Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

После чего дирижер повернулся к атташе по культуре, испытывая видимые затруднения в произношении японских имен.

– Фу-ку-шима, – раздельно произнес атташе.

Услышав повисшее в воздухе название своей провинции, старик, не поднимая глаз на дирижера, низко поклонился ему.

– Вот именно, – продолжил дирижер. – Фу-ку-ши-ма. Именно здесь мы его и нашли. Он говорит только по-японски, но ни у меня, ни у вас не возникнет с ним никаких проблем, поскольку уже множество раз в качестве первой арфы он играл «La mer» Дебюсси и, безо всякого сомнения, назубок знает свою партию.

Маленький старый японец вновь поклонился, услышав имя французского композитора.

– Значит ли это, что он будет исполнять партию первой арфы? – встревоженно вопросила Нóга, устремив свой взгляд на старика, который и на этот раз, не говоря ни слова, опять склонил свою седую голову.

– Нет, нет… первая арфа безусловно твоя, а он – это вторая, – успокоил ее дирижер. – Он здесь вовсе не для того, чтобы снискать себе славу. Он прибыл издалека, потратив на дорогу два дня только для того, чтобы помочь нам. И это – простой и скромный человек, как ты сама видишь, и совершенно обаятельный.

От слова «обаятельный» все разом заулыбались, а сам атташе по культуре перевел его значение для старого музыканта, который едва не захлебнулся от смеха, закидывая голову и обнажая беззубые десны. И снова сложил вместе ладони, кланяясь поочередно в сторону каждого участника группы в отдельности, а затем и всем вместе.

– Но как же все-таки его зовут? – спросила Нóга. – Я, в конце концов, хотела бы это знать.

– Исиро Мацудайра, – сказал атташе, и старик, услышав свое имя, снова склонился, прижимая руки к груди.

«Похоже, он собирается так вот кланяться и во время исполнения», – беззлобно подумала Нóга, решая, должна ли она пожать ему руку, но, поразмышляв еще несколько мгновений, поняла, что следует ей делать, – и, глубоко поклонившись, она представилась сама, не дожидаясь, что это сделает кто-то другой.

– Меня зовут Нó-га, – сказала она, а культурный атташе тут же перевел следующие слова израильтянки:

– Нóга… это и есть мое имя, господин Мацудайра. В Израиле так называется планета Венера.

Полный благоговения старый арфист повторил за ней как эхо:

– Венера. – И снова отвесил ей почтительный поклон.

Закончились все эти церемониальные поклоны тем, что из храма вышел монах, пригласивший дирижера и японского арфиста пройти вовнутрь, отправив остальных оркестрантов совершить организованную муниципалитетом прогулку по саду.

Готовясь отойти ко сну в номере, который она делила со своей соседкой по полету, Нóга была остановлена звонком мобильного телефона. Брат ее, Хони, голосом, различимым так ясно, словно он говорил из-за ближайшей двери, он – не спросил, нет, – он потребовал от сестры буквально отчета, как протекал ее полет.

– Это и в самом деле тебя волнует или ты звонишь по маминому настоянию?

– Меня не волнует ни это, ни что-либо другое, особенно если это относится к людям, которые обязаны сами позаботиться о себе… Но мама… Она сейчас здесь, рядом со мной… Считай, что она соскучилась по звуку твоего голоса.

– Мама сейчас у тебя… в Тель-Авиве? – изумленно отреагировала Нóга. – Почему? Что-то случилось?

– Спроси у нее сама. Но очень сомневаюсь, что ты получишь вразумительный ответ. Тем не менее…

прежде чем я передам ей трубку и если можешь в одном предложении – как прошел полет до Японии?

– Мы пролетели на Северным полюсом.

– И что ты там углядела?

– Солнце. Оно никогда не садится.

– А Япония?

– Приятная, приветливая и странная… но ведь это только начало…

– Так или иначе – береги себя. Передаю трубку маме.

Материнский голос мягок, в нем угадывается какой-то невысказанный вопрос. Нóга, нахмурясь, пытается это понять.

– В Иерусалиме… что-то стряслось? Или что-то должно случиться? – напрямик, резким голосом задает свой вопрос дочь.

– Да… Я имею в виду нет… ничего особенного… А если и случилось нечто… я сама еще не могу понять. Но ты не беспокойся… мне есть чем заняться здесь, и я должна была перебраться сюда, мне это стало совершенно ясно… так что совершенно необязательно говорить об этом из Японии. Совершенно не из-за чего волноваться, здесь я не собираюсь задерживаться… просто все произошедшее случилось так внезапно, и мне тяжело вот так возвращаться из-за тебя в Иерусалим.

– Из-за меня ?

– Конечно. Потому что с той минуты, что ты уехала, я не переставая думаю о тебе… Этот сон… а в довершение всего это появление Ури… Но погоди, давай сначала о тебе. Что там происходит с тобой?

– Со мной все в порядке. Завтра состоится наш первый концерт в Киото… Но это тоже не причина, чтобы заказывать международный разговор на мой мобильник. Это даже для меня – огромные деньги…

– Прошу тебя, оставь… Забудь о деньгах. Я уже объяснила тебе, что после того как отказалась от проживания в пансионате, я превратилась в богатую даму. Так что, пожалуйста, пошли мне счета за разговор, а сейчас не останавливай меня.

– Ну ладно, ладно, будь по-твоему. Пусть даже здесь уже очень поздно. Только будь добра, не говори обо мне, говори о себе. Что там тебя так неожиданно встревожило?

– Говорить обо мне означает говорить о тебе. А разговор о тебе – это разговор обо мне. А кроме всего прочего, это ведь ты придумала, что, играя на арфе, ты будешь думать в это время обо мне и для меня. Равным образом, ты всегда звучишь в моем сердце.

– Прекрасно, мама. А кроме того?

– Сон, о котором ты мне рассказала. Он не дает мне покоя… мне больно об этом думать.

– Но это ведь сон, мама, только сон!

– Верно. Только сон. Но и твой визит в Израиль кажется мне всего лишь сном. Ты была здесь целых три месяца, а я даже толком не увидела тебя.

– Потому что ты и Хони попросили меня присмотреть за квартирой.

– Верно. Только ты слишком переусердствовала в этом, а я полностью погрязла в этом бессмысленном деле, связанном с пансионом для престарелых… Согласись, намерения были у нас самыми добрыми… Ну и в итоге мы остались ни при чем. Только время было потеряно зря.

– Но, мама, пусть даже так. Что же происходит сейчас? Каким образом ты стакнулась с Хони?

– «Стакнулась»?.. Да, пожалуй это можно так назвать. Ты ведь меня знаешь, это нечто новое. Да, я как-то застряла у него; до этого я ни у кого и нигде не застревала. А на этот раз это получилось из-за того, что испугалась возвращения в свою квартиру… Испугалась, что Ури сделал для себя дубликат ключей… и он отыщет меня в доме.

– Ты говоришь «Ури»? Мама, при чем здесь Ури?

– Ты не была с ним честна. Это я говорю тебе прямо. Если, играя на своей арфе, ты думаешь при этом и обо мне, слушай, что эти звуки скажут тебе о тебе самой. Это было нечестно. Если ты любила его – а ты его действительно любила, ты не должна была делать аборт, не дав ему ребенка.