Мона Авад - Зайка

– А всё эти котята, – говорит она, указывая сигаретой на мое платье. – Это они его взбесили. Он, понимаете, решил, что это всамделишные котята. Вот и набросился. Пообедать хотел. А когда понял, что это не куча котят, а женщина из плоти и крови, в нем проснулись уже совсем другие желания.

Они вздрагивают и хватаются друг за дружку.

– Вот поэтому нам нельзя ходить в город, – шепотом говорит Кэролайн.

– Ну разве что в торговый центр, – добавляет Кира.

– Вам следует всерьез рассмотреть возможность заниматься шоппингом онлайн, – говорит Ава.

Они смотрят на нее с таким видом, словно углядели болячку на своей безупречной коже. Но я замечаю в их взгляде кое-что еще. Так смотрят на блестящее в траве ожерелье, которое может оказаться смертоносной гадюкой. А может, и просто ожерельем.

– Мне кажется, я видела тебя раньше, – говорит Кэролайн, слегка сузив глаза и мечтательно склонив голову набок.

– Вот как?

– На Demitasse в начале семестра. Мы видели ее. Верно?

– Да, – говорит Кира. – Видели.

Теперь уже они обе смотрят на нее, мечтательно склонив головы набок. Ожерелье? Или змея? Или змеерелье?

Ава же смотрит на них, как тогда на цыганку в парижском метро. Готовая в любую секунду снять сережки и выпрямиться во весь рост.

– Ты пришла с Самантой! Ты ее подруга!

– Саманта! Почему ты нас не знакомила?

– Потому что я кусаюсь, – говорит Ава, выскальзывая из-за стола. – Так что, можно сказать, с ее стороны это акт нереального милосердия.

Когда она встает, зайки кажутся рядом с ней карлицами.

– Ты куда? – слышу я свой голос.

Она снимает очки-сердечки и небрежно бросает на стол. Смотрит – сначала на заек, потом на меня.

– На воздух, – говорит она. – Просто подышать хочу.

– Подожди, я с тобой, – я пытаюсь выбраться следом, но зайки не пускают – Кэролайн плюхается на сиденье рядом со мной, а Кира напротив – и сразу же хватает меня за руки – очень крепко – и пытается привести в порядок мои мокрые волосы, осыпая пулеметной очередью вопросов: Зайка, ты в порядке? На тебя правда напал насильник? Кто это был? Как он выглядел? Бог ты мой, а это не то место, где, говорят, официантка угрожает ножом клиентам? Ты, наверное, в глубоком шоке? Как думаешь, мы можем использовать это в Мастерской?

– А он был секси? – к нам присоединяется и Виктория.

– Зайка, не был он секси, ну разве можно спрашивать об этом в такой момент?

– Ну извините, что я не хочу ковыряться и спрашивать, не боялась ли она, что он оторвет ей голову?

– О господи, Саманта, а ты боялась?

– Может. Не знаю, – бормочу я, но они меня не слушают, наперебой задавая вопросы, но уже не столько мне, сколько друг дружке.

Я наблюдаю за Авой в треснувшее окно. Она стоит рядом с Элеанор. Они… разговаривают. Разговаривают? Я вижу, что Элеанор шевелит губами, выглядит это так, будто она говорит. Ава как будто слушает, но выражение лица у нее ледяное. Я чувствую, как у меня внутри все проваливается, а в груди поднимается волна паники. В этот момент Ава отворачивается от Элеанор и ловит мой взгляд.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга.

А потом она уходит. Идет к выходу с парковки.

Я сваливаю.

– Ава, подожди!

Я перелезаю через Кэролайн и бегу к дверям закусочной, толкаю вертящуюся дверь.

Снаружи никого, если не считать кучки бомжей и Элеанор, глядящей на меня, склонив голову набок, с сочувственной, заинтригованной улыбкой.

– Все в порядке, Саманта? – спрашивает она.

Саманта. Когда она в последний раз звала меня по имени?

– Девочки беспокоились за тебя, но я сказала им: не волнуйтесь. Саманте просто нужно время.

Она смотрит на меня с такой печальной улыбкой. Ох, Зайка. Ты по-прежнему так далека от нас, и почему-то упрямо стоишь на месте и не хочешь догнать нас и влиться. А ведь я убивала ради тебя бог весть сколько раз. Дарила тебе платья. Мы все дарили тебе тепло наших сердец, согревая так, как никто и никогда не согревал тебя уже очень много лет. Но я понимаю, тебе все еще нужно личное пространство и время побыть одной, возможность немножечко побаловать своего внутреннего волка-одиночку. И ты только подумай, мы ведь не мешали тебе, позволяли все это, даже несмотря на то, что нас это расстраивало. Естественно, расстраивало. Очень досаждало и бесило.

Я опускаю голову. Но спросить все равно нужно.

– Что ты сказала Аве?

Судя по тому, что ее темные глаза мигом обращаются в камешки, она хочет сказать мне: Не переходи черту, Зайка. Но вместо этого пытается отшутиться.

– Кому? – фальшивое замешательство у нее на лице сменяется не менее фальшивым пониманием: – А, ты имеешь в виду твою подругу. Она ведь твоя подруга, не так ли? Ева? Или Ада?

– Ава, – говорю я, и меня тут же пронзает такое чувство, будто я сказала ей то, что не нужно было.

– Да, Ава, верно. У нее такой стиль. Как по мне – мрачновато и чересчур экстравагантно, но весьма самобытно. Я бы даже сказала идеальное сочетание. Именно так, как я себе и представляла, – меня начинает мутить от выражения показной печали на ее лице. – Как так вышло, что ты до сих пор ни разу о ней не упоминала, Саманта? – спрашивает она, нацепив на себя маску обеспокоенного психотерапевта, и наклоняется ко мне так близко, что я слышу запах эфирных масел, которые она добавляет в свои ванны.

– Что ты ей сказала? – упрямо спрашиваю я, удивляясь свой настойчивости.

Уголки ее рта врезаются глубже в жесткой улыбке, глаза превращаются в две черные дырки.

Ты такая, та-ака-ая красивая , в слезах признавалась ей я недавно вечером. Хотя в тот момент она вовсе не казалась мне красивой, скорее внушала ужас своими серебристыми волосами и черными глазами.

– Мы разговаривали, а потом она просто развернулась и ушла.

– Просто развернулась и ушла? И все?

– Я спросила, какие питомцы были у нее в детстве. Просто чтобы поддержать разговор. Не представляю, почему это вдруг вывело ее из себя, – она беспомощно пожимает плечами. Ох, Саманта, видимо мне не дано постичь все эти странные повадки, свойственные тебе и твоему дикому племени. – Но мне показалось , что она куда-то спешит. Наверное, она опаздывала на встречу с кем-то другим? Я не стала расспрашивать.

В поисках Авы я обыскиваю всю стоянку, но ее нигде нет. Тучи набухли над обветшалыми домами. Их обветшалые владельцы стоят на остановке, ждут, когда за ними приедет не менее обветшалый автобус. Это место пронизано отчаянием, Хмурая. Да что там, оно само воплощение гребаного отчаяния.

Я оборачиваюсь к Элеанор. Она стоит на тротуаре и наблюдает за мной с выражением снисходительного сочувствия, и… чего еще? Жалости? Или любопытства? Не могу понять, вот только у меня от этого внезапно бегут мурашки по коже.