Тове Дитлевсен - Зависимость

Вечером в нашу палату входит главный врач, без халата, за руку ведет двух детей. Им десять-двенадцать лет. С Рождеством, поздравляет он сердечно и пожимает нам руки. Дети тоже подают нам руки, и после их ухода Тутти говорит: он очень приятный, нужно радоваться, что есть такой человек, способный отважиться на подобные поступки.

В рождественскую ночь я просыпаюсь, нахожу в сумке карандаш и бумагу и записываю при тусклом свете ночника:

О сделанном я не сожалею, но в темных лабиринтах разума всё равно остаются слабые следы, словно от детских ножек по мокрому песку.

Проходят дни, недели, месяцы. Я снова пишу рассказы, и толстый и непроницаемый занавес снова отделяет меня от реальности. Эббе опять ходит на лекции, и я больше не особо опасаюсь его встреч с Яльмаром. К моему облегчению, он теперь меньше вмешивается в то, что я пишу, — моих мужских персонажей оставляют в покое. После скандала с Мульвадом я всегда слежу, чтобы герои внешне не напоминали Эббе. По вечерам, когда Хэлле уже в кроватке, он декламирует стихи Софуса Клауссена или Рильке. Последний меня глубоко впечатляет, и о нем я бы никогда не узнала, если бы Эббе не обратил на него мое внимание. В последнее время он очень увлечен Хёрупом [14] Вигго Хёруп (1841–1902) — основатель газеты «Политикен», занимал должность министра печати Дании и председателя парламента. . Восторженно зачитывает, поставив ногу на стул и положив руку на сердце: рука моя, декламирует он глубоким голосом, всегда будет подниматься против политики, которую почитаю самой подлой из всех, — политики, которая призвана сплотить богатых и усадить высший класс на шею тем, кто меньше всего способен оказывать сопротивление без риска быть раздавленными в пыль. Вечером, когда мы лежим друг у друга в объятиях, Эббе рассказывает о своем детстве, напоминающем детство всех остальных мужчин. В нем всегда есть сад, несколько фруктовых деревьев и рогатка, а также кузина или просто подружка, с которой валяются на сеновале, пока не приходит мама или тетя и не портит всё. Очень скучная история, особенно если прослушать ее несколько раз, но мужчин она трогает до глубины души, и, в конце концов, пока нам хорошо вместе, неважно, что мы говорим друг другу.

Мы получили новую квартиру на первом этаже в том же доме, где живут Лизе и Оле. Две с половиной комнаты и небольшой сад, где Хэлле может бегать и играть. Ей уже два года, на ее некогда лысой голове — копна светлых кудрей. С ней так легко, что Лизе говорит: вы с Эббе даже не представляете себе, что значит иметь ребенка. По утрам я сажусь писать и оставляю Хэлле играть с кубиками и куклами — она научилась мне не мешать. Моя мама пишет, объясняет она своей кукле, закончит — и мы все вместе пойдем гулять. У нее уже ясная и чистая речь. За несколько дней до нашего переезда в новую квартиру фру Хансен зовет меня из кухни. ХИПО [15] ХИПО-корпус ( датск . HIPO-korpset, сокращение от нем . Hilfspolizei) — датский корпус вспомогательной полиции, основанный гестапо в 1944 году после роспуска датской полиции и ареста всех ее членов, не подчинявшихся приказам Третьего рейха. перекрыли улицу, говорит она, посмотрите-ка, разожгли огонь. Я слегка отгибаю занавеску и выглядываю на пустынную улицу. На другой стороне ХИПО-корпус выбрасывает мебель из окна на последнем этаже и сжигает ее в огромном костре. У стены с поднятыми вверх руками стоит женщина, к ней прижимаются два ребенка, а мужчины орут, командуют и сдерживают их пистолетами-пулеметами. Бедные люди, сочувственно произносит фру Хансен, к счастью, эта проклятая война уже почти позади. Отходя от наблюдательного поста, я вдруг замечаю, что за угол мчится женщина и, к своему ужасу, осознаю, что это Тутти. Один из ХИПО что-то орет ей вслед и стреляет в воздух — та исчезает в подъезде. Когда я отворяю дверь, она рыдая кидается мне на шею: Мортен мертв, произносит она, и сначала до меня не доходят ее слова. Я усаживаю ее и замечаю, что на ней два разных ботинка. Как мертв? — спрашиваю я, — как это возможно? Я видела его несколько дней назад. Тутти, не прекращая плакать, рассказывает, что это был случайный выстрел — какое безумие, просто немыслимо. Он сидел напротив одного офицера, который хотел ему показать, как пользоваться пистолетом с глушителем. Неожиданно спустил курок — и выстрелил Мортену прямо в сердце. Ему только исполнилось двадцать два, причитает Тутти и беспомощно смотрит на меня. Я так его любила, не знаю, как смогу это пережить. Я вспоминаю угловатое честное лицо Мортена и его стихотворение: «Смерть, я с ней с детства на „ты“» [16] 16. Из стихотворения «Смерть» (Døden), вошедшего в сборник «Воины без оружия» (Krigere uden Våben, 1943). . Так странно — он очень много писал о смерти. Да, отвечает Тутти и немного успокаивается. Будто знал, что ему не доведется жить долго.

