Чжан Юэжань - Кокон [litres]

– Ты очень красивая. Кого-то мне напоминаешь. – Она нахмурилась, подумала немного и добавила со смущенной улыбкой: – Не могу вспомнить.

Потом протянула руку и дотронулась до моей щеки, как будто я была сделана из какого-то особенного материала. Я даже уворачиваться не стала, послушно дала себя потрогать.

– Мама, тебе надо прилечь, – помрачнев, сказала Ван Лухань. – Слушайся меня. Помнишь, что ты обещала?

Матушка Цинь вздрогнула и подалась назад:

– Иду, иду! Прошу, только не надо лекарства!

– Поторопись, – ответила Ван Лухань.

Старуха медленно встала и пошла в свою комнату.

В гостиной было уже совершенно темно. Ван Лухань зажгла сигарету. Ее лицо провалилось в тень, и выражения было не разобрать. Из темноты проступали только тонкие яркие губы, напоминая испорченный цветок из тафты. Она смотрела на меня, а огонек у ее лица мерцал, похожий в темноте на третий глаз.

– Ты очень счастливая. – Ее голос будто покрылся ржавчиной от долгих дождей. – Как тебя зовут?

– Ли Цзяци.

– Ты очень счастливая, Ли Цзяци, – глядя на меня, сказала Ван Лухань. – Тебе позволили родиться. А моему ребенку нет. – Она загадочно улыбнулась. – Знаешь почему? Потому что он – дитя греха.

Я вспомнила тот сгусток крови в унитазе, и спину обдало холодом.

– Дитя греха, твой папа так и сказал. – Она безжалостно вдавила окурок в пепельницу. Красное сердечко на фильтре [70] Ван Лухань курит тайваньские сигареты “520” (на европейском рынке известны под названием La Rose ), фильтр каждой сигареты украшен отверстием в виде красного сердца. пропиталось влажной помадой, и я не сразу смогла отвести глаза от пепельницы, столько в ней было изысканной красоты распада.

– Это он не хотел нашего ребенка, только он. Сам отправил меня на аборт, но теперь меня же и винит, называет сумасшедшей. – Ван Лухань покачала головой. – Да, я сумасшедшая, и это он меня довел. Ты очень счастливая, правда. Ты с ним не живешь. У него сплошной мрак внутри, в точности как у твоего дедушки.

– Почему же вы от него не уйдете? – спросила я.

Она обернулась ко мне. Последовало долгое молчание. Я ждала, что она раскричится, но Ван Лухань только кивнула:

– Ты права. Да, я давно должна была уйти, давно. – Она сжала губы и уставила глаза в одну точку, как будто приняла какое-то решение.

Я постояла там еще немного, потом развернулась и убежала в свою комнатку.

В кромешной темноте нашарила раскладушку и легла. Вспомнила про косы – если растреплются, старуха снова станет меня причесывать. Пришлось перевернуться лицом вниз. Я снова почувствовала жар, щеки горели, сердце бешено колотилось, но от мысли, что Ван Лухань решила наконец оставить папу, стало немного легче. Теперь папа обретет свободу, правда, ко мне он вряд ли вернется. Куда он пойдет? Как будет жить один? Голова у меня тяжелела, мысли путались, и, несмотря на неудобную позу, я скоро уснула.

В тонком сером сне я смутно различила человека в черном одеянии с длинными рукавами, он подошел к моей раскладушке, наклонился и внимательно меня оглядел. Я не пробовала запомнить его лицо, как будто знала, что его невозможно запомнить. Человек протянул руку, словно приглашая меня пойти за ним. Рука была такой белой, казалось, с нее стерли сто слоев кожи. Кружа как птица, она медленно опустилась мне на лоб и заскользила вниз, по шее и плечам, будто хотела в чем-то удостовериться. Когда рука оторвалась от моего тела, пальцы были красными. Человек в черном одеянии поднес их к глазам, затем развернулся и вышел из комнаты.

Я проснулась. Из гостиной доносилась ругань. Папа вернулся. Плечи и спина болели, казалось, еще немного, и я развалюсь на части. Переставляя отяжелевшие ноги, я как можно тише подошла к двери.

– Я этого не говорил! – кричал папа. – Я сказал только, что сейчас неподходящее время для ребенка. Ведь это правда! – Наверное, папа выпил уже немало, лицо его полыхало, стакан в руке дрожал, содержимое едва не выплескивалось наружу.

– Правда в том, что ты не хотел этого ребенка. Боялся, что он станет обузой, свяжет тебе руки, – холодно ответила Ван Лухань, сидя на диване с сигаретой в зубах.

– То есть лучше родить ребенка и поселить его с психопаткой, у которой в любой момент может начаться припадок?

– Психопатка! Ха-ха, теперь ты от нее нос воротишь! А что говорил, когда предлагал перевезти ее к нам? Нужно восполнить ее утрату, дать ей пожить спокойно. И что теперь? Прячешься, видеть ее не хочешь, а когда начинается приступ, требуешь, чтобы я ее увела! Ха, ты говоришь, что она психопатка, но скажи на милость, как она такой стала?

– Опять началось, да что ты будешь делать! Я должен каждый день ходить с повинной головой, только тогда ты будешь довольна? – Папа быстро прошел к шкафу, взял бутылку и, качая головой, набулькал из нее в стакан. – Ни капли смысла.

Эта фраза показалась мне очень знакомой, раньше он тоже так говорил.

Папа стал большими глотками заливать в себя водку. Ван Лухань наблюдала за ним с каменным лицом. Я подалась вперед, раздумывая, нужно ли выбежать в гостиную и отобрать у него стакан.

Ван Лухань собралась с духом, выпрямилась и сказала:

– Давай все-таки расстанемся.

– Решилась?

– Да.

– Отлично.

– Мы знали, что нам нельзя быть вместе, но все равно решили попробовать, в итоге пострадали оба. После каждого скандала ты уходишь, хлопнув дверью, а я сижу в этой квартире с чувством, что вот-вот умру… – У Ван Лухань перехватило дыхание, и несколько секунд она молчала. – Ты никогда не поймешь моего отчаяния. Рано или поздно все это кончится чьей-то смертью, я не шучу. Так что лучше нам расстаться, это освободит и тебя, и меня.

Я слушала, затаив дыхание. Речь Ван Лухань тронула меня за душу, поначалу я не верила, что она решится на этот шаг.

– Ага, сегодня ты трезво рассуждаешь. – Папа размахивал стаканом, на дне которого еще плескалось немного водки.

– Я всегда трезво рассуждаю, это ты каждый день напиваешься допьяну.

– Ты вдруг решилась. Отлично. Да. Может, есть другая причина?

Ван Лухань вскинула голову:

– Какая причина?

– Нет? Неужели тебя никто не ждет? – Папа рассмеялся.

– О чем ты говоришь?

Папу сильно качнуло, и он привалился к шкафу.

– Так быстро решилась, да еще сделала аборт у меня за спиной. Ждешь не дождешься, чтобы сбежать к своему кавалеру?

Ван Лухань схватила со стола пепельницу и запустила ей в папу, пепельница ударилась о шкаф рядом с ним и разбилась. На шкафу осталась большая вмятина.

– Ли Муюань, ты подлец, – отчеканила Ван Лухань.

– Ты хотела одного – разрушить мою жизнь. Теперь довольна?

– Кто чью жизнь разрушил? Кто уничтожил нашу семью?

Сзади хлопнула дверь, матушка Цинь пробежала мимо меня в гостиную и обняла Ван Лухань.