Мона Авад - Зайка

– Саманта! – говорит Кэролайн. – Мы хотели поговорить с тобой о том, что случилось ночью.

Сегодня на ней платье с узором в виде маленьких газовых горелок и вязаный кардиган, а волосы уложены во французский узел.

Я касаюсь собственной головы и понимаю, что на ней до сих пор красуется вчерашнее хитросплетение из тугих косичек и узелков. Странно, что кожа больше не болит. Ну или я ее просто больше не чувствую.

– Я больше не чувствую, – тихо говорю я, прижимая к себе меню в виде кекса.

– Что не чувствуешь? – спрашивает Виктория.

– Прическу, – шепчу я.

Они переглядываются.

– Саманта, давай поговорим о том, что случилось прошлой ночью.

– О том, что случилось, – повторяю я.

– О том, что ты видела, после того, как выпила.

Я снова слышу звук взвизгивающей бензопилы.

– О том, что ты думаешь , что ты видела, – исправляется Кэролайн. – Саманта, – снова приступает она, – мы совсем не хотели, чтобы все вышло так, мы надеялись, все будет по-другому.

– Надеюсь, ты это понимаешь, Зайка, – вставляет Кира.

Я снова опускаю взгляд в меню. Крошечные чурросы [33] Чуррос – испанский десерт из заварного, обжаренного во фритюре, теста. – Примеч. ред. . Миниатюрная курочка с вафлями. Мини-картошка фри, сладкая, с мини-айоли [34] Айоли – соус из чеснока и оливкового масла, популярный в Испании и Италии. – Примеч. ред. .

– У Роба Валенсия лопнула голова, – слышу я словно со стороны свой собственный голос.

Звучит так, будто я объявляю прогноз погоды. Сегодня будет дождь. Подумаешь, велика проблема.

– Нет, милая, не взорвалась .

– Ну в какой-то степени, – поясняет Кира. – Но на самом деле нет. Боже, что я несу? Забей, милая.

– Но она НЕ взорвалась, – говорит Кэролайн.

– Зайка, ну конечно же нет!

– Тебе просто показалось, что ты это видела, – говорит Виктория.

Я смотрю на ее красивое скуластое личико. Ее кожа напоминает мерцающие чистотой лепестки белоснежной орхидеи. А отсылающие к черту глаза застилает скучающее, но в то же время веселое выражение. О, Зайка. Она как будто перебирает аккуратными пальчиками флейту, из которой льется розовая вода. Ее волны подхватывают меня и баюкают на поверхности, где я лежу и сжимаю зубы, стараясь не утонуть. А глубоко на дне этой воды лежит кусок мяса, источая в розовые воды нечто красное и соленое. Это сердце. Но чье – мое или Роба Валенсии? Я вспоминаю, как на стены брызнула кровь. Как при виде взорвавшейся головы Роба ее лицо даже не дрогнуло, разве что самую малость раздраженно скривилось. Увиденное нисколечко ее не испугало. Мне кажется, в тот миг она даже немного закатила глаза.

– И что же я видела?

Они смотрят на сребровласую Элеанор. Та сидит, откинувшись на спинку кресла и скрестив на груди костлявые руки. На столе перед ней стоит корзинка, полная крошечных сухариков, к которым она так и не притронулась.

– Саманта, – мечтательно произносит она. – Давай я просто скажу, что мне всегда очень нравилось то, как ты пишешь.

– Правда?

Она не сводит с меня своих мечтательных глаз с поволокой.

– Да, очень. Я твоя поклонница.

– Ты серьезно?

– Ты прикалываешься? Твои тексты такие… зернистые. Приземленные, реалистичные, с солоноватым привкусом. В них вся ночь человеческой души, самые темные ее уголки. И ты подаешь ее так прекрасно и в то же время грустно. Это просто великолепно. В смысле… не пойми меня неправильно, иногда ты хватаешь через край, и это начинает раздражать, но… Ты пишешь, выходя за рамки. Провокационно. Твой талант виден невооруженным глазом. И твой творческий голос вносит огромную лепту в наш, общий.

– Он скрепляет нас, – добавляет Виктория.

Я смотрю, как они все согласно кивают. Их волосы сияют, как чистый солнечный свет, разливающийся по небу у нас над головой.

– Спасибо, – говорю я.

– Именно поэтому я так расстроилась , когда услышала, что у тебя… творческий блок.

Теперь они все избегают моего взгляда и смотрят куда угодно, только не на меня. Чистое небо куда-то исчезло. Я снова оказалась одна, в темноте, под проливным дождем. Неужели Лев им все рассказал? Так и вижу, как он шепчется с ними. Заваривает чай, беззлобно говорит о том, что в этом нет ничего постыдного и что это случается даже с лучшими из нас .

– Что? Кто вам это сказал?

– Саманта, – качает головой Элеанор, похлопывая меня по ладони. – Мы почувствовали . Это очевидно.

Я упорно качаю головой, пока она говорит.

– Нет, вовсе нет, это не так! Я все время что-то пишу!

Но по щекам уже катятся предательские слезы. Кира протягивает мне платочек с узором из радуги. Они ждут, пока я вытру лицо и высморкаюсь.

– Саманта, – продолжает Элеанор, – в этом нет ничего постыдного. Ты же художница. Мы все художницы. Наши желания, потребности, все то, что сеет в нашу творческую почву семена и заставляет цвести наше творчество…

– И женское начало.

– Именно. Это сложный и деликатный процесс, не так ли? Тонкий. Необъятный.

Я киваю.

– Вот желание, – говорит Элеанор.

Она поворачивается к Кэролайн. Та достает из сумочки розового пластмассового пони и ставит на подставку для маффинов посреди стола. Я тупо разглядываю его гибкое розовое тело, покрытое узором из сердечек и застывшее в прыжке, его искрящиеся блестками глаза. Кажется, что они слезятся.

– Пинки Пай [35] Дословно Pinkie Pie (Пинки Пай) – имя розовой пони из мультсериала My Little Pony («Мой маленький пони»). Здесь присутствует двусмысленность, потому что на сленге так иногда называют женские половые органы. Постмодернистское воплощение женского начала в нелепой и детской форме – символическое воплощение творчества и характеров пластмассовых, наигранных и слащавых заек. , – шепчу я.

– А вот весь мир, – продолжает Элеанор, и на сей раз Кира достает нечто, похожее на маленькую пластмассовую решетку.

Это забор. Игрушечный загон. Она ставит его так, чтобы он окружил Пинки Пай со всех сторон.

– Ты понимаешь, какая это ужасная ситуация?

– Мы обычно говорим «унылая».

– Душная.

Мы все пристально вглядываемся в Пинки Пай. Огороженная загоном, одинокая на подставке для выпечки, совершенно пустой, если не считать крошек от маффинов. А стол внизу, так далеко.

– Неудивительно, что у тебя случился застой, Зайка.

– Но мы, Саманта, работаем над одним проектом, который может помочь справиться с этим блоком.

– Это что-то вроде… командной работы.

– О… – говорю я. – Вы вместе пишите роман? Или рассказ?

Они улыбаются. О, Саманта! Как же ты отстала от жизни. Сидишь в темноте и духоте за своим старым, рассыхающимся столом, вцепившись в сточенный тупой карандашик!

– Нет-нет. Это не роман, Зайка.