Мона Авад - Зайка

– Ну а кто они, по-твоему? Интертекстуальные вместилища. Плоды. Гибриды.

– А я думала, мы называем их Черновиками.

– Пожалуйста, давайте уже продолжать. Мне скучно и хочется секса.

Я смотрю, как они подступают ближе, образуя более плотный круг. Как берутся за руки. Желание поднимается во мне горячей красной волной. Подождите. Я тоже хочу в круг. Я, я! Я беру себя за руку и пытаюсь образовать круг, не вставая из кресла.

– Зайка, сиди тихонько.

Я застываю, прямо как радуга у меня над головой. Я неподвижна, как дерево. Наблюдаю, как они закрывают свои красивые глаза. Я тоже закрываю, но все равно почему-то все вижу. Комната погружается в жутковатую тишину, еще более глубокую, чем моя, радужная.

Они начинают нараспев произносить какие-то неразборчивые слова. От этого мой внутренний пони начинает гарцевать и бить копытцами. Мне кажется, что окна вот-вот разобьются, а потолочный вентилятор упадет им на голову. Но ничего не происходит, причем довольно долго. Фильм идет. Эдит поет. Игрушечная невеста по-прежнему лежит в лужице фальшивой книжной крови.

Они смотрят на кролика, подергивающего ушами в центре комнаты.

Одна из них покашливает под дешевой кроличьей маской с такими ярко-розовыми щечками, что кажется, будто кролик нанес себе румяна. Другая вздыхает. Как тупо. Все происходящее начинает казаться очень глупым.

Прямо как тогда, когда мы с моей лучшей подружкой Алисой сидели над спиритической доской, используя мой школьный треугольник в качестве указателя. Проторчали несколько часов, пока в дверь не постучалась моя мама. Все, девочки, сдавайтесь, крикнула она.

И тут свет в комнате неожиданно гаснет. В окно врывается ветер, занавески охватывает огонь. А кролика разрывает на куски.

Я не понимаю, что кричу, пока Кира не влепляет мне пощечину. Это успокаивает, но губы болят – так широко я раскрывала рот, когда кричала. Нечто кровавое неистово трясется у меня на коленях. Это мои же руки, все в крови взорвавшегося кролика. И не только крови. Я вижу его куски. Мокрые, трясущиеся, как желе, они липнут к одежде и к коже. Мне хочется сорваться с места и убежать, визжа не своим голосом, но я не могу сдвинуться с места и сижу, как приклеенная. Мой рот растянут в жуткой улыбке. Зайки тоже все в крови и ошметках кролика. От корней блестящих волос до сверкающих туфелек. Но никто из них не кричит и не убегает. Они стоят так тихо, словно чего-то ждут. Кто-то бросает взгляд на часы.

И тут раздается стук в дверь. О-оу! Кто бы это мог быть?

Они смотрят друг на друга сквозь прорези в маске.

– Кира, – просит Кэролайн.

– Что?! Я в прошлый раз это делала!

Никто ничего не говорит. Я плотно сжимаю губы.

– Не понимаю, почему всегда я должна это делать, – протестует Кира. – И костюм я, и это! Я не понимаю!

Они все смотрят на Элеанор в поисках подтверждения, поддержки, какого-то решения, но… Ее глаза в прорезях маски блаженно закрыты – так, словно она медитирует. Виктория уже сняла свою маску. Она жует жвачку с таким видом, словно не произошло ничего необычного, и это не она, а кто-то другой стоит весь в кроличьих потрохах.

– Ладно! Я открою, – говорит Кэролайн и встает.

Снимает заячью маску и фартук. Разглаживает платье. Смотрится в забрызганное кровью зеркало и взбивает волосы так, что они становятся пышнее и наливаются смеющимся светом. Она настоящая фея, щебечет мой внутренний гарцующий пони. Скажи, Саманта? Да, шепчу я, глядя на все происходящее с далеких-далеких облаков, сквозь радугу, оттуда, куда унесли меня «Тик Таки». Я парю в бескрайних небесных просторах и смотрю, как Кира тянется к стоящему в углу топору. Она даже не смотрит на него, просто кладет на него руку, не сводя взгляда с двери.

– А потом можно в «Пинкберри» [37] Pinkberry – франшиза ресторанов замороженных десертов со штаб-квартирой в Скотсдейле, штат Аризона. В настоящее время существует более 260 магазинов в 20 странах. , – говорит она.

Виктория и Элеанор медленно кивают. Я тоже. Ах, «Пинкберри», какая прелестная идея.

А затем в комнату заходит Кэролайн и за руку, словно мартышку, ведет за собой очень красивого мужчину. Он и идет, как обезьянка, весело замечаю я, разглядывая его сквозь марево «Тик-Така». Так же сутулится. Руки свисают ниже туловища. Но все же он определенно красив, если не считать несколько отвисшей заячьей губы. Она портит его лицо так же, как лопнувшая струна – инструмент. На нем темно-синий костюм и светло-голубая рубашка – такого же цвета, что и глаза. На руках – черные кожаные перчатки.

У меня вырывается рваный вздох. О боже, боже, бо…

– Девочки, – говорит Кэролайн, – это Одиссей.

– Привет, – прокатывается по комнате.

Я чувствую, как мои губы тоже двигаются – в унисон с их, жирными от блеска и блестящими.

– Одиссей только что рассказывал мне, как ему нравятся фильмы Феллини и романы Пруста. Кроме того, он настоящий знаток эротизма Барта, а его родной язык – французский, – говорит Кэролайн, подергивая его за крепкую мускулистую руку, как за нитку марионетки. – N’est-ce pas? [38] Не так ли? (Фр.)

Он смотрит на нее, а затем на всех нас своими большими, голубыми, ничего не понимающими глазами. Открывает свой некрасивый рот. И издает ужасный крик.

Зайки тут же зажимают уши ладонями. Я хочу сделать то же самое, но не могу найти свои руки, поэтому просто сижу и наблюдаю.

– Кира! – кричит Кэролайн, закрывая уши ладонями.

Но Кира не обращает на нее внимания. Она сидит, скрестив руки на груди, и смотрит прямо перед собой. Топор лежит на полу рядом с ней.

– КИРА! – кричит Кэролайн. – Давай!

– Мне кажется, что пора кому-нибудь из вас в кои-то веки сделать грязную работу, – уперто говорит Кира.

– ЛАДНО! – не выдерживает Виктория и хватает с пола топор.

– Venez avec moi [39] Пойдем со мной (фр.) . , – успокаивающе говорит она Одиссею, пытаясь перекрыть его визг. – Ici, ici, dans la salle de bain [40] Сюда-сюда, в ванную (фр.) . .

Она берет его за руку и ведет за собой в маленькую ванную. Он идет, не прекращая вопить. Дверь закрывается, и крик становится громче и беспорядочнее.

Не волнуйся, Зайка , говорят они, поглаживая меня по рукам, которые они, в отличие от меня, находят легко. Первый блин комом, это же просто Черновик. Это все часть Творчества. Иногда приходится убивать своих любимых, понимаешь, о чем мы? Кстати, иногда мы так и зовем их. Любимыми.

Убивать?

Виктория выходит из ванной одна. Точнее, выскакивает, и быстро закрывает за собой дверь. Я вглядываюсь сквозь прорези, но не вижу ни ванной, ни парня. Только Викторию, покрытую свежей кровью, зажимающую рот ладонями.

– Мне кажется, я облажалась, – шепчет она.