Омар Суфи - Последний аккорд

Кямиль стал вполне прилично играть на пианино, правда, позже во время переходного возраста он несколько остыл к музыке. После окончания средней школы он не поддался в консерваторию, а поступил, как и отец, в архитектурный. Мать Кямиля настаивала на том, чтобы он выбрал по ее словам «хлебную, стабильную работу». «Ну что музыканты? — задавалось вопросом она, и сама же отвечала: — Стабильности нет. Концерты, вечеринки, попойки и тому подобное. Нет, нашему мальчику нужна нормальная специальность». Наверно, вам не нужно говорить, что эти слова отнюдь не пришлись мне по душе. Разве есть более романтическая, всепоглощающая, эмоциональная и благородная профессия, чем музыкант?!

Впрочем, особенно жаловаться на мать Кямиля мне не приходилось. Музыку в этом доме любили и часто слушали. В целом, моя жизнь в этой семьи была хорошей — у них часто принимали гостей, на мне часто играли, и помимо этого мне было интересно слушать всякие там разговоры. Учитывая, что в сталинское время про политику особенно не говорили — разве что про очередные происки империалистов — то в основном темами бесед были искусство, литература и всякие городские сплетни.

Все изменилось после смерти Сталина в 1953 году. Помню хорошо этот день — Анаит пришла заниматься с Кямилем, и через некоторое время по радио передали новость. Женщины — мать Кямиля и Анаит — громко зарыдали, Кямиль был подавлен и сидел в углу какой-то испуганный. «Как же нам дальше жить без Сталина?» — вопрошала мать Кямиля.

Ну, на мой взгляд, жить стало после Сталина не хуже. Уже через несколько лет люди стали посмелее, и заговорили о политике и о репрессированных артистах и музыкантах. По крайней мере, у меня в памяти именно эти разговоры остались.

Помню ярко 1956 год — удивительный год. Появился Элвис Пресли — его рок-н-ролл очень здорово играется на пианино. В Европе запустили песенный конкурс Евровидение. В этот год новый лидер СССР Хрущев подверг критике сталинскую политику и массовые репрессии! Одновременно, советские войска вторгаются в Венгрию и подавляют антикоммунистическое восстание.

Самое интересное и трогательное я услышал через год после знаменитого двадцатого съезда. Это был период, когда в Баку вернулось много репрессированных людей, отправленные ранее в сталинское время в Сибирь или еще куда за три девять земель. Жена Гасымова как-то сообщила своему мужу:

— Ты помнишь у нас сосед был в старом доме — Рустам бек?

— Помню, — сухо выговорил Гасымов. — Его же уволокли в Сибирь…

Ахмед Гасымов раньше не любил говорить про знакомых, с коими его связывали узы буржуазной общности его отца. Да и говорить об этом было не безопасно.

— Я знавала невестку Рустам-бека — Сару. Ее муж, Рустам-бека сын — Шамси работал на мусаватское правительство.

При этих словах у меня все клавиши вздрогнули.

— Так вот — она вернулась. Ее десять лет назад выслали куда-то в Сибирь из-за мужа.

— Да, времена… — произнес Гасымов. — Мужа ее убили коммунисты после революции, чего же от этой бедняжки хотели?..

— Я хотела ее навестить…

— С ума сошла! Что скажут?! Жена Ахмеда Гасымова пошла навещать жену мусаватиста…

— Ну ведь ее реабилитировали. Ты сам говоришь, что она не виновата.

— Ради бога, не надо! Мы еще не знаем, сколько все это продлиться.

Увы, мне не суждено было узнать про Сару — что с ней точно произошло и как ей живется теперь…

В год запуска ракеты и разоблачения Сталина в СССР появилось телевидение! Все это надо писать восклицательными знаками…

Телевидение было просто чудо! Когда Ахмед Гасымов привел домой какой-то ящик и сказал, что можно будет смотреть кино, сидя в доме, никто ему не поверил. Я тоже… Мне вспомнился граммофон и какие чувства страха и немного зависти я стал испытывать тогда в доме у Ашур-бека, когда из ящика зазвучала музыка. Но теперь я не боялся. Помню также, что когда в 1926 году в Баку появилось радио, я уже освоился с наступлением техники. Я был спокоен — все эти вещички не вытеснили музыкальные инструменты. Да, теперь не нужно приглашать живых музыкантов, чтобы послушать музыку, но музыкальное искусство не исчезло. Мы все так же нужны. Правда, исчезла та эмоциональная связь между слушателями и живыми музыкантами. Сейчас люди сидят и слушают звуки из какого-то ящика…

В Баку происходило много других изменений. С приходом нового городского мэра Алиша Лимберанского город стал преображаться в лучшую сторону. Если раньше многие парки в городе закрывались на ночь, то сейчас они стали доступны круглые сутки. Открылось много новых ресторанов и кафе, народ немного вздохнул…

Ахмед Гасымов участвовал в планировке новых микрорайонов города. Началась широкомасштабное строительство так называемых «хрущевок». Да, все эти микрорайоны и «хрущевки» красоте городу не прибавляли, но зато, по мнению Ахмеда Гасымова, решали жилищную проблему. «Сколько можно ютиться несколькими семьями в коммуналках, как кильки в консервной банке?» — вопрошал архитектор.

Через несколько лет в доме у Гасымовых появились иностранные вещи. Открыли границы и некоторым счастливчикам, в основном партийным и государственным руководителям и ряду ученых и деятелям искусства разрешили ездить в заграницу. Ахмед Гасымов с женой поехали в Польшу и привезли какие-то безделушки, календари, зажигалки и прочее ерунду, которую в дореволюционном Баку не считали роскошью. В СССР все это было «шиковое» — помню, как Кямиль приглашал своих студенческих друзей вечером домой и с большим понтом показывал им все эти безделушки. Да уж…

Потом появились пару пластинок из-за кардона. Вот это было действительно интересно. Я думал — какая там музыка сейчас в Германии? У Кямиля было несколько пластинок с джазовой музыкой. Он их целыми днями прокручивал, пока пластинки не перестали ужасно шипеть. Позже пластинки не были уже такой редкостью, хотя за западный «винил» люди были готовы отдать приличную по меркам советской зарплаты деньги.

Кямиль, после завершения музыкальной школы и поступления на архитектурный факультет, почти перестал играть на мне. Иногда он собирал своих студенческих друзей и подруг и опять же для понта начинал играть что-либо. Это почти никогда не были классические мелодии, а современные советские и западные песни. Изредка он подбирал что-либо из джазового репертуара. Только иногда, когда его просил отец, он играл «Вечера» Гаджибекова.

Правда в доме звучала классическая музыка и притом по большей части азербайджанская. Ахмед Гасымов покупал пластинки и прокручивал мелодии азербайджанских композиторов. Это было для меня ново и очень интересно. Помимо Гаджибекова в доме у Гасымовых я познакомился с Кара Караевым, Фикретом Амировым и Джовдетом Гаджиевым. Классическая музыка с начинкой из восточных напевов вызывала во мне желание — я хотел, чтобы кто-то отстучал все это на мне. Вообще азербайджанское музыкальное искусство будто ударило фонтаном, как это было в прошлом веке с нефтью в Баку. Произведения Караева, Амирова и других музыкантов были самобытны и красочны как восточные ковры, и одновременно связаны многими нитями с европейской музыкальной традицией.