Холли Борн - Как я вам нравлюсь теперь?

– Писать книги – это так круто.

Я чувствовала, как его пах соприкасается с моим. Это мое самое сексуальное переживание за три года, а то и больше.

Я запрокинула голову и рассмеялась.

– Это тебе так кажется. Если бы мы встречались, тебя бы начал бесить мой успех.

Он покачал головой, не сводя с меня взгляда. У него такие милые очки. Он так хорошо одет, а его кожа… такая юная. Мне захотелось прикоснуться к нему. Так я и поступила. Он улыбнулся, и потерся щекой о мою ладонь.

– Мне нравятся успешные женщины, которые знают, чего хотят, – заявил он мне на ухо. Горячее дыхание щекотало мне шею. Мое тело было прижато к кирпичной стене клуба.

– Я феминист, – сказал он просто. – Разве может быть по-другому?

Я закрыла глаза, комната пришла в движение. Я открыла глаза. Он по-прежнему был рядом.

– Никогда не слышала, чтобы мужчина называл себя феминистом, – призналась я. – Мой парень говорит, что само это слово отдает сексизмом.

Он наклонился так близко, что ему больше не требовалось повышать голос.

– Без обид, – сказал он, – но твой парень просто мудак.

Я находилась в шаге от измены. Один поворот головы, и этот мальчик меня поцелует. Один поворот головы, и я совершу что-то столь значительное и непоправимое, что не будет никаких больше «мы с Томом». Я знала, что этот поцелуй будет прекрасным. Я давно себя так не чувствовала – сильной, сексуальной, игривой, интересной.

– Сколько тебе лет? – спросила я, сама не зная зачем.

Улыбнувшись, он поправил милые очки на носу и придвинулся поближе.

– Двадцать три.

У меня вырвался громкий смешок.

– Я гожусь тебе в… в…

– Сестры? – предложил он. – Ты не такая уж и взрослая.

Его напор усилился. Мне кажется или я чувствую сквозь джинсы эрегированный член, упирающийся в мое бедро?

– Ты такая сексуальная, – прошептал он мне прямо в губы. Он ждал моей реакции – не напирал, не пытался просунуть язык в рот без приглашения, как это бывало раньше. Ох уж эти современные мальчики-феминисты. Но он и впрямь всего лишь мальчик. Мы соприкасались лишь лбами, но меня распирало от желания. Неужели кто-то хочет меня? Это ощущение опьяняло, и я нисколько этого не стыдилась. Через его плечо я бросила взгляд на Тифф, и она посмотрела мне в глаза. Показала большой палец и слилась в поцелуе с каким-то другим красавчиком. Но я… я не смогла.

– У меня есть парень, – напомнила я, чуть задевая его губы – щекотно. Я ненавидела себя за эти слова. Ненавидела в этот миг Тома за само его существование. Мальчик отодвинулся. Я даже не знала его имени. Он больше не прижимал меня к стене. Сейчас он исчезнет и найдет себе другую девушку – юную, не обремененную длительными отношениями и совместными кошками. Но он не исчез. Взяв меня за руку, он отвел меня в более тихий уголок клуба, и мы погрузились в беседу о полиамории и ее популярности, о проблемах института брака, о кризисе мужественности. Он отлучился в туалет, и в ожидании я присела на вонючий диванчик. Этот мальчик меня восхищал.

Тори:Парни моложе двадцати пять лет – вот где наше спасение.

Ди:Час ночи, ты почему еще не спишь? Нам завтра на свадьбу. Я-то не могу уснуть из-за изжоги, потому что я жирная развалина.

Ди:КАКИЕ ЕЩЕ ПАРНИ МОЛОЖЕ ДВАДЦАТИ ПЯТИ?

Рассмеявшись, я напечатала ответ. Тифф оторвалась от своего трофея и жестами спросила, все ли у меня в порядке. Волосы у нее свалялись от пота, но это не мешало ей выглядеть прекрасно. Я показала, что у меня все ок, и вернулась к переписке.

Тори:Я зависаю в клубе, Ди. С двадцатилетними ребятами. Я ЗНАЮ. Но боже, эти мальчики! Внимательные, сексуальные, знающие все о женщинах, сексуальные, интересные и сексуальные. Я уже говорила, какие они сексуальные?

Ди:Ненавижу тебя за то, что ты тусишь с классными парнями без меня.

Ди: Ненавижу желудок за эту изжогу. Не помню, когда спала в последний раз. Чертов младенец.

Тори:Сочувствую, но ничем помочь не могу. Зато я могу прислать тебе фото парня, который пытается меня убедить, что будущее – за полиаморией.

Мальчик вернулся и, улыбаясь, сел рядом со мной. Хотя я не поцеловала его. Хотя я старше всех здесь присутствующих лет эдак на шесть.

– В следующем году я поступаю в магистратуру по гендерным исследованиям, – заявил он. – Хочу изучать раннюю социализацию детей. Меня интересует, где заканчиваются гены и начинается воспитание. Ведь все мы в той или иной мере продукт общества.

– Можно с тобой сфотографироваться? Моя подруга Ди хочет знать, как ты выглядишь.

– Да, не вопрос.

Он тут же переключился с гендерных проблем в режим мастера селфи. Я склонила голову поближе. Как же приятно от него пахло. Я подняла руку, чтобы ракурс был более выигрышным для нас, и улыбнулась, не забыв опустить подбородок.

– Можно взглянуть? – спросил он и взял у меня телефон. – Ой нет, только не эта. Вышло не очень. Давай еще раз.

На этот раз за дело взялся он. Он вытянул руку под нужным углом, а я постаралась улыбнуться так же: на прошлой фотографии я получилась отлично, хорошо бы и на этой так же. Вспышка. Мы посмотрели на результат: оба вышли неплохо. Фото отправлено.

Ди ответила почти сразу же.

Ди:ГДЕ ТЫ? ВЫЕЗЖАЮ. У меня теперь помимо изжоги свербит в другом месте.

Я показала ему сообщение, и мы оба рассмеялись, склонившись над экраном. Его ладонь лежала на моем бедре – это измена? Но это было так приятно – чувствовать, что мужчина рядом со мной хочет дотронуться до меня. Мы снова заговорили, перекрывая грохот музыки.

– Как, по-твоему, живется после тридцати? – спросила я.

Он взял мою ладонь и, распрямив пальцы, переплел их с моими. Я давным-давно не держалась так ни с кем за руки.

– Тебе виднее, – ответил он. – Но мне кажется, тебе грустно от того, что раньше ты ощущала все по-другому. И ты оплакиваешь эту потерю.

Я с улыбкой покачала головой. Прислонилась лбом к его лбу. Я все еще могу его поцеловать. Если это произойдет, я окажусь изменницей. Окажусь виновной стороной в наших отношениях. Том будет волен поступить, как ему угодно, а я смирюсь с его решением, ведь это я изменила, изменять плохо, мы все ненавидим изменников. Том – жертва, а я – мерзавка. Ему это понравится. Конечно, он будет расстроен, но чувство собственной непогрешимости согреет ему душу. Музыка громыхала сквозь стены и пульсировала в моем теле. Я стояла на вершине высотки и думала о том, чтобы спрыгнуть без страховочного троса. В фильмах тебя всегда кто-то поймает внизу, даже если ты об этом еще не знаешь. Но в жизни все не так, как в кино.

Завибрировал телефон. Чтобы прочесть ответ Ди, мне пришлось выпустить его ладонь. Мы оба склонились над экраном. Она прислала селфи, снятое на уровне живота. Пижама задрана так, что видны только нижняя часть лица, набухшая грудь и покрытый венами живот. Во рту – палец.