Чжан Юэжань - Кокон [litres]

От воспоминаний мутные желтые глаза тетушки Лин заблестели. На секунду она будто снова очутилась на одной из станций по пути следования поезда К-3 и впала в суматошное возбуждение. Я отвернулась и перевела взгляд за окно. Чтобы справиться с желанием оборвать тетушку Лин, мне приходилось постоянно курить, отупело глядя на сыплющийся с сигареты серый пепел. Рассказ тетушки Лин выглядел очень правдоподобно, и это правдоподобие ранило мою гордость. Я не могла представить, чтобы папа тащил к окну пуховики, высовывался наружу и зазывал покупателей, а потом гнался по перрону за воришкой, да еще цеплялся за поручни, чтобы на ходу заскочить в вагон. Да, я отлично понимала, что папа был перекупщиком и челноком, но все равно не хотела знать, как именно он сбывал свой товар.

Тетушке Лин мой папа запомнился человеком нелюдимым. Дорога в Москву занимала целую неделю, челноки все время держались вместе, сплоченной компанией. Папа выглядел белой вороной. По вечерам они собирались в купе, убивали время за выпивкой и картами. Папа редко участвовал в их посиделках, ему не нравились ни карты, ни пошлые анекдоты. Выпить он любил, но обычно закрывался в своем купе и пил один. Поэтому многим челнокам он не нравился, за глаза его называли индюком, дескать, преподавал в университете, поднабрался культуры и теперь людей ни во что не ставит. К тому же дела у папы шли неплохо, и остальные челноки ему завидовали. Однажды они объединились против него и сговорились с поставщиком, чтобы он подменил заказанный папой товар и скинул ему весь брак. Папа потерял много денег, начал пить, и пока он тонул в апатии, дела его день за днем приходили в упадок.

Возможно, папа был хорошим преподавателем, но коммерсант из него вышел неважный. Изгнанный из своего круга, он попытался войти в круг, к которому не принадлежал, но его и оттуда прогнали. Он никогда не умел приспособиться к среде. Почувствовав разочарование, отступался и уходил, и его жизнь превратилась в череду уходов. Иногда мне кажется, что если бы папа решил просто оставаться на месте, если бы он решил вообще ничего не решать, его жизнь сложилась бы намного благополучнее.

Поезд К-3 курсирует до сих пор. Как и раньше, каждую среду он отправляется из Пекина, а во вторник прибывает в Москву. На второй день пути проезжает через границу в Мохэ, в субботу вечером из окна можно увидеть Байкал, а еще через день поезд подходит к Енисею. Все пейзажи сменяются за окном в то же самое время, что и раньше. Неспешное и лиричное путешествие, понемногу приближающее пассажиров к Москве. Но желающих становится все меньше, мало кто готов потратить шесть дней и шесть ночей на дорогу. Этот маршрут стал больше не нужен.

Проезжая мимо вокзала, я всегда говорю себе, что однажды куплю билет на поезд К-3. Но на самом деле я просто жду того дня, когда этот поезд исчезнет из расписания. Его существование всегда было угрозой прекрасным образам, живущим в моей голове.

“ДОБРОЕ СЕРДЦЕ И ДОБРЫЕ РУКИ – ЗНАКОМСТВО С АКАДЕМИКОМ ЛИ ЦЗИШЭНОМ”

На экране черно-белая фотография. Мужчина и женщина сидят на составленных рядом стульях. Мужчина одет в платье чаншань, на женщине белое ципао [40] Чаншань – традиционная мужская одежда, напоминающая длинный халат, ципао – традиционное женское платье. .

Титр:

В 1950 ГОДУ ЛИ ЦЗИШЭН И СЮЙ ХУЭЙЮНЬ ПОЖЕНИЛИСЬ. СЮЙ ХУЭЙЮНЬ БЫЛА СТАРШЕЙ ДОЧЕРЬЮ СЮЙ ЧЭНФАНА, ГЛАВЫ АДМИНИСТРАЦИИ УНИВЕРСИТЕТА ЦИЛУ. В СЛЕДУЮЩЕМ ГОДУ ХУЭЙЮНЬ ВСЛЕД ЗА МУЖЕМ ОТПРАВИЛАСЬ В ГОРОД СЮНЬХУА ПРОВИНЦИИ ХЭБЭЙ, ГДЕ УСТРОИЛАСЬ НА РАБОТУ В МЕСТНУЮ БОЛЬНИЦУ. В 1954 ГОДУ РОДИЛСЯ ИХ СТАРШИЙ СЫН ЛИ МУЮАНЬ.