В этот же день чуть позже приходят Эстер и Хальфдан, и оба ошеломлены известием. Я знаю, что Хальфдан был с Мортеном очень близок. Но больше всего меня тревожит мысль, что подобное могло случиться и с Эббе. Неожиданно его встречи с Яльмаром кажутся мне чрезвычайно серьезными, и я сильно волнуюсь, ожидая его возвращения. Мы переезжаем в новую квартиру и теперь можем видеться с Лизе и Оле даже в комендантский час. На обследовании на туберкулез, которое проходят все студенты раз в год, обнаруживается, что у Оле, как он выражается, есть «что-то в груди». Если бы не это, он бы примкнул к освободительному движению. Врач принимает решение: Оле придется пожить несколько месяцев в Хольте, в общежитии для студентов, больных туберкулезом. Расставание не очень огорчает Лизе — теперь она может отложить развод и спокойно заняться своим юристом.

Наступает пятое мая, и ликующая толпа, словно пробившаяся из-под брусчатки, вопит на улице. Незнакомые друг другу люди обнимаются, горланят патриотические песни и кричат «ура» каждый раз, когда мимо проезжает машина с борцами освободительного движения. Эббе в полной униформе, и я переживаю за его участь — ведь никто не знает, сдадутся ли немцы просто так, без боя. Наверху у Лизе и Оле на столе в последний раз стоят бутылки бормотухи, собралось много народу, многих я не знаю. Мы танцуем, радуемся и развлекаемся, но событие мировой истории не проникает в мое сознание: происходящее я обычно осознаю задним числом и редко — в непосредственный момент. Мы срываем плотные шторы для светомаскировки и топчем, раздирая их на куски. Ведем себя, словно мы безумно счастливы, но это не так. Тутти всё еще скорбит по Мортену, Лизе и Оле расходятся, а Синне только что переехала от Арне, который настолько опечален, что целыми днями валяется в кровати. Надя — вечно в поисках мужчины и вечно влюбляется не в тех: на этот раз она пытается укротить Карстена, брата Эббе, которому подходит как кольцо в носу. Я же вспоминаю об аборте и постоянно подсчитываю, сколько месяцев сейчас исполнилось бы ребенку. У нас всех что-то пошло не так, и я думаю, что наша юность завершилась с началом оккупации. В детской комнате лежат Хэлле и Ким, и, если их плач заглушает наш гомон, Лизе отправляется спеть им колыбельную, и они снова засыпают. За окном разливается весенняя ночь. Изящно подвешенная луна меланхолично наблюдает за пьяной и смертельно уставшей толпой гуляк — им никак не заставить себя разойтись и отправиться по домам.