Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

Взволнованная до глубины души, она обняла и расцеловала мать.

– Ну давай, удиви нас, – сказала она и понеслась из Тель-Авива домой в Иерусалим, закрыла на засов входную дверь, удостоверясь, что даже если бывший муж, потерявший рассудок от вспыхнувшей снова страсти к бывшей своей жене, предпримет попытку добраться до нее по желобу или водосточной трубе, то для пущей безопасности ей достаточно запереться на крючок в ванной, захлопнув на всякий случай форточку. После чего она отключила мобильник и городской телефон, с огромным наслаждением встав под тугие струи воды, и стояла долго-долго, смывая с себя остатки воображаемой, придуманной действительности, прежде чем нырнуть в детскую свою кровать.

Проснулась она, полностью отдохнув. Возможность того, что Ури попытается прийти сюда, почти не пугала ее, поскольку она сделала все возможное, чтобы защитить себя. Даже если у него был ключ от родительской квартиры, все-таки она была закрыта на засов, который не позволил бы ему проникнуть без разрешения. Что беспокоило ее по-настоящему, это молчание Элиэзера. Ведь это он уговорил ее принять участие в съемках больничного сериала, пусть даже ему самому и не досталась роль покойника. Все равно, как минимум он должен был с ней попрощаться, перед тем как исчезнуть. Ладно, пусть она тоже без излишних раздумий рассталась с ним. Но в реальной жизни человек его возраста, имеющий внука, опытный свидетель полиции, должен бы знать, что есть предел терпению, налагающему на него ответственность, пусть даже речь идет об одинокой женщине, которая к тому же вскоре покинет страну.

Как же в подобном случае отыскать мужчину, о котором она знает только его имя? Которого она встретила и с которым познакомилась, только оказавшись в массовых съемках – работе, которую он – или ее брат – нашли для нее? Отбросив сомнение и страх, она с наступлением вечера принялась бродить среди торговых рядов рынка Махане-Иегуда, остановилась у любимого его ресторанчика, описывая его во всех деталях официантам, имитируя его заикающуюся речь… И да, они узнали нарисованный ею портрет, но не могли назвать ей его фамилию, полное имя или адрес, лишь подтверждая, что Элиэзер был некогда полицейским офицером. Так что в своих разысканиях ей стоило бы лучше всего обратиться в полицейский участок у входа на рынок.

Ей всегда нравилось это место – совсем маленький домик, сохранивший свой облик со времен британского мандата, с двумя каменными львами, охранявшими входную дверь. Прошедшие годы заметно приглушили ярость в львиных глазах, выглядевших сейчас вполне миролюбиво. Словно они подмигивали теперь, вспоминая далекое детство, когда маленький Хони ужасно боялся их поначалу, а она заставляла его гладить их по голове и просовывать крошечные пальчики им в пасть, чтобы таким образом утихомирить.

Парочка скучающих полицейских внутри никогда не слышали об ушедшем на пенсию офицере по имени Элиэзер, хотя Нóга, имитируя его заикание, пыталась освежить их память. Если он снимается в массовке, предположили они, ей стоило бы поискать их среди израильских киношников или в конторах по найму актеров для массовки.

Вместо того чтобы прямиком отправиться домой, она сделала круг по наиболее населенным кварталам ультраортодоксов – Меа-Шеарим, Геула и Керем Авраам, где бродила по улицам, останавливаясь, чтобы прочитать извещения о смерти, наклеенные на стенах вперемежку с постерами, предупреждающими об опасностях и чем-то похожими на доносы. Возвращаясь обратно к Мекор-Барух и улице Раши, она, едва не запнувшись, остановилась. Уж не натолкнулась ли она после кинематографической массовки на какую-то новую действительность, поджидавшую ее возле ее же дома? Но нет – то снова был лишь старик-адвокат, представлявший интересы владельцев и наследников здания.

– Привет, Нóга, – проговорил с отеческой теплотой заслуженный юрист. – По моим сведениям, начальный период предприятия, затеянного твоей мамой, закончился, и мы хотели бы узнать, приняла ли она правильное решение.

– Если это и произошло, мистер Столлер, то, боюсь, оно вас не обрадует.

– Почему бы ему меня не обрадовать? – И старый законник молодецки подмигнул. – Ведь то, что радует меня – обрадует и ее тоже. И в первую очередь – ее.

– Как я должна вас понимать?

– А так, что вам следует проявлять здравый смысл и побыстрее убраться из этого квартала, который заселяется все большим и большим количеством ультра-ортодоксов.

– Моя мама, сэр, могу вас заверить, совершенно их не боится. И убеждена на собственном опыте, что харедим уважают ее образ жизни.

– Это потому, что до сих пор она имела дело только с давними соседями, с семейством Померанц – людьми безусловно достойными и современными. Но количество семей, подобных им, непрерывно уменьшается. А на их место приходят экстремисты, искренне верящие в существование дьяволов и ангелов. Как раз сейчас на меня вышло сумасшедшее семейство, заинтересованное в ваших апартаментах и готовое немедленно выложить за них отличнейшую цену, часть из которых по договору может достаться вашей матери. Вот почему ты, Нóга, разумная музыкантша из Европы, должна помочь своему брату с корнем вырвать из сознания вашей матери всякие мысли о том, чтобы предаваться глупым иллюзиям, и чтобы она не приняла решение остаться в Иерусалиме.

– Я не могу ничего «вырвать с корнем» из ее сознания. Это ей самой следует решать – что вырывать с корнем, а что сажать заново. А где сейчас находятся собственники этого дома?

– В Мексике. И им очень нужны деньги.

– Значит, они решили выкорчевать из своего сознания не только Иерусалим, но и весь Израиль.

– Моя дорогая леди… При полном уважении к тебе, кто ты такая, чтобы с такой смелостью хоть кого-нибудь критиковать? А сама-то ты…

– Я-то? Я вернусь сюда. Можете не сомневаться. Не сомневаюсь ни на минуту: рано или поздно здесь будет симфонический оркестр, которому я буду нужна.

– Как же, как же. Доводилось мне слышать такое и прежде. Все клялись, что вернутся. И возвращались. В гробу.

– А я вернусь обратно живой. Вы сами убедитесь в этом… если проживете достаточно долго.

– Простите?!..

– Забудем это, мистер Столлер. Я очень устала. Вы лично получите ответ от моей матери. А я возвращаюсь к своей арфе – репетировать «Фантазии» Берлиоза.

– А… Гек-тор Бер-ли-оз… – он произнес это имя так, словно речь шла об однокласснике, старом друге. – Да, сногсшибательный гений… и большой любитель женщин… но здесь вам не придется спешить. Если мне не изменяет память, арфа в «Симфонической фантазии» вступает где-то во второй части.

– Что??? – Она ловила воздух ртом. – Вы знаете его музыку? Вы… его?..