Еще одна черно-белая фотография. В центре – женщина с маленькой девочкой на руках. Слева стоит мужчина, справа – двое мальчиков.

Титр:

СЛЕВА НАПРАВО: ЛИ ЦЗИШЭН, СЮЙ ХУЭЙЮНЬ, ИХ ДОЧЬ ЛИ МУТИН, СЫНОВЬЯ ЛИ МУЮАНЬ И ЛИ МУЛИНЬ. В ВОЗРАСТЕ ПЯТИ ЛЕТ ЛИ МУТИН ЗАБОЛЕЛА И УМЕРЛА. ЛИ ЦЗИШЭН БЫЛ ОЧЕНЬ ПРИВЯЗАН К МЛАДШЕЙ ДОЧЕРИ. В ПИСЬМЕ ДВОЮРОДНОЙ СЕСТРЕ ОН ПИСАЛ: “МУТИН ГЛАЗАМИ ПОХОЖА НА МОЮ МАТЬ, ЕСТЬ В НЕЙ ЧТО-ТО ИЗ СТАРЫХ ВРЕМЕН”.

Когда тебя перевели в наш класс, была весна – это я хорошо помню. У школьных ворот уже торговали гусеничками шелкопряда.

Утром, сразу после второго урока, учительница завела тебя в класс. Ты стояла у двери, высокая и худенькая, левую щеку клевали тонкие солнечные лучи. Казалось, будто тебя заперли в передержанной фотографии, яркий свет мешал рассмотреть лицо, но в нем чувствовалась какая-то торжественная тайна.

Ты очень коротко рассказала о себе. Захлопали не сразу, несколько долгих секунд класс оцепенело тебя разглядывал.

Единственное свободное место было за последней партой, рядом со мной. Туда тебя и посадили. Это ненадолго, утешила учительница, словно намекая, что ты попала в весьма опасное место. Ты и бровью не повела, будто тебе вообще все равно, с кем сидеть.

Во время урока я попробовал тебя рассмотреть. Расчесанные на косой пробор волосы падали вниз, закрывая лицо, и я видел только прямой нос с высокой переносицей, его крылья подрагивали, мягко колыхая воздух. Ты выщелкивала из голубого автокарандаша длинный стержень, а когда он упирался в бумагу и ломался, доставала футляр, вытаскивала из него два новых стержня, вставляла их в карандаш и опять принималась щелкать. Парта перед тобой была усеяна обломками стержней, они напоминали выводок муравьев. За весь день ты ни разу не открыла учебник.

После уроков за тобой пришла Пэйсюань. Опустив глаза, ты аккуратно собрала с парты обломки стержней, положила пенал в портфель и следом за Пэйсюань вышла из класса. Хоть Пэйсюань и училась на класс старше, у нас ее все знали, ведь она единственная из школы удостоилась звания трижды хорошей [41] “Трижды хороший ученик” – отличник в учебе, в нравственном поведении и в физической подготовке. В каждой школе выбирали несколько самых активных и прилежных учеников, среди которых затем производился отбор “трижды хороших городского уровня”. городского уровня.

Скоро выяснилось, что она твоя двоюродная сестра. Ваш дедушка – знаменитый профессор Ли Цзишэн, каждый сотрудник медуниверситета слышал это имя. Девочки из класса стали подходить к тебе, предлагая дружбу, звали попрыгать в резиночку, спрашивали, поедешь ли ты в выходной с классом на загородную прогулку. Ты держалась довольно холодно, словно ничто из этого не способно тебя заинтересовать.

К тому времени я уже перестал быть одиночкой, у меня появилась небольшая компания. В нее входили Большой Бинь, Цзыфэн и Чэнь Шаша. В один из первых дней в школе учительница сказала нам, что класс – это маленькое общество. Все верно, и, как любое общество, наше тоже делилось на сословия. Моя компания относилась к низшему – положение в обществе определялось местом работы родителей. Мой отец несколько месяцев проработал шофером в университетском автопарке, там же, где и отец Цзыфэна. Потом объявил, что с него довольно, и больше в автопарке не появлялся, но его так и не решились оттуда уволить, поэтому формально папа состоял в штате университета. А отец Цзыфэна остался в автопарке, с машин “скорой помощи” его пересадили на грузовые, это считалось повышением, потому что вечерами больше не приходилось работать сверхурочно. Папа Большого Биня был старшим поваром в столовой, каждый день он стоял перед огромным, размером с ванну, котлом и жонглировал поварешками. Шашин отец работал в котельной, обеспечивал университет отоплением и горячей водой. В общем, все они принадлежали к рабочему классу и зарабатывали физическим трудом. А в университете почетом пользовались работники умственного труда. Поэтому у нас в классе верхушку составляли дети руководителей университета и профессоров, за ними следовали дети обычных преподавателей, а дальше шли мы. Эта структура сформировалась сама собой, верхушка общества держалась особняком, а средний слой пытался одновременно угодить верхушке и отмежеваться от нас. Я быстро понял расстановку сил и решил объединиться с остальными представителями социальных низов. На самом деле я имел в виду только Большого Биня и Цзыфэна, а Шашу вообще не брал в расчет. Ее мама родила двойняшек, мальчика и девочку, и через несколько часов умерла от сильного кровотечения. Спустя еще пару дней болезнь унесла и брата Шаши. Ее растила бабушка, заговорила Шаша только к трем годам, в пять лет еще запиналась на каждом слове. Никто не удивлялся – девочка растет без мамы, но в семь лет Шаша пошла в первый класс, и оказалось, что она совершенно не умеет считать. Начали подозревать умственную отсталость, учителя не могли сказать наверняка, но видели, что у Шаши дефицит внимания, иногда она даже на собственное имя не откликалась, а еще вечно что-то жевала. У нее была маниакальная страсть к еде. Креветочные крекеры, картофельные чипсы, пастилки из боярышника – Шаша даже на уроках не прекращала жевать. Сначала учителя пытались искоренить эту привычку, отбирали у нее лакомства, но Шаша орала, как будто в нее вселился бес, и в конце концов все смирились. Поэтому даже во время уроков мы слушали хруст, доносившийся от ее парты. Но вот что странно: казалось, Шаша не понимает ни слова из объяснений учителя, однако на контрольных ей всегда удавалось набрать немного баллов. До проходного она обычно недотягивала, но и худшей в классе оказывалась нечасто. Большой Бинь, добрая душа, жалел сироту Шашу и повсюду брал ее с нами. Сам он, разумеется, тоже был немного странный – отличался поразительной трусостью; я слышал, будто, когда ему было восемь лет, его за нос укусила крыса и с тех пор он боялся всего на свете, особенно мышей и крыс, а еще всевозможных червяков – Большого Биня пугали даже гусеницы шелкопряда. И его мутило при виде крови. Однажды у его соседа по парте пошла носом кровь, и Большому Биню сделалось даже хуже, чем тому мальчику, он едва сознание не потерял. А добивала меня его сентиментальность: когда наш класс повели смотреть “Мама, полюби меня снова” [42] “Мама, полюби меня снова” – тайваньская драма 1988 года, режиссер Чэнь Чжухуан. Главный герой во взрослом возрасте находит давно пропавшую мать и узнает, что на самом деле она его очень любила. , он плакал больше всех и потом еще несколько дней не мог успокоиться. На просмотре “Лю Хулань” [43] Фильм 1950 года режиссера Фэн Байлу, снят по реальным событиям, главная героиня – пятнадцатилетняя коммунистка Лю Хулань, казненная Гоминьданом. он тоже плакал и постоянно спрашивал, почему же они не могли пощадить Лю Хулань. Я бы никогда не стал дружить с таким слюнтяем, но выбора у меня попросту не имелось. Правда, Большой Бинь был щедрым – из тех детей, кто отломит тебе половинку ластика, когда у самого остался всего кусочек. Цзыфэн же был его полной противоположностью, ни один фильм не мог его растрогать, а глядя, как все вокруг рыдают, он лишь недоумевал. Когда умерла его любимая бабушка, Цзыфэн и слезинки не проронил, после этого даже родители решили, что он какой-то черствый. Я не черствый, пытался втолковать нам Цзыфэн, просто немного испугался и не понял, что пора плакать. Может, научите, когда надо плакать, а когда нет? Вот сбежит твоя мама из дома, тогда сам поймешь, когда плакать, сказал ему я. Моя не сбежит, ответил Цзыфэн. Папа ее вон как бьет, а она все равно не сбегает. Значит, ты никогда не научишься плакать, холодно сказал я. Цзыфэн только печально вздохнул.