Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Я взял бутылку и залпом опустошил ее. Да, новое начало. Ушедший день был последним шансом установить с тобой связь. В новом веке никаких знаков от тебя уже не будет. Возможно, это хорошо, так я смогу окончательно избавиться от твоей тени. Но мне все равно было очень грустно. Последнее прощание. Наверное, я пришел на площадь, чтобы еще раз с тобой проститься.

Прощай, Ли Цзяци.

Я и забыл, ведь ты не знаешь, что семья Большого Биня разбогатела. Помнишь, как мы ходили играть в их маленький дворик рядом со столовой? Кроме выводка щенков, там всегда можно было застать старика, который сидел в теньке у дерева, обмахиваясь тростниковым веером. Еще тот старик любил растолочь всякую всячину в порошок и сушить этот порошок на солнце во дворе. Однажды к нему пришел человек с шишкой на лице, и старик дал ему пузырек с красной микстурой. Большой Бинь рассказал, что его дедушка – потомственный лекарь, практикующий традиционную китайскую медицину. Он способен вылечить даже самую сложную болезнь. Я спросил: а моего дедушку он сможет вылечить? Большой Бинь смущенно ответил: твой дедушка – особый случай… Он может вылечить всех, кроме него. Ты тогда покачала головой: моя бабушка говорит, что такие врачи – шарлатаны. Действительно, в Наньюане жили одни сотрудники медуниверситета да их семьи, вряд ли хоть кто-то здесь верил в традиционную медицину. Ко всему прочему, дедушка Большого Биня был “босоногим лекарем” – не умел ни читать ни писать. И этот самый дедушка вместе с отцом и дядей Большого Биня основал знаменитую корпорацию “Фармацевтика Уфу” [85] Уфу – в переводе с китайского “пять видов счастья”, имеются в виду долголетие, богатство, здоровье, добродетель и кончина в преклонные годы. , мы тогда учились в средней школе первой ступени. Чудесный “Бальзам Уфу” себестоимостью восемь фэней получался из трех видов бактерий, перебродивших в чашке Петри. Заявлялось, что это средство способно исцелить даже раковых больных, а здоровым полезно для укрепления иммунитета. Скоро “Бальзам Уфу” стал известен на всю страну, о нем знали в каждом доме. Ты наверняка помнишь те годы, когда в моду вошли разные бальзамы и микстуры, в ларьках напротив больницы теперь торговали не фруктами, а бальзамами, и посетители считали своим долгом прихватить больному пару пузырьков.

Пустырь за восточными воротами университета огородили, и скоро там выросла гряда серых высоток. Фабрика, столовая, общежитие, бассейн и теннисный корт… настоящий мини-город, не хуже кампуса медуниверситета. Только кампус к тому времени постарел и обветшал, а городок “Фармацевтики Уфу” стоял новехонький. Большой Бинь водил нас на экскурсию в сверкающий цех, мы обедали в большой трехэтажной столовой, лица облаченных в голубые спецовки рабочих сияли от счастья. Перед уходом Большой Бинь выдал нам по стопке талонов в бассейн. Вода там была неправдоподобно синей, сквозь стеклянную крышу ее подсвечивали солнечные лучи, как на открытке с фотографией Гавайев. Через месяц дядюшка Ли, наш сосед сверху, ушел со ставки профессора медуниверситета и устроился в “Фармацевтику Уфу” на должность начальника отдела с высоким окладом. Потом преподаватели и врачи стали один за другим увольняться из университета и переходить в серые здания напротив. “Фармацевтика Уфу” непрерывно расширяла свои владения, скоро она захватила всю восточную окраину Цзинаня, а рекламу “Уфу” крутили по телевизору перед выпуском новостей. Шел 1995 год, я помню, что в том году дедушку Большого Биня как главу совета директоров “Фармацевтики Уфу” пригласили на новогодний концерт в Пекин, а твой дедушка, удостоившись звания академика, переехал в специальный особнячок, выделенный ему медицинским университетом. В детстве вы с Большим Бинем были моими самыми близкими друзьями, поэтому мне казалось, что эти победы совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. И когда тихая жизнь Наньюаня взорвалась от сенсационных новостей, когда все вокруг начали взволнованно их обсуждать, мне страшно хотелось нырнуть в этот успех с головой и забыть, что мой дедушка пропал без вести, что он сейчас где-то по-прежнему лежит на кровати, в той же позе, что и двадцать лет назад.

В выпускном классе Большой Бинь в Америку все-таки не уехал. Его документы уже лежали в посольстве, но тут случилось 11 сентября, и почти всем отказали в визах. От этого желание Большого Биня уехать только окрепло: “Ничто не помешает мне встретиться с Ли Пэйсюань!” Год он проболтался дома, почти каждый вечер приезжал в мой занюханный университет, мы играли в баскетбол, пили пиво. Он часто вспоминал Ли Пэйсюань, порой речь заходила и о тебе. Большой Бинь был по-прежнему уверен, что я в тебя влюблен, хотя я никогда с этим не соглашался. Он постоянно уговаривал меня “отыскать Ли Цзяци”, считал, что я просто не могу перебороть свою гордость, чтобы признаться тебе в любви. А гордость была сущей мелочью по сравнению с той преградой, которая стояла между ним и Пэйсюань. Напившись, он начинал нести один и тот же вздор, фантазировал, как Ли Пэйсюань ответит согласием на его ухаживания, а я наконец отыщу тебя. Его глаза блестели, он стучал палочками по столу: мы сыграем общую свадьбу, найдем в Америке церковь, сестрички оденутся в белые платья, а потом мы вчетвером махнем куда-нибудь на медовый месяц, сядем в кабриолет, проедем с восточного побережья до западного…

Следующей зимой Большому Биню одобрили визу. Какое-то время я не мог привыкнуть к тому, что он уехал, но новых друзей завести не пытался. Мой университет стоял в глуши, у подножия гор Наньшань, и иной раз я по две-три недели не бывал дома. Потом привозил постирать грязную одежду, ужинал с бабушкой и тетей. Проходя мимо больницы, смотрел издалека на старый корпус, где когда-то лежал дедушка, вспоминал все, что там случилось, и мне казалось, что это было в прошлой жизни.

Весной 2003 года разразилась эпидемия атипичной пневмонии, Цзыфэн сбежал из Пекина в Цзинань, поначалу карантинный контроль был не очень строгим, и его не изолировали. Я пригласил Цзыфэна в ресторанчик рядом с Наньюанем, а он решил позвать туда Шашу. Цзыфэн всегда очень беспокоился о Шаше, даже уговаривал ее найти себе парня. В тот раз мы выпили много пива и разошлись только под утро. А к вечеру у Цзыфэна поднялась температура, анализы подтвердили атипичную пневмонию. И меня, и Шашу нужно было поместить в карантин. Нас привезли в старый корпус, теперь там лежали пациенты с подозрением на атипичную пневмонию, а всех остальных больных переселили в новое здание. Карантин не пустовал, первый и второй этажи были уже заполнены, и сестра отвела нас на третий этаж. Спустя столько лет я снова поднимался по этой сумрачной лестнице – непередаваемое ощущение. Верно, я связан с этим зданием судьбой, раз проклятье, которое каждые пару лет заставляет меня возвращаться, до сих пор не разрушено.