Рэйчел Бинленд - Флоренс Адлер плавает вечно [litres]

Фанни казалась дремлющей, но когда Анна подняла жалюзи, с кровати раздался тихий голос:

– Из-за тебя нас обеих будут ругать.

– Да? – спросила Анна. – Мне опустить их обратно?

– Боже упаси. Мне не помешает немного света.

– А что делает твоя мать, когда читает тебе?

– Она не читает.

Анна посмотрела на книгу в своих руках. Слова Эстер заставили ее думать, что Фанни ни дня не могла пережить, чтобы ей кто-то не почитал.

– Ну, я пришла составить тебе компанию, так что поступлю, как тебе удобнее.

– Что ты принесла?

– «Ночь нежна».

– Я ее не читала.

– Я тоже.

Действие книги с таким же успехом могло происходить в Атлантик-Сити, поняла Анна, начав читать.

– «На приятнейшем берегу Французской Ривьеры, примерно посередине пути от Марселя до итальянской границы, стоит большой, горделивый, розоватых тонов отель. Почтительные пальмы силятся остудить его румяный фасад, короткая полоска слепящего пляжа лежит перед ним. В последние годы он обратился в летнее прибежище людей известных и фешенебельных…» [31] Начало романа «Ночь нежна» Ф. С. Фицджеральда. Пер. с англ. С. Ильина.

Анна читала, пока солнце не село за горизонт, Розмэри Хойт оказалась вовлечена в круг друзей Дайверов, а Дик Дайвер признал ее влечение к нему. Розмэри была не просто покорена Диком Дайвером – а потеряла голову. И Анна поняла, что задумалась, так ли сильно чувства героини отличаются от пьянящего ощущения, которое охватывало ее при виде Стюарта.

Однажды, когда ей показалось, что Фанни уснула, она загнула уголок страницы и положила книгу на прикроватный столик.

– Пожалуйста, не останавливайся, – прошептала Фанни, и Анна снова взяла книгу и продолжила читать, щурясь, чтобы в угасающем свете разглядеть слова.

– Разве не любопытно, что мать Розмэри – не сторонница брака? – спросила Фанни, когда Анна взяла паузу, чтобы налить себе воды.

– Наверное, ее опыт в браке был неудачным. Помнишь, у нее два мертвых мужа.

Фанни приподнялась на локтях.

– Непохоже, чтобы мать Розмэри основывалась на собственном опыте. Это что-то большее.

– Ложись обратно. – Анна вернулась на место и пробежалась по страницам, которые уже прочитала. – Думаю, миссис Спирс верит, что Розмэри особенная и заслуживает шанса самой заработать на жизнь и встать на ноги.

– Думаешь, это лучшая жизнь? – спросила Фанни. – Не быть никому должной?

Анна подумала о Джозефе и деньгах, которые он положил на счет в Набережном Национальном банке.

– Все мы кому-то должны.

– Ты понимаешь, что я имею в виду, – сказала Фанни. – Муж. Человек, которому ты никогда не угодишь.

Анна склонила голову набок и посмотрела на Фанни. Ее брак был настолько плох? Она не могла удержаться от вопроса:

– Айзеку трудно угодить?

Фанни только кивнула и уставилась в потолок. Внезапно она показалась очень далекой. Анна не знала, что сказать ей, и не могла найти силы защищать человека, чья компания ей не нравилась. Наконец, Фанни заговорила сама:

– Иногда мне кажется, что последние восемь лет я провела, задержав дыхание.

Анна понимала ее – каково было чувствовать ускользающий контроль над собственной судьбой.

– Я думаю, большинство женщин приносят жертвы ради собственного благополучия или благополучия любимых.

Она посмотрела на круглый живот Фанни.

– Не Розмэри Хойт, – коротко засмеялась Фанни.

Анна перевернула книгу и посмотрела на фотографию Фицджеральда на обложке. Он был приятным мужчиной, с чертами отчасти похожими на Стюарта.

– Возможно, мистер Фицджеральд описал женщину, которой не существует.

Анна вернулась домой из больницы к знакомому конверту авиапочты, ожидающему ее на комоде в прихожей Адлеров. Передняя часть была усыпана марками, на большинстве которых мелькало лицо Гитлера.

Содержимое письма на родном матери венгерском было коротким.

«Дорогая Анна (и Джозеф),

мы предоставили выписку по депозиту вместе с письмом, указывающим, что счет был открыт на наше имя, и что у нас есть разрешение в первый год ежемесячно снимать с него по сто долларов. Генеральный консул рассмеялся и спросил, что мы будем делать на второй год. Он требует открытия безотзывного траста на наше имя, и чтобы мы предоставили доказательство разрешения получать с него доход. Мы пытались узнать, сколько денег было бы достаточно, на что он ответил: «Я скажу, когда хватит». Не очень полезно. Мы знаем тех, кто получил визу с одним только письмом от дальних родственников, и такой подход очень удручает.

Джозеф, я знаю, что ты едва ли сможешь помочь чем-то еще. У тебя есть своя семья. Я остаюсь благодарной за то, что Анна безопасно добралась до Соединенных Штатов и с нетерпением жду новостей, как она начнет учиться.

Что до нас, то ходит слух, будто Американское консульство в Вене дружелюбнее к евреям. Покинуть Германию и дождаться визы в Австрии может стать разумным решением, особенно учитывая, что в глазах Рейха мы более не граждане. Я беспокоюсь только, что если консул там затребует предоставить дополнительные документы, получить их будет сложнее. Консульство США здесь продолжает увещевать евреев не покидать страну. Судя по всему, американцы думают, что правительство Гитлера скоро свергнут. Хотела бы я в это верить, но все, что мы видим – на улицах и в газетах, – говорит об обратном.

Анна, люблю тебя. А Джозефу передаю искреннюю благодарность.

Анна представила мать в туго перепоясанном пальто, с прижатой к груди папкой документов, стоящую перед генеральным консулом и защищающую себя. Перед глазами встала комнатушка, где проводились интервью, люди, ожидающие в приемной – почти все немецкие евреи с надеждой на визу – и отказывающиеся даже перешептываться, только бы не сказать и не сделать чего-то, что лишит их шанса уехать. Чиновники, которые проводили интервью Анны, глумились над стопкой из более чем пятидесяти документов и задавали вопросы, которые в других обстоятельствах посчитали бы бесцеремонными. Когда Пауль встретил ее мать? Когда они поженились? Анна была незаконнорожденной? На каждый вопрос Инес предъявляла нужный документ – военный билет отца Анны, свидетельство о его смерти, свидетельство о браке с Паулем. К моменту, когда Анне выдали студенческую визу, они с родителями прошли через двери более двадцати пяти государственных агентств.

Анна показала бы Джозефу письмо, но она подозревала, что мать была права, и он более ничем не мог помочь. Одно дело – просить о помощи, когда ей требовалось только спонсорское письмо, пусть даже несколько таких писем. Все знали, что у поручительств не могло быть серьезных последствий; от американцев, обещавших помощь родственникам, друзьям или даже знакомым, не ожидали вечной финансовой поддержки. Но тут совсем другое.