Мона Авад - Зайка

– Конечно, возможно.

– Мы все его так снимаем.

Я словно держусь за край обрыва. И мои пальцы уже дрожат от напряжения. Я смотрю на маленькие синие таблетки, лежащие на моей ладони.

– Доверие – это все, Зайка, не забывай.

Да. Конечно, я помню. Доверие.

Я сглатываю. И разжимаю пальцы. Доверие – это все. Раз я доверилась, бояться нечего. Я не упаду, я полечу. Воспарю в кислотно-голубом небе, среди детских облачков и радуги. Все выше, выше и выше, в розовую дымку, напоенную смехом и светом.

Пока я парю, они внизу готовятся к какой-то вечеринке. Элеанор что-то делает с игрушкой невесты. Виктория склоняется над телевизором. Кира натачивает топор маленьким черным камешком, пристально глядя на Кэролайн, которая в этот момент сидит на полу и ласково воркует над красной бархатной коробочкой.

– Иногда я не понимаю, почему мы все время делаем это у меня, – шепотом ворчит Кира, обращаясь к топору.

– Но, Зайка, – говорит Кэролайн, обнимая руками коробочку. – Неужели нам опять придется вернуться к этому? Во-первых, твоя тетя работает в пожарной охране, и она дала тебе все оборудование, во-вторых, только у тебя в доме есть чердак. Кроме того, здесь есть энергетика, которой в моем доме просто нет. Потому что твой дом старый.

– Хотела бы я, чтобы и в моем была такая сила, – говорит Элеанор, поглаживая Киру по плечу.

Ее белый кружевной рукав похож на крыло цапли. Она оглядывает голубую комнату с такой восхищенной улыбкой, словно не может налюбоваться тем, какая она красивая.

– Ты положила костюм в коридор, Зайка? – спрашивает Элеанор.

Ее голос отдается у меня в голове странным эхо. Коридоре-оре-оре. Зайка-пуля-пуля.

– Нет, – отзывается Кира и качает головой – медленно, но мне кажется, будто она делает это тысячу раз. – А ведь должна была.

– Когда в прошлый раз он пришел голым, Кэролайн перепугалась до чертиков, помнишь?

Кто пришел голым?

– Я испугалась не потому, что он был голым, а потому что был мокрым, – говорит Кэролайн. – Вся эта грязь и слизь.

– Слизь – это сексуально, – молвит Виктория из своего роскошного, обитого парчой шезлонга. – Как по мне – лучше бы ее было еще больше.

Кэролайн протягивает руку и нежно убирает с ее лба мягкие каштановые волосы.

– Зайка, ты бываешь такой противной.

Элеанор кладет окутанную кружевом ладонь на плечо Кэролайн, и та прижимается к ней щекой, прикрыв глаза так блаженно, словно рука Элеанор – это Занаду [36] Занаду – волшебная райская страна в Западной Азии. По легенде там находится дворец Кубла-хана из одноименной поэмы Сэмюэля Кольриджа (1772–1834). .

– Люблю тебя, – говорит она.

– А я тебя , – отвечает Элеанор.

Я наблюдаю, как они обнимаются – как будто целую вечность. Кира тоже наблюдает за ними, но несколько растерянно.

– Просто обидно, что меня никто не предупредил, что я буду заниматься именно этим.

– Это не так уж и сложно, Зайка, – говорит Кэролайн, не поднимая головы от плеча Элеанор. – Нужно просто положить в коридор одежду.

– Да не в этом дело. Делаем мы все у меня дома, я же покупаю костюмы. Не понимаю, почему именно я должна все это делать, – и когда никто не отвечает, добавляет: – Кроме того, может, в этот раз он и сам придет в костюме. Мы оттачиваем мастерство.

Мастерство? Какое мастерство?

– А мне нравится , когда они приходят голыми, – снова доносится голос Виктории из шезлонга.

Теперь мне кажется, что он парит над землей.

– Кто «они»? – слышу я свой собственный голос, но мне никто не отвечает.

– Так что там с фильмом? Или музыкой? – спрашивает Кэролайн.

Виктория вскидывает пульт, как пистолет. Телевизор в углу оживает и начинается какой-то черно-белый фильм. Мужчина и женщина, взявшись за руки, улыбаются и гуляют вокруг фонтана. Она снова нажимает на кнопку, и динамики, которых я не вижу, наполняют комнату песней La Vie en Rose.

Они собираются вокруг коробки, стоящей рядом с книгой и невестой, лежащей в луже крови. Кэролайн сдергивает с коробки красную бархатную ткань, и я вижу кролика – он подергивает носом и мило прядает ушками. Маленькая девочка у меня внутри говорит: «О-о-о».

Это же кролик-лапушка, видишь?! О-о-о!

– О-о-о, он ТАКОЙ МИЛЕНЬКИЙ! – говорит Кира. – Вы только посмотрите на этот маленький розовый носик!

– Нет! – восклицает Кэролайн. – Помни, нельзя говорить о том, что они миленькие!

Такое чувство, что Кира вот-вот заплачет, но вместо этого она сжимает губы и кивает. Я тоже киваю.

– Но он довольно миленький, – признает Кэролайн.

Да.

– Такой миленький.

Такой.

– Только взгляните на эти ушки.

– И на глазки. Ему как будто не терпится! Будто он знает, что его ждет.

Что его ждет?

– Мы можем хотя бы попрощаться?

Попрощаться? С кем? Зачем?

– Пока-пока, зайка.

Они все грустно машут ему рукой. Я тоже, хотя и не понимаю, почему мы машем.

– Ну ладно, – говорит Кира. – Начнем?

Они надевают и завязывают фартуки с таким видом, словно готовятся испечь торт. Ох! А мне тоже можно?

– Так, Зайка, надень-ка вот это, – говорит Кира, протягивая мне фартук с принтом «Никакой кухнИ на моей кУхне».

Вау-вау! Хотя нет, подождите. А зачем? Что мы будем делать?

– Мы будем что-то печь? – спрашиваю я.

– Ш-ш , – Кэролайн прижимает палец к губам. – С этого момента никаких разговоров.

– А мы точно хотим, чтобы она принимала участие? – тоскливо спрашивает Виктория, разглядывая меня.

Мне ужасно хочется вступиться за себя и как-то ответить ей, но, когда я открываю рот, даже парировать не выходит, наружу вырываются лишь счастливые слюни.

– Зайка, – говорит Элеанор. – Не забывай…

Она оглядывается на меня, а затем прикрывает ухо Виктории ладошкой и что-то шепчет. Я могу разобрать лишь слово «она», повторяющееся снова и снова. Она-она-она-она. Похоже на зловещее эхо.

Виктория бросает на меня взгляд, и ее губы искривляются в слабой улыбке.

– Ну ладно, – говорит она. – Пусть остается.

Ура! Ура-ура-ура-ура-ура!

– А для чего я остаюсь?

Они не отвечают и молча натягивают на головы заячьи маски – точно такие же, как та, которую они заставили надеть и меня. С ушками и усами. Из прорезей выглядывают их блестящие глаза.

– Какого мальчика делаем сегодня? – спрашивает одна из заячьих масок.

Счастливая заячья улыбка неподвижно приклеена к мордочке.

– Мальчика? – возмущается другая. – Зайка, ну мы ведь это уже обсуждали. Не надо вешать на них такие банальные ярлыки – «мальчики» .

Прямо вижу, как она кривится под маской, выплевывая это слово. Мальчик. Как будто это тупая игрушка или мерзкий на вкус суп.

– Прости. Напомни, как мы их называем? – одна маска поворачивается к другой, глядя на нее большими невинными глазами в оперении пушистых наращенных ресниц.