Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Было ясно, что он от меня прячется. Не ожидал, что священник окажется таким трусом. Я решил остаться во дворе и ждать. С места не сдвинусь, пока он ко мне не выйдет. Видимо, все остальные были менее упрямы, постояли немного на холодном ветру и разошлись. Во дворе стало очень тихо, сорока давно улетела, а церковная стена теперь казалась еще выше. Из церкви, переваливаясь, вышла толстая женщина и велела мне немедленно уходить, потому что им пора закрываться. Я сказал, что никуда не пойду, пока не поговорю со священником. Она хотела схватить меня за шиворот и выставить на улицу, но я увернулся. Бегал я очень быстро, толстухе было меня не поймать. Сделав три круга по двору, она остановилась и, задыхаясь, проговорила:

– Ну и ладно, сиди здесь, помирай от голода.

– Скажите священнику, что я не уйду, пока не поговорю с ним!

Женщина вышла за ворота, и я услышал скрежет замка.

Я поднял с земли листик, очистил до черешка и поиграл сам с собой в “петельку” [62] Детская игра, два участника сцепляют петлей черешки от тополиных листьев и тянут каждый на себя, выигрывает тот, чей черешок оказался прочнее. . Потом стал складывать друг на друга осколки кирпичей, построил из них высокую башню и разрушил ее одним резким ударом, как великий мастер ушу. Скоро игры мне надоели, я привалился к стене и сделал руками две тени – летящую птичку и утиный клюв.

– Привет, Чэн Гун, – хрипло поприветствовал меня утиный клюв.

– Привет, – ответил я.

– Сколько мы еще здесь пробудем? – спросил клюв.

– Не знаю.

– Я есть хочу, – сказал клюв.

– Я тоже, – вяло ответил я.

– Пойти бы сейчас на реку и поймать пару жирных рыбешек.

– Хорошо бы натереть их солью и обжарить в масле. – Мне приходилось то и дело сглатывать слюну.

– Да, так будет вкуснее?

– Ага. Шкурка станет хрустящая, ткнешь в нее палочками, а оттуда выступит масло…

– А если к нам так никто и не выйдет, мы умрем здесь от голода? – спросил утиный клюв.

– Нет, они не посмеют. Они все верят в Бога и боятся наказания…

Я замолчал и опустил руки. Разговаривать с самим собой и правда тоскливое занятие. Я лег и попытался уснуть. Но золотистая жареная рыба так и маячила перед глазами, живот урчал. Вдруг я правда умру здесь от голода… Стало немного страшно. Наверное, они забудут обо мне и целую неделю сюда никто не придет. Я мужественно представлял, как в следующее воскресенье люди явятся на богослужение и обнаружат у церковной стены мой труп. К тому времени от него пойдет душок. Опарыши будут копошиться в провалившихся глазницах. А другие опарыши полезут наружу через открытый рот. Как поступят с моим трупом? Бросят в Башню мертвецов? Тоже неплохо, я смогу повидать вас, когда вы придете играть к Башне.

Прощай, Ли Цзяци. Я мысленно отрепетировал сцену нашего расставания. И когда произнес эти слова, они почему-то показались мне очень знакомыми, как если бы давно ждали своего часа и теперь упали, словно вздувшаяся штукатурка, осыпающаяся при малейшем касании. Странное, зловещее ощущение. Как будто расставание с тобой уже предрешено, Бог давно написал этот сюжет, но до поры до времени запер его в ящике стола. А я всего лишь открыл ящик раньше времени… Вздрогнув, я сел и помотал головой, чтобы прогнать страшные мысли. Оказалось, солнце давно скрылось. Не успел я оглянуться, как наступил вечер, небо стремительно темнело, ветер усилился и яростно качал ветвями деревьев. Одетый в дырявую школьную форму, я съежился у стены и задрожал от холода.

Прощай, Цзяци. Эти слова вертелись у меня в голове, и никак не получалось от них отделаться. При каких обстоятельствах я скажу их тебе? Невозможно представить. Разве может разлучить нас что-то, кроме смерти? Правда, я был не совсем уверен, что ты думаешь так же. Показалось, что я очень давно тебя не видел. Я отдалился от тебя с тех пор, как начал работать над устройством для связи с душой. И не только от тебя, я отдалился от всего мира. Эта огромная тайна отрезала меня от людей. Я нес на плечах долг по возрождению рода Чэн и в одиночестве шагал по черному туннелю. И не знал, как долго придется идти. Есть ли конец у этого туннеля? Или я обречен вечно жить в темноте? Стало страшно. Может, ты и права: некоторые вещи нам вообще лучше не знать. Например, что такое душа… От слова “душа” по спине у меня пробежал холодок. Стоя посреди того сумрачного квадратного двора, я вдруг понял, что очень по тебе скучаю. Захотелось немедленно тебя увидеть, убедиться, что ты никак не изменилась. От этих мыслей моя упрямая решимость окончательно растаяла, хотелось только поскорее выбраться из этого проклятого места.

Стены, выходившие на улицу, были слишком высокие. Даже если получится забраться наверх по приставленным кирпичам, буду прыгать вниз – все равно расшибусь. В остатках света я пробрался за церковь по узенькой тропинке, поросшей сухой травой, и с той стороны стена оказалась ниже. Но я понятия не имел, что за ней. Правда, до меня доносился слабый запах кухни, ароматы лука и чеснока. Мой пустой желудок свело спазмом, я едва не дрожал от голода. Наверняка с той стороны чье-то жилье, надо перемахнуть через стену, а там уже думать дальше. Забравшись на шатающуюся башню из сложенных друг на друга камней, я подтянулся и влез на стену. За ней оказался сыхэюань [63] Сыхэюань – традиционное китайское жилище, замкнутое четырехугольное строение с двориком посередине. . Все окна были зашторены, не разберешь, что внутри, но свет в комнатах подсказывал, что хозяева дома. Осторожно ступая по осколкам черепицы, я подобрался к краю крыши, спрыгнул на карниз, а оттуда во двор. Ногу все-таки подвернул, но не сильно. А вот шуму наделал много, люди в доме наверняка меня услышали. Я посидел недолго, припав к земле, но наружу никто не вышел. Тогда я подкрался к освещенному окну с восточной стороны и через щелку в шторах заглянул внутрь. В комнате я увидел толстуху, которая гонялась за мной по церковному двору, теперь она спала, навалившись грудью на стол. Рядом лежали блокнот в твердой обложке и раскрытая Библия. Страницы дрожали от воздуха, вылетавшего из толстухиного рта. Комната была крохотная, в углу стояла односпальная кровать, видимо, толстуха жила здесь одна. Я подошел к двери, она оказалась не заперта, скрипнула и открылась. На цыпочках я подкрался к столу. Толстуха храпела, огромное тело вздымалось и опускалось, источая насыщенное тепло, даже воздух вокруг казался горячим. Я взял из блокнота ручку и с силой перечеркнул открытую страницу Библии огромным крестом.

Потом вернулся во двор, прошел полкруга вдоль стены и обнаружил в углу калитку. Через нее можно попасть на улицу. Я взялся за толстый тяжелый засов и осторожно потянул, стараясь не шуметь. И тут из дома раздался женский крик: