Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Я помнил тот сон, густой, как суп. Синий костер. Прозрачные люди. Ладони на моих плечах. Я не мог это забыть. Но раньше моя ненависть была абстракцией, грубой силой, не направленной ни на кого конкретно. Затем она превратилась в жажду изобрести устройство для связи с душой, в романтический порыв, в игру, захватившую все мои детские помыслы. Мне эта ненависть даже нравилась, с ней жизнь перестала казаться скучной и бессмысленной. Было бы так и дальше. Но с тех пор как я узнал имя преступника, все изменилось. У ненависти появился запах крови и острый оскал. И она день и ночь тянула из меня душу: “Теперь ты знаешь, кто преступник, пришло время мстить”.

Ночь за ночью я не мог уснуть. Ворочался с боку на бок, тело пылало, приходилось прижиматься к стене и разглядывать кровавое пятнышко, оставшееся на штукатурке от прибитого летом комара. Тетя ворочалась на нижнем ярусе, скрипела зубами, храпела, изводя меня этими мелкими безмятежными звуками. Хотелось разбудить ее и спросить, как бы она поступила, случись ей узнать имя второго преступника. Но я не мог ни о чем спрашивать. Она бы поняла, что мне что-то известно. Я не мог открыть ей свою тайну. Тайна эта измучила меня до предела, но я все равно крепко сжимал ее в ладони и не смел ослабить хватку. Какой смысл в обладании этой тайной? Непонятно. Но я смутно чувствовал, что эта ненависть – только моя, что на мне лежит миссия. Пришло время действовать, но я понятия не имел, как. В любом случае, следовало что-то предпринять. Эта мысль не давала мне покоя. Тем не менее очень скоро я понял, что на самом деле всеми силами стараюсь сохранять видимость безмятежной жизни, потому в разговорах с тобой становился очень осторожен, боялся, что ты заметишь перемену. Вечером мы прощались, я шагал домой и с облегчением думал, что этот день снова прошел как обычно. Ничего не произошло, говорил я себе, жадно наслаждаясь этим покоем.

Но даже поведи я себя странно, ты бы все равно не обратила внимания – тебя поглощали собственные заботы, целыми днями ты только хмурилась, грызла губы и молчала. Даже тугодум Большой Бинь это заметил и уверенно заключил, что все дело в новом замужестве твоей мамы. Недавно ты съездила на прогулку с ней и ее женихом и с тех пор стала сама не своя, Большой Бинь догадывался, что мамин жених тебе не нравится. Конечно, как он мог тебе понравиться, разве кто-то способен заменить для тебя папу? Но у тебя не оставалось выбора, свадьба была назначена на следующий месяц. Тебя нарядят в красивое платье и заставят фотографироваться с новобрачными, может, тебе даже придется унизиться и назвать того мужчину папой. Это тебя и тревожит? Если так, почему ничего нам не скажешь? Наверное, у тебя есть и другая тайна. Давно, еще с тех пор, как ты завела разговор о душе. Или еще раньше, я не помнил, с чего все началось, но когда заметил перемену, ты была уже другой, от беззаботной девочки не осталось следа. У меня не было сил доискиваться, что тебя так изводит, я с головой окунулся в собственную тайну и постепенно шел на дно, уже не слыша звуков вокруг.

Внешне действительно ничего не изменилось. Наступало очередное туманное утро, и я, как обычно, ждал тебя на перекрестке. Ты появлялась, молча подходила ко мне, и мы вместе шли в школу. Кажется, тогда я вдруг понял, что густой туман превращает мир в бледного туберкулезного больного. Нам даже собственных ног было не видно, мы становились безногой нечистью, подвешенной в воздухе. Перед глазами стоял белый занавес, дома и деревья выскакивали на нас, как привидения, и сердце каждый раз сжималось от страха. По воздуху плыл запах горелой листвы, дворничиха сметала в кучу опавшие листья, и было слышно, как скребет по асфальту ее метла. Мы тихо шагали рядом и молчали, казалось, что ни скажи – другой все равно не услышит. Плотный туман между нами создавал ощущение, что каждый идет под своим стеклянным колпаком. Накрытые колпаками, мы размышляли о своих заботах, и мысли, как язычки пламени, оставшиеся от костра, с треском догорали в разреженном воздухе.

Во всем виновата тайна. Тайна, существовавшая еще до нашего рождения, посеяла между нами раздор. Как дикие звери, мы жили охотой на тайны. И однажды должен был настать день, когда мы поссоримся из-за добычи и наши пути разойдутся. Наконец он настал. Прошло много лет, но, вспоминая ту зиму, я первым делом вижу, как мы с тобой идем рядышком в густом тумане. В плотном, бескрайнем похоронно-сером тумане. Наверное, это было бы самым точным изображением нашего детства. Мы бездумно бредем по сотканному из тайн туману, не видя дороги, не зная цели. Быть может, повзрослев, мы наконец вышли из тумана и увидели мир таким, какой он есть? Ничего подобного. Мы просто оделись в этот туман, замотались в него, как в кокон.

В воскресенье утром я снова отправился на барахолку. Угловой прилавок куда-то переехал, даже стол, на котором были расставлены вещи, пропал. Сосед сказал мне, что тот человек бросил торговать – много задолжал за аренду и теперь прячется. Я спросил: вы не знаете, где он? Лоточник закатил глаза: если б его можно было найти, стал бы я говорить, что он прячется?

И я ушел с рынка, сохранив в кармане четыреста юаней. Судя по всему, затея с устройством для связи с душой была с самого начала обречена на провал. Возможно, весь смысл этой сумасбродной фантазии состоял в том, чтобы я узнал имя второго преступника. Ведь случись мне поговорить с дедушкой, он рассказал бы мне именно это. Я вспомнил, как много лет назад в знойных снах он неутомимо учил меня стрелять из ружья, – дедушка хотел, чтобы я за него отомстил. Жаль, я тогда не понял его замысел и потерял столько лет впустую. Но теперь я все понимал, а что толку? Мысли о мести лежали на мне тяжким бременем.

В понедельник перед второй сменой в класс за тобой пришел вахтер. Ты выскочила за ним в коридор и на уроки уже не вернулась. Такого раньше не случалось. В школе мы всегда были неразлучны, и ты никогда не исчезала так надолго. На уроках я смотрел в другую сторону, стараясь забыть, что твое место пустует. До самого вечера у меня было неспокойно на душе, стальной линейкой я искрошил в порошок два ластика. Уроки закончились, но я сидел на месте, пока не стемнело, потом собрал твои учебники, пенал и вышел из класса. На проходной я хотел спросить вахтера, куда ты ушла, но он уже сменился.

На другой день ты объявила, что приехал твой папа. Этот таинственный и неотразимый мужчина из твоих рассказов отвел тебя в парк, а потом накормил ужином в ресторане у озера.

– Ты не представляешь, как нам было весело.

Твой ликующий вид привел меня в ярость. Как ты смеешь радоваться, когда я так страдаю? Я несу непосильный груз, а ты веселишься, где справедливость? Эта тайна должна была открыться тебе, а не мне. Это ты должна ворочаться в постели, изводясь от беспокойства. Тебе должно быть стыдно и страшно показаться мне на глаза. И ты должна подойти и серьезно попросить у меня прощения. Но ты держишься так, будто вообще ни при чем. Словно какое-то божество тайно хранит тебя, не давая запачкаться об эту грязь.