Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Однажды вечером я пошла на море поплавать. Темнело, дул сильный ветер. В воде было всего несколько человек, все они возвращались к берегу. Я поплыла на глубину. Знала, что там нет ничего особенного, но отчего-то хотела доплыть и посмотреть. Как в тот раз в парке, когда папа задумал дойти до противоположного берега озера. Волны били в лицо, швыряли меня в разные стороны, я собиралась с силами, находила нужное направление и продолжала плыть. Суставы ныли от холода, ноги начали неметь и с каждым разом толкались все хуже. Я попробовала закрыть глаза и прислушаться к своему дыханию, оно было частое и судорожное. Ночь растворялась в океане, звезды погасли. Я ждала, когда меня накроет по-настоящему большая волна, когда соленая вода хлынет в горло. Когда исчезнут и сознание, и страх.

Где-то вдали раздался гудок отплывающего парохода, он звучал как тихий шепот, как глухой и жалобный зов. Он тянулся и тянулся, постепенно надвигаясь на меня, будто брошенная, раскручивающаяся в воздухе веревка. Я собрала последние силы, вынырнула из-под воды и схватила ее. А потом попробовала повернуть назад. Вокруг была одна тьма, я не могла понять, где берег, но лихорадочно работала руками, снова и снова выталкивая себя из-под воды. Силы скоро иссякли, тело ничего не чувствовало, я ждала, что вот-вот оно откажет, но упрямо продолжала плыть. До берега я добралась в полном изнеможении, упала на песок и лежала, не в силах пошевелиться.

В сентябре я уехала в Пекин. Он оказался даже больше, чем в прошлый мой приезд, улицы стали еще шире. Но, несмотря на происшедшие с ним перемены, я не чувствовала этот город чужим. Разлука с отцом скрепила возникшую межу нами связь. Я говорила себе: наконец я вернулась в Пекин. Этот город больше напоминал мне родные места, чем Цзинань, в котором я прожила восемнадцать лет.

Моя одноклассница поступила на поток, который вел Инь Чжэн, и регулярно о нем рассказывала. На третьем курсе я узнала, что Инь Чжэн сошелся со студенткой из их группы. Мать девушки устроила в деканате скандал, и об их связи узнал весь факультет. В следующем семестре Инь Чжэн в университете не появился, говорили, его хотят куда-то перевести. Она красивая? Я не удержалась и задала этот пошлейший вопрос. Обычная, сказала моя одноклассница. Просто временное помешательство. Весь следующий месяц я почти не появлялась на занятиях, сидела в общежитии, слушала музыку, смотрела в одну точку, а по щекам медленно катились слезы. Никогда еще я не была себе так противна. Мне казалось, что я недостойна любви, не могу вызвать даже “временного помешательства”. Однажды вечером я достала со дна чемодана толстую пачку листов со стихами, которые писала последние два года, набросила пальто и вышла на улицу. Встала на пустыре за общежитием, чиркнула спичкой. Как я ни рылась в стопке, пытаясь сохранить стихи, посвященные папе, все было бесполезно – оказалось, я уже не помню, что писала папе, а что Инь Чжэну. Они слились в одного человека, которому и были посвящены все мои стихи. Я бросала их в огонь, листы стремительно съеживались, иероглифы кривились, а в последний миг перед смертью срывались с бумаги и повисали в воздухе. Сквозь пляшущее пламя я увидела, что на той стороне костра стоит человек. Дождавшись, когда огонь погаснет, он подошел и сказал: послушай, тут нельзя разводить костры. Я молча развернулась и ушла.

Это был Тан Хуэй. Мы уже виделись раньше, моя соседка по комнате встречалась с его соседом, однажды у нас стала подтекать труба в туалете, и сосед Тан Хуэя попросил его принести плоскогубцы. Он пришел, посидел немного на моей кровати, полистал книгу, которую я оставила на столе.

С того вечера на пустыре Тан Хуэй стал приглашать меня в кино вместе с его соседом и моей соседкой. И каждый вечер звал меня на пробежку. Признаюсь, в то время его ухаживания спасли последние крохи моей растоптанной гордости. Но, немного оправившись, я поняла, что нам надо объясниться. Я рассказала ему про Инь Чжэна и попросила оставить меня в покое. Он ответил: глупышка, это была не любовь. Взял мою руку и прижал к своей груди: вот – любовь, слышишь? Наверное, ты пока не можешь разделить ее со мной, но настанет день, когда ты почувствуешь ко мне то же самое.

Кажется, это случилось только после ухода Тан Хуэя. Тем вечером я стояла в дверях, глядя, как он собирает чемоданы, и вспоминала день, когда от нас ушел папа, как весь мир с грохотом рухнул после его ухода. Я услышала рваный треск и поняла, что прощаюсь с частью себя.

Когда встречи с Се Тяньчэном закончились, Тан Хуэй сказал: теперь ты выяснила о своем папе все, что хотела, так что прекрати путаться с этими личностями из прошлого. Повторять я не буду, надеюсь на твое уважение. Если это случится еще раз, я уйду. Наверное, Тан Хуэй растерял весь свой оптимизм и действительно готовился к тому, что это случится “еще раз”. Но вряд ли он мог подумать, что очередной личностью из прошлого окажется Инь Чжэн. Как сказал сам Инь Чжэн, сделав большой круг, мы снова вернулись к началу.

Тот вечер назывался “Ошибки и примирения”, это была последняя встреча с авторами в рамках летней Недели поэзии. На черном фоне напечатали фотографии двух гостей. Я стояла у входа в книжный магазин, изучая фотографию справа. Крупные синеватые мешки под глазами, в улыбке угадывается самоирония. Да, он постарел. Наверное, я просто хотела в этом удостовериться. Но вдруг ощутила острую грусть. Как будто бросила его, предоставила пройти этот жестокий путь в одиночестве. Злость и обида отступили, осталась только нежность. Я зашла в книжный магазин и села в последнем ряду. Сказала себе: я просто хочу его увидеть.

Беседу он вел азартно и довольно агрессивно, постоянно перебивая второго гостя. Спешил высказать свою точку зрения по самым разным вопросам и не выпускал из рук микрофон. Потом рассеянно скользнул взглядом по аудитории и вдруг осекся на полуслове, затем быстро свернул монолог и передал микрофон второму гостю. Почти все оставшееся время он молчал, с суровым видом разглядывая пол, на вопросы из зала отвечал неохотно. Ведущий почувствовал перемену в его настроении и вскоре закруглил встречу. Несколько читателей подошли за автографом, а я подхватила сумку и направилась к выходу. И услышала за спиной: Цзяци. Сделала еще пару шагов и обернулась. Он улыбался: Цзяци, вот мы и встретились. Открыл свой новый сборник, написал: “В подарок Ли Цзяци”, внизу поставил дату и подпись.

Тем вечером мы пошли с ним на “Ночь поэзии”. Стояли у высокого столика в самом углу, смотрели на лужайку за окном. Наверное, днем там играли свадьбу, цветочную арку на лужайке до сих пор не разобрали, и в сумерках вокруг нее носились двое детей. Какие-то люди то и дело подходили к Инь Чжэну, чокались с ним, заводили разговор. Когда никого не было, мы молча стояли и смотрели друг на друга. Инь Чжэн сказал: можешь не верить, но у меня все это время было ощущение, что ты в Пекине. Поэтому, приезжая сюда в командировку, я каждый раз надеялся где-нибудь тебя увидеть. Он улыбнулся, взглянул на меня: как ты поживаешь, Цзяци? До чего быстро летит время, в моих воспоминаниях ты все та же девочка в школьной форме. Подошел какой-то мужчина, сказал, что хочет познакомить Инь Чжэна с двумя своими друзьями. Инь Чжэн последовал за ним, потом вернулся и попросил: не уходи, дождись меня, ладно? И отошел, только когда я кивнула.