитрый! Надеется каток сбить или трак выбить. Что заснули, пулемёты?

И правда, чего это мы?

Я повернул на вертлюге толстый ствол, подвёл прицельную рамку к мушке и мушку под танкетку. Нажал большими пальцами на тугую скобу.

— Дум-дум-дум!

Он стреляет медленнее, чем я ожидал, так что отсечь очередь несложно. Не попал. Танк раскачивается, танкетка подпрыгивает, из пулемета я стреляю первый раз в жизни. Расчёт только на то, что новичкам везёт.

— Дум-дум-дум-дум! — это Артём, тоже подключился.

— Я как-то раз стрелял из КПВ, — крикнул он, повернувшись ко мне, — но тоже хреново.

Через пару очередей я всё-таки зацепил танкетку, и даже, кажется, наделал ей в носу дырок. Пулемёт тяжёлый, похож на наш 12.7 ДШК, а танкетка лёгкая, противопульная. Но на её резвости это никак не сказалось, только вильнула, сбивая прицел. Впрочем, и её снаряды нам тоже пока не повредили — пара ушла в землю, пара — ударила в борт, но не пробила, только по ушам дало.

— Давайте, давайте, недалеко уже! — подбадривал нас Палываныч из командирской башенки.

Не знаю, что там у него за короткоствольное орудие, но по танкетке он не стрелял. То ли угла не хватало, то ли оно вообще не для этого.

Танкетка подскакивала, резко меняла направление движения, приближалась и удалялась, всячески затрудняя нам прицеливание, но при этом сама стрелять не забывала, попадая удивительно близко. От разрывов на броне уже башка гудела.

— Отличный наводчик у них, — восхищённо орал наш командир, — мне бы такого!

Увы, ему с кадрами повезло меньше, потому что мы сбить противника с хвоста никак не могли. Несколько раз я точно накрывал машину очередями, но, видимо, не повредил ничего важного. Я понятия не имею, где у неё что, мне бы хоть так, в силуэт уложить. Потом у Артёма, стрелявшего азартнее, кончилась лента. Запасные короба крепились на стене рядом, но, он, успешно скинув пустой, никак не мог заправить ленту нового. Я понятия не имел, сколько осталось в моей ленте, и старался бить точнее и короче. Получалось так себе.

А потом танк дёрнулся, накренился и пошёл вбок, вращаясь вокруг левого борта. Я еле успел, бросив пулемёт, ухватить за шиворот куртки Эли — иначе её бы унесло вниз, к рычагам мехвода. Артёма мотнуло, и он впечатался головой в казённик, хорошо хоть в шлемофоне. Из носа хлынула кровь. Танк встал, его перестало раскачивать, и я влепил остаток ленты в затормозившую, чтобы в него не влететь, танкетку. Прострочил её сверху от носа до кормы, на этот раз удачно — внутри что-то хлопнуло, крышки люков подлетели, распахиваясь, оттуда повалил густой дым.

— Всё, хода нет, бегите! — закричал Палываныч. — Тут рядом уже, вон сарай виден! Быстрее, быстрее, сейчас подойдут тяжи!

— А вы как же? — спросил я, пока не снял шлемофон.

Артём уже отдраивал боковой люк.

— А мы им сейчас вмажем!

— Может, с нами?

— Чёрта нам там? У нас игра! Давайте, удачи, берегите девчонку!

— Спасибо вам!

— Да не за что, игра есть игра! Михалыч, бросай свои рычаги, вали к пушке заряжающим!

Мы вылезли из танка, спрыгнув на пыльную выгоревшую траву. Пахло гарью, солярным дымом и сгоревшим порохом. В командирской башне гулко ухнуло — и вверх по крутой дуге улетел какой-то снаряд. Миномёт у него там, что ли? Или мортирка?

Велосипеды отвязывать не стали — осколки снарядов превратили их в кучу рваных перекрученных трубок. Артём подхватил рюкзак, я посадил на плечи Эли — и мы побежали.

Когда добежали до сарая, который оказался действительно недалеко, вокруг танка уже рвались первые снаряды. Орудие «Засранца» азартно палило в ответ. Ну, удачной игры вам, ребята.

Ничем бы не помогли нам те велосипеды.

— Тут лыжи нужны… — сказал ошарашенно Артём. — Или коньки…

Переход из жаркого пыльного лета в свистящую морозную метель оказался… бодрящим. Репера не видно, и я сначала не понял, как такое может быть, потом сообразил — он где-то под нами. Скрытый слоем толстого серого льда, по которому пронизывающий ветер несёт стылую позёмку. Эли в лёгкой курточке сжалась у меня на плечах.

— Это же транзит? — ненужно уточнил я.

Я помнил, что у нас два транзита подряд. Просто очень не хотелось иметь его именно тут.

— Транзит, — Артём уже начал стучать зубами. Ветер выдувал остатки тепла моментально.

— Рюкзак.

— Что?

— Рюкзак сними.

В рюкзаке палатка. Лёгкая, крохотная, быстрораскладная. В сложенном виде — кольцо с тканью, но разворачиваешь — и хитро скрученные упругие элементы раскрываются в каркас. Одно движение — и маленький нейлоновый домик готов.

— Лезьте с Эли внутрь и переодевайтесь. Я держу палатку и подаю вещи. Быстрее, холодно же!

Втроём там можно разместиться только лёжа вплотную и при условии, что один из трёх — Эли. Но лучше переодеваться, скрючившись, чем на таком ветру. Развернули палатку клапаном от ветра, вжикнула молния. Они залезли внутрь, а я вынимал из рюкзака тёплые вещи и подавал их Артёму, с тоской понимая, что они, пожалуй, недостаточно тёплые.

Мы прикидывали, что возможен неудачный расклад — когда один из транзитов выпадает на зимний срез, — но вероятность была не сильно большой, а объём и вес груза ограничен. На себе же тащим. Поэтому на каждого было по комплекту термобелья (оно почти не занимает места), по зимнему лыжному комбинезону с рукавами, куртке-ветровке, флисовой балаклаве и комплекту варежек. Хуже с обувью — три комплекта каких-нибудь унтов весили бы слишком много, да и места заняли полрюкзака. Пришлось ограничиться полумерой — чехлами на обычные ботинки. Нечто вроде прочных утеплённых бахил до середины голени на твёрдой нескользящей подошве, которые надеваются поверх обуви. Их используют лыжники, если надо долго стоять в лыжных ботинках, а переобуваться негде. И термоноски должны были немного исправить ситуацию. Но это не полярное снаряжение, а так, паллиатив.

Мне казалось, что они как-то чудовищно долго возятся. Хотя, конечно, в тесной палаточке вдвоём переодеться — тот ещё номер. Сначала выползла ярко-оранжевая в комбинезоне и курточке Эли — её балаклава пушистая, рыжая, с лисьими ушками и вышитым спереди абрисом мордочки. Детская. Наверное, это выглядит мило, но я не оценил. Околел так, что Артёму пришлось меня в палатку запихивать. После стояния в летней одежде на ледяном ветру, внутри показалось даже тепло. Но чтобы хоть как-то двигать задубелыми конечностями, я первым делом отхлебнул из фляжки коньяку. Стало чуть легче. Разделся до трусов, пока натянул термобельё — чуть не примёрз жопой к полу. Да, переодеваться, согнувшись в три погибели при свете фонарика тяжело, но что делать.