Тове Дитлевсен - Зависимость

Несколько дней спустя Эббе возвращается бледный и встревоженный. Он заявляет, что больше не хочет ни во что ввязываться. Рассказывая об отношении к доносчикам и коллаборационистам-спекулянтам в Дагмархусе [17] В конторском доме Дагмархус (Dagmarhus) в Копенгагене находилось гестапо во время немецкой оккупации. , он снимает униформу и надевает гражданскую одежду. На прогулке с Хэлле на площади Вестербро мне попадается кучка бредущих не в ногу безоружных немецких солдат с истощенными и безнадежными лицами. Они совсем молодые — некоторым всего по пятнадцать-шестнадцать лет. Я возвращаюсь домой и пишу о них стихотворение:

Однажды к нам забегает Лизе и рассказывает, что Оле собирается позвать разных девушек на «туберкулезный бал», который проводится в общежитии Рудерхёй. Эббе обижен, что не может присоединиться, но ничего не поделать — мужчин там предостаточно. Приглашение как раз вовремя: я заканчиваю сборник рассказов и, когда не пишу, не знаю, чем заняться. Лизе рассказывает, что сын директрисы тоже там будет: ему нужно будет пораньше отправить свою мать спать.

К нашему приходу праздник уже в самом разгаре. Танцуют под местный оркестр, и никто из студентов не кажется более больным, чем Оле, он же — само здоровье. Широкогрудая женщина спешит нас поприветствовать. Очевидно, директриса. Я танцую с множеством молодых людей в просторном, красиво убранном зале: на полу паркет, вдоль стены — стулья с высокими спинками. Вокруг общежития большой парк — в этот вечер он прячется за дождевой завесой, зеленоватый, черный и посеребренный туманной луной, которая то выходит, то прячется за тучами. В помещении вроде фойе соорудили бар со стойкой, высокими стульями, бармен разливает настоящие спиртные напитки, а не бормотуху. Отчего-то я чувствую себя счастливой и освобожденной и смутно предчувствую, что к концу вечера что-то непременно произойдет. Я наливаю себе виски — пьянею и наполняюсь радостью и самоуверенностью. У барной стойки сидит молодой человек, на коленях у него Синне. Я подсаживаюсь к ним и вероломно произношу: ты оседлал не ту кобылу, она обручена со спекулянтом. Молодой человек смеется и стряхивает Синне с коленей, словно пылинку: я раньше и не думал, что поэтессы бывают красивыми. Неожиданно его лицо появляется из тени от лампы, и я ловлю себя на том, что рассматриваю его со скрупулезностью миниатюриста. У него густые рыжие волосы, спокойные серые глаза и неровные зубы — как будто они сидят в два ряда. Оказывается, что это и есть сын директрисы, он отучился на врача. Удивительно встретить студента, которому удалось выпуститься. Он танцует со мной: мы то и дело наступаем друг другу на ноги и со смехом останавливаемся. Отправляемся погулять в парке. Уже светает, и воздух — словно влажный шелк. Он целует меня под серебристо-серой березой, и неожиданно на нас несется, размахивая руками, его мать — бюст, обтянутый фиолетовым шелком, высоко вздымается. Боже, молодежь, стонет она. То, что у нее на уме, она по большей части выплескивает в полупонятных сентиментальных восклицаниях. Неожиданно ее сын, которого зовут Карл, вспоминает, что пообещал другим студентам отправить ее спать. Он бормочет мне что-то вроде «увидимся позже» и вместе с матерью исчезает в доме.

Настоящий разгул только начинается. Все танцуют, пьют и веселятся, пара за парой исчезают на лестнице и больше не появляются. Я давно не была такой пьяной, и, когда Карл предлагает подняться наверх, чтобы он мог поспать, мне это кажется отличной идеей. Забыт Эббе, забыты мои клятвы верности.

Наутро я просыпаюсь с ужасной головной болью. Оглядываю спящего рядом мужчину: он изрядно уродлив со своими зубами и нижней челюстью, которой не удается их скрыть. Я бужу его и говорю, что хочу домой. Раздраженная и разбитая, я одеваюсь, не произнеся ни слова. Решаю, что больше никогда не хочу его видеть, и отказываюсь от предложения проводить меня — уж лучше пойду одна. Я вхожу в разгромленный зал и на мгновение присаживаюсь у барной стойки. По ступенькам спускается Синне, за ней следует очень высокий молодой человек, в руках он держит ее бюстгальтер. Не обращая на него внимания, она подходит ко мне: боже помилуй, что такое мы пили? Ее спутник отвратителен, метра два ростом и наверняка только с половиной легкого. Она выхватывает свой бюстгальтер и исчезает, сонно позевывая.

Я покидаю поле боя и на велосипеде мчусь домой к Эббе: он в бешенстве, что я пропала на всю ночь. Ты точно была с другим, говорит он. Я уверяю его в своей невиновности, но то, что он придает этому такое значение, на самом деле кажется мне смехотворным. Существует другая форма верности, более важная. Лишь улегшись, осознаю: диафрагму я не вставила. После аборта я обычно не забывала об этом никогда. Но решаю, что, если что-то и случится, Карл — врач и разобраться будет гораздо проще, чем в прошлый раз.

Боже мой, восклицаю я. У него нижняя челюсть выпирает и шестьдесят четыре зуба вместо тридцати двух. И я не знаю, это от него или от Эббе. Что же мне делать, Лизе?

Я мечусь по комнате взад и вперед, и Лизе наблюдает за мной — ее лоб рассекают две глубокие морщинки. Ты беременеешь от малейшего сквозняка, произносит она, вздыхая. Но если он врач, то может удалить плод без тех пыток, через которые ты прошла в прошлый раз. Да, но для этого нужно снова с ним увидеться, восклицаю я, а он мерзок, и что сказать Эббе? У нас никогда не было всё так хорошо, как сейчас. Лизе терпеливо объясняет мне, что просто необходимо встретиться с Карлом еще разок. Я могу позвонить его матери и разузнать адрес. Эббе же я могу сказать что угодно: отправилась к Эстер или Наде или гощу у родителей. Он не слишком подозрителен. За кофе Лизе рассказывает, что у нее самой не всё благополучно. Юрист разводиться не желает, но и отказываться от Лизе не хочет. Ужасно, говорит она, когда у мужчины две женщины. Каждая из них страдает, а он не может сделать выбор. Лизе убирает от лица свои короткие каштановые волосы и выглядит такой несчастной — становится стыдно, что я постоянно докучаю ей своими проблемами. Как только я прекращаю писать, говорю я, сразу беременею. Мы смеемся над этим, и обе соглашаемся, что с этим нужно что-то делать. Мне надо достать адрес Карла и пойти к нему, чтобы он удалил плод.

На следующий день он объявляется сам и просит встретиться с ним поскорее. Я соглашаюсь, и мы договариваемся, что на следующий вечер я приду к нему. Он живет в Биохимическом институте, где и работает. Он ученый. Эббе я говорю, что мне надо к Наде, и мчусь на велосипеде в сумерках вниз по Нёрре-аллее: деревья здесь неподвижные, словно на картине. Лето, на мне белое льняное платье, купленное у Синне. Комната Карла напоминает обычную студенческую берлогу: кровать, стол, несколько стульев и полок с книгами. Он купил смёрребрёд, пиво и шнапс, но я ни к чему не притрагиваюсь. За столом признаюсь: я беременна и не хочу ребенка. Кто отец — не знаю. Понятно, произносит он спокойно и смотрит на меня своими серьезными серыми глазами — единственное, что в нем есть красивого. Но я тебе с этим помогу. Приходи завтра вечером, сделаю выскабливание. Он произносит это слово так, точно занимается подобным изо дня в день, и производит впечатление человека, которого ничто на свете не может вывести из себя. Я облегченно улыбаюсь и спрашиваю: с обезболиванием? Я сделаю тебе укол, объясняет он, и ты ничего не заметишь. Укол? А с чем? — интересуюсь я. С морфием или петидином [18] Препарат, относящийся к опиоидным агонистам, современное торговое название — «Демерол». , отвечает он, последний лучше. От морфия многих тошнит. Тогда я успокаиваюсь и все-таки ем и пью вместе с ним. Всего лишь восемь дней задержки — мутить еще не начало. Руки у Карла немного напоминают руки Вигго Ф.: небольшие, изящные и ловкие. У него красивый голос и приятная манера говорить. Он рассказывает, что в школу ходил в Херлуфсхольме [19] Престижная школа-интернат недалеко от Копенгагена, основана в 1135 году. , его мама развелась, когда ему было всего два года, и, сколько себя помнит, он всегда мечтал, чтобы она снова вышла замуж. Кроме того, он рассказывает, что его отец, насколько ему известно, находится в учреждении для алкоголиков, но с тех пор, как он оставил семью, Карл с ним не встречался. Вдобавок он признается, что с момента нашей встречи прочитал все мои книги, и добавляет с улыбкой, что у нас родился бы чудесный ребенок. Карл легко себе представляет, что женится на мне. Но у меня уже есть прекрасный муж, отвечаю я, и очень милый ребенок, поэтому с этим нам придется подождать. Да, соглашается он и трет подбородок, словно проверяя, нет ли на нем щетины. Было бы не слишком умно выйти за меня замуж. Должен тебе признаться: я слегка безумен. Он говорит это совершенно серьезно, и я уточняю, что, ради всего святого, он имеет в виду. Но объяснить он не может — это нечто такое, что он ощущает внутри. В его семье много душевнобольных, и с матерью тоже не всё в порядке. Я лишь смеюсь в ответ и больше об этом не вспоминаю. На прощание он нежно меня целует, но переспать со мной не пытается. Мне кажется, я в тебя влюблен, говорит он, но это бессмысленно.