Мона Авад - Зайка

Пониманием. Она смотрела на меня, как будто все знала. Знала мой самый сладенький секрет. Такой мягкий, теплый, с кремом, тающим на языке. Да-а, Зайка, я тебя знаю.

– Да, вроде того, – говорю я.

– Клево, – говорит он. – Хотя и немного странно, – добавляет он.

– Почему странно? – смотрю на него я.

– Потому что ты их ненавидишь, верно?

Я чувствую, что краснею.

– Этого я не говорила.

– Не-а, говорила. Забыла? Мы были на весенней тусовке и вышли покурить. Я дал тебе сигарету, ты еще пыталась фильтр прикурить, помнишь? Я хотел дать тебе другую, но ты все равно закурила первую. Это было прикольно. Мне кажется, ты тогда уже здорово набралась. Ну и я спросил у тебя, как дела, а ты сказала: «Отвратительно». И я спросил: «Почему?», а ты ответила: «Мои однокурсницы – просто тупые курицы, Иона. Пуделиная выставка на выезде, а не однокурсницы».

Теперь я припоминаю. Нос наполняет гадкий запах горелого фильтра и моих собственных горелых волос. В горле закипает желчь, вызванная их заячьими нежностями. Пьяное сердце тяжело перекачивает кровь, пресыщенную ядреной смесью самого разного алкоголя, который я потребила на том жалком подобии вечеринки. Переулок кажется странно узким. Все как будто немного смещается влево. В крови кипит злоба, которую породило во мне булькающее заячье болото и бесконечные обнимашки, исполненные горя, что придется расстаться на лето. И все это пьяное сюсюканье. Я буду так по тебе скучать, Зайчоночек мой! Заинька, и я буду скучать! И я, Зайка, и я! Нет, Зайка, я буду скучать больше.

Шлюхи дрессированные!!!

– Я этого не говорила! – говорю я, уставившись на дорогу.

– Да нет, говорила. Я еще помню, удивился, но потом такой – ладно, окей, наверное, ей лучше знать, они все-таки учатся вместе. Я обычно на такие штуки внимания не обращаю. Стараюсь не обращать. Мне они казались хорошими, – он смотрит на меня с улыбкой – спокойный и счастливый, живущий в своем мирке, где все вокруг – хорошие люди. Никто не желает друг другу зла. Ну а как иначе.

– Никакие они не хорошие, – слышу я словно со стороны свой собственный голос. – Совсем.

– Разве нет?

Так и хочется сказать ему – да они все время над тобой потешаются. Говорят, что от тебя вечно воняет травой, и единственная причина, по которой тебе удается сносно писать, – это то, что у тебя мозги забродили от всей это наркоты. Они потешались над нарядом твоей сестры, когда та пришла на конкурс в прошлом году поддержать тебя . Они даже мне об этом написали, хотя до этого никогда не писали. «Эй, сестренка, ты видела эту шляпку?» И несколько смайликов: мартышка закрывает глаза, мартышка закрывает рот, кот, плачущий от смеха.

– Нет, – говорю я, глядя на него, глядя ему прямо в глаза. – Они плохие.

– Ха, – безрадостно говорит он, подняв брови. – Тогда почему ты у них в подружках?

Действительно, Саманта, почему? Хороший, блин, вопрос.

– Я просто… – начинаю было я, но тут краем глаза в пассажирское окно как будто замечаю Аву.

Ее черную куртку, мелькающую среди спин прохожих.

– Иона, стой!

Я выскакиваю из машины за миг до того, как она окончательно останавливается, оскальзываюсь на тротуаре – лужи быстро превращаются в лед – и бегу за ней. Ава, Ава! Я хватаю ее за обтянутое черной кожей плечо.

Она оглядывается. На меня вопросительно смотрят совершенно незнакомые глаза.

Я возвращаюсь к машине, из которой все еще ревет страннаямузыка. Иона ждет меня. Я сажусь на лопнувшее переднее сиденье и обхватываю мокрую голову руками.

– Саманта, ты в порядке?

– Да. То есть нет.

– Это все наркотики, да?

– Что?

– Сначала ты шарилась по автовокзалу, потом по железнодорожному, потом тот странный дом, потом опять автовокзал, теперь ты выбежала из машины посреди улицы и побежала за кем-то. Это был дилер? Да и, честно говоря, выглядишь ты… Ну типа как будто ты под чем-то. Я не осуждаю, просто…

– Дело не в наркотиках, Иона, честно. Я просто… потеряла кое-что.

– Вот черт. А что именно?

Он так искренне переживает. И видно, что из добрых побуждений. Но я не могу ему рассказать. Мне не хватит духу, я не смогу подобрать слова.

– Книгу, – говорю я.

– О, сочувствую, Саманта. Она типа любимая? Та, которую всюду носишь с собой, и все такое?

– Да.

– Так, может, съездим в книжный магазин? Может, мы найдем ее там?

– Ее там не будет.

– Ты уверена? Книжные здесь ничего, в городе же полно студентов. Можем объехать все, если хочешь. Только меня туда не пускай, а не то…

– А не то ты сорвешься и скупишь там все.

Он улыбается. Так по-доброму и открыто, что мне хочется плакать.

– Иона, прости, правда, я заставила тебя ездить со мной повсюду, еще и под дождем…

– Саманта, да я же все понимаю. Книги – они как старые друзья. Когда я торчал тут летом, всюду таскал с собой четыре или пять штук.

– Ты провел здесь все лето?

– Ага. Ну в смысле я уезжал на неделю навестить своего дядю в Ванкувере, но вообще да. Мне кажется, у меня тогда даже колпак немного полетел. Я кошку спер.

– Спер кошку? – невольно смеюсь я.

Он улыбается, не отрывая взгляда от дороги. Я подмечаю, что его волосы, подстриженные «под горшок», порядком отросли и непослушно вьются на концах.

– Ну типа на день. Ну ладно, на три дня. Точнее, на неделю. Но я ее вернул. Меня совесть замучила. Хозяева оказались классными чуваками, добрыми, даже денег хотели мне дать, и все такое. Но я сказал им – оставьте себе.

– А почему ты не вернулся на Аляску?

– Потому что я бы тогда в запой ушел. О, гляди, снег пошел.

Я выглядываю в окно. Да, действительно, снег. Снежинки мечутся в воздухе, точно маленькие рыбки. Мы как раз проезжаем канал, и весь мост и даже фонари украшены мигающими рождественскими гирляндами.

Сейчас лучше не высовываться , говорил папин голос, заглушаемый потрескиваниями и шипением трубки, всякий раз, когда я поднимала тему праздников, разговаривая с ним по телефону. Но я правда, очень-очень хочу с тобой увидеться , приходилось повторять мне, все громче и громче, потому что он не слышал.

Да, я знаю. Мы оба понимали, что он не сможет приехать, о чем отец уже много раз говорил мне – мягко и осторожно. Что он прятался от кого-то – инвесторов, кредиторов, может, даже бандитов, и еще бог знает, кого. Всего он мне никогда не рассказывал. Я знала лишь то, что он заключил договор с какими-то людьми, которые собирали деньги на строительство курорта, а затем исчезли со всей суммой и оставили крайним моего отца. Инвесторы хотели вернуть деньги. Отец говорил, что некоторые из них были людьми, у которых ни в коем случае нельзя одалживать деньги. И пока все не уляжется, ему лучше не высовываться